Богдан Заднепровский - Национал-Социализм и Раса Страница 9

Либерализм 20 века – полностью буржуазный. И поэтому он отказывается от революции, как основного метода коренных изменений. Он становится попыткой компромисса между революцией и реакцией. Его основа – прогресс, прогрессизм. То есть эволюционное развитие без рывков, постепенное преодоление социальных и экономических противоречий. Либерализм занял позицию отхода от насильственной идеи Великой французской революции, которая была одновременно и либеральной, и социальной, и национальной. Либерализм подобно остальным пытается создать «новый тип человека», тоже проповедует «непреходящие ценности» - свобода, рационализм, частная собственность. Прогрессизм есть закономерная, последовательная, объективная и обязательная эволюция социально-экономических отношений. Он выступает против умеренного консерватизма в условиях мягкой, не слишком напряженной политической борьбы. Но для борьбы с реакцией, и последствиями ее радикальной деятельности, его явно уже недостаточно. Он – полумера развития, не альтернатива. Часто прогрессизм становится видимостью развития, прикрывает частные интересы буржуазии.

«Консервативная революция» также была полумерой, а не альтернативой. Она призывала к возвращению к истокам, традиции, к этакой политической пасторали. К деволюции – отрицательной эволюции. Моллер Ван ден Брук призвал к объединению противоречий: «Мы должны иметь силы жить среди противоположностей»[38]. И тем самым завел правую идею «консервативной революции» в тупик. Невозможность преодоления разнонаправленных тенденций, революционных с одной стороны и консервативных с другой, в конце концов, привела его «третий путь» к поражению – он не вышел за рамки дополнения к процессу развития и борьбы. Реакционные тенденции – элитаризм, империализм, этатизм и реванш – перевесили революционный социальный порыв, который был отдан на откуп пропаганды и тоталитарного конформизма. Однако ее достижением можно считать предвосхищение палингенеза – процесса возрождения общества, одним из важнейших элементов  альтернативы - «третьего пути». И буржуазный либерализм, и «консервативная революция» так и не смогли избавиться от своей буржуазной империалистической основы, поэтому в дальнейшем всегда были подвержены риску – переродиться в реакционные течения. Что и произошло: риторикой «консервативной революции» воспользовались нацисты, современный буржуазный либерализм служит опорой реакционному империалистическому глобализму корпораций.

Таким образом, в представленных социальных течениях задействованы три исторических способа развития: эволюция, революция, реакция, и их частичные проявления деволюция и прогрессизм. Но где же «третий путь»? И зачем он?

«Третий путь» становится необходим при жесточайших исторических кризисах, когда ни эволюция, ни революция, ни реакция и т.д. не в состоянии разрешить социальных противоречий. Тогда-то и появляется «третий путь».

Национал-социализм и фашизм считаются исследователями то революцией, то реакцией (контрреволюцией). «В Италии фашистская партия родилась, превознося свой новый революционный порядок, но финансировалась самыми консервативными землевладельцами, которые надеялись на контрреволюцию. Итальянский фашизм в своём зародыше был республиканским, но затем двадцать лет подряд прокламировал верность королевской фамилии, давая возможность дуче шагать по жизни под ручку с королём, которому предлагался даже титул императора»[39]. Коренная разница между национал-социализмом и фашизмом в принципах отношения антиномий политической жизни государство-общество, государство-нация: в приоритетах. Национал-социализм предполагает приоритет – примат нации над государством, фашизм, наоборот, примат государства над социумом, нацией (Эвола). Но исследователи до сих пор считают их однородными явлениями по многим признакам. Роднит их вождизм – авторитет, антидемократия, они строят конфессиональную модель государства. Но подобное сходство, очевидно, наблюдается у них и с империализмом, и с большевизмом. И на этом основании современный либерализм отмежевывается от этих идеологий, как от тоталитарных. Но насколько это объективно, особенно для этих идеологий стоявших в преддверии грандиозного военного противостояния, в условиях мирового экономического кризиса немалую роль в которых сыграли именно слабость и неспособность к решению новых вызовов времени «миролюбивых» консерваторов и либералов? Споткнувшемуся, но чрезмерно амбициозному капитализму на пятки наступал во всем своем ужасе и несовершенстве Советский социализм. Для многих обществ и то, и другое было неприемлемым, поэтому возникла альтернатива. Этой альтернативой стали итальянский фашизм и национал-социализм: «...ведь фашизм был совершенно новым явлением на политической арене и, в противоположность таким политическим течениям, как консерватизм, либерализм или марксизм, не имел непосредственных предшественников до Первой мировой войны... В своей идеологии и стратегии, а также организационных структурах он примыкал как к левым, так и к правым традициям и этим сломал до того времени привычную право-левую схему, что чрезвычайно осложняет определение фашизма до сегодняшних дней»[40].

И в самом деле, национал-социализм и фашизм стали «третьим путем», каковой предвосхищала и утверждала себя прогрессивная правая мысль 20-х гг. Они были действительно альтернативой революции и контрреволюции. Но не «консервативной революцией», а обходным эволюционным путем – инволюцией. Инволюция (филос.) [лат. involutio изгиб, завиток] – процесс обратный дