Хуан Ариас - Пауло Коэльо. Исповедь паломника Страница 9

Это был единственный раз, когда я по-настоящему разозлился из-за той истории с психушкой. Но я и правда не держу зла на родителей. Я поклялся себе, что не стану рассказывать об этом тягостном опыте, пока живы мои родители. Сейчас я говорю об этом, потому что мамы уже нет в живых, а отец очень стар, но сохранил ясность ума и внимательно следил за выходом в свет моего последнего романа «Вероника решает умереть». По-моему, возможность поговорить об этой моей истории принесла ему облегчение. И он еще больше обрадовался, когда из множества получаемых мною писем смог узнать, что не только он один поступил так. Подобные вещи происходили и во многих других семьях.

— Родители когда-нибудь пытались перед тобой оправдаться?

— Нет, они никогда не пытались оправдаться, но просили прощения. Они говорили: «Прости нас, это была самая большая ошибка в нашей жизни», но никогда не объясняли, почему так поступили. Те события наложили свой отпечаток на всех нас, ведь как говорит Ортега-и-Гасет: «Я — это я и мои обстоятельства». Мы все от этого пострадали.

— Тогда-то и начался твой период хиппи.

— Да. Движение хиппи стало моей новой семьей, новым племенем. Я попытался вернуться в университет, но там уже все стало для меня чужим. И вот я полностью погрузился в мир наркотиков и секса. Я даже стал думать, что, наверное, я гомосексуалист, ведь мама подозревала, что у меня сексуальные проблемы. И я подумал: чтобы покончить с сомнениями, надо попробовать. Так я и сделал. Первый раз мне совсем не понравилось, должно быть, потому, что я ужасно нервничал. Прошел год, я все еще сомневался, и снова попробовал. На этот раз я не нервничал, но мне все равно не понравилось. Тогда я подумал: «Третий раз все покажет, попробую в последний раз, и если не понравится, значит, я не голубой». И действительно мне снова не понравилось. Мне тогда было двадцать три года. Сомнения были такие: раз я занимаюсь театром — а в театральной среде много гомосексуалистов, — может быть, я, сам того не сознавая, тоже гомосексуалист. Так я наконец перестал сомневаться.

— Освободившись от этой навязчивой идеи, ты снова принялся работать и путешествовать. Ты был в расцвете молодости. Какой она тебе запомнилась?

— Да, я начал давать уроки, готовил к поступлению в театральную школу. Так я зарабатывал деньги на весь год. И еще занимался детским театром. Все это была временная работа, на три месяца, и она оставляла мне девять свободных месяцев в году на путешествия. Тогда это было очень дешево. Помню, я объехал все Соединенные Штаты, не говоря по-английски, и доехал до Мексики с двумястами долларов. Это было безумие, но в США можно было купить проездной и путешествовать полтора месяца. У меня не было денег на платный ночлег, так что я спал восемь часов в автобусе, пока ехал куда-то, не зная куда, но мне было все равно.

Я все время путешествовал в компании, тогда хиппи постоянно держались вместе. Мы рассчитывали так, чтобы переезды приходились на ночь, чтобы выспаться в автобусе марки «грейхаунд», и так объехали кучу мест. Тогда я полностью погрузился в культуру хиппи.

— А что произошло с твоей страстью к писательству?

— В то время мне не удавалось писать, но когда я вернулся в Бразилию, там во время диктатуры появилась своего рода альтернативная пресса, «андерграунд», это не была собственно левая пресса, она была скорее для тех, кто искал альтернативу, которая не встраивалась бы в существующую систему. «Битлз», «Роллинг Стоунз», «Питер Фонда» с американским флагом, «Беспечный ездок». Классическая американская поп-культура.

У моей девушки (а женщины всегда играли очень важную роль в моей жизни) была квартира, но денег у нас не было. Однажды мы принялись искать работу. Мы нашли фирму, где был печатный станок, я создал новый журнал. Вышло всего два номера, но журнал этот сыграл решающую роль в моих поисках работы. Благодаря второму номеру обо мне узнал один из продюсеров компании CBS, мой ровесник Рауль Сейшас, который потом стал замечательным исполнителем.

— До сих пор во многих кругах тебя знают как автора знаменитых песен Сейшаса.

— Действительно, он связался со мной и спросил, не хочу ли я писать тексты. Но Рауль принадлежал системе, он был продюсером, а у нас были очень большие предубеждения против всего, что принадлежало системе. Мы стремились всегда выступать против всего предустановленного и стабильного. Я хорошо знаю, что такое предубеждение.

Тогда я повел себя очень хладнокровно, потому что был знаком с обоими мирами. Рауль был продюсером Джерри Адриани, исполнителя болеро в духе Хулио Иглесиаса, которого я ненавидел. Я думал про себя: «Какой кошмарный тип!» Но в конце концов, несмотря на все свои предрассудки, я все же понял, что он замечательный, чудесный, обаятельный человек. Был один прекрасный проект, он назывался «Поэт, открой свое лицо», в нем участвовали все бразильские поэты-песенники. Мой продюсер спросил, кого я хотел бы видеть исполнителем своих песен, и я назвал Адриани, потому что он это заслужил, и действительно получилось здорово.

— Сколько текстов ты написал для Рауля Сейшаса?

— Шестьдесят пять. У нас уже была зарплата, мы начали писать для альтернативной прессы. Адриани было очень приятно, что я выбрал его исполнителем своих песен. Это был способ, конечно, не отплатить ему — за такие вещи невозможно отплатить, — но хотя бы выразить ему нашу благодарность за все, что он сделал для Рауля и для меня.

— И ты начал выбиваться из нищеты.

— Конечно. Представляешь, я впервые в жизни за один день превратился в богатого человека. Я пошел в банк узнать, сколько у меня на счету денег, и увидел, что там почти сорок тысяч долларов. Еще вчера я не мог себе позволить сходить в кино или в ресторан, а на следующий день у меня появилось сорок тысяч долларов! От этого голова идет кругом... Первое, что мне пришло в голову, — это купить гоночную машину, но в конце концов я купил квартиру.

Родители, пораженные этим редким сочетанием денег и успеха, начали меня баловать. Мне было двадцать четыре года, и отец помог мне купить квартиру. Он одолжил мне еще тридцать тысяч долларов, которые я ему тут же вернул, потому что продолжал много зарабатывать. Так много, что в 1978 году у меня было уже пять квартир. Мне было около тридцати. Бывают люди, ключевые фигуры, которые, как знаки, появляются в твоей жизни и меняют ее. Так произошло у меня с психиатром Фажардо, а позже, когда я вышел из тюрьмы, еще с одним человеком. Любопытно, что обычно не организации, а отдельные люди решают, как повернется твоя жизнь — в хорошую или дурную сторону.

— Ты был арестован по политическим причинам, тебя похищали и пытали. Это правда?

— Да, трижды. В моей жизни все происходит трижды. В «Алхимике» есть такой афоризм: «Что случилось однажды, может никогда больше не случиться. Но то, что случилось два раза, непременно случится и в третий». Я часто вижу подобные вещи, это символы, знаки, которые встречались мне в жизни. На самом деле я шесть раз был в заключении: трижды в сумасшедшем доме и трижды в тюрьме.

— Что было хуже?

— Тюрьма в тысячу раз хуже. Это было самое ужасное, что мне довелось пережить в жизни. Мало того, что мне пришлось там перенести, так, когда я вышел оттуда, ко мне относились как к прокаженному. Все кругом говорили: «Не приближайтесь к нему, он был в тюрьме, это неспроста».

Понимаешь, Хуан, в тюрьме сталкиваешься с ненавистью, с жестокостью, с абсолютной властью и полным бессилием. Когда меня арестовали в первый раз, я ужинал в компании других ребят в Парана, а рядом ограбили банк. Я носил длинные волосы, и у меня не было при себе документов, так что меня сразу же схватили и отвезли в участок. Меня продержали неделю, но в тот раз ничего плохого мне не сделали.

— А другие два раза?

— Там дело было серьезнее, и я гораздо меньше ожидал этого, потому что уже работал с Раулем. Песни с моими текстами принесли мне известность, я много зарабатывал. Кроме того, я уже всерьез занимался магией, чувствовал себя почти всесильным, но, несмотря ни на что, снова оказался в тюрьме.

— Ты помнишь, за что тебя арестовали?

— Настолько четко, как будто это произошло сегодня. Я чувствовал себя полным идиотом. Добившись такого успеха, мы с Раулем начали верить в возможность создать альтернативное общество, придумали себе своего рода утопию. У нас был концерт в Бразилиа, и я сказал несколько слов о том, что мы думаем об обществе, как мы хотим изменить его. Мне все это казалось совершенно невинным. Мы были всего лишь молодыми идеалистами. Но на следующий день Рауль получил повестку, где говорилось, что он должен явиться в полицию. Он пошел, а я отправился с ним за компанию и остался в приемной. И вот Рауль вышел, напевая одну песню, которую я сейчас не помню, но с другим текстом и по-английски. Он пошел позвонить и сказал: «Дело не во мне, дело в тебе». Тогда я понял, о чем говорилось в песне, а когда двинулся с места, мне сказали: «Ты куда?» — «Хочу выпить кофе». — «Нет, пусть тебе твой друг принесет», — ответили мне.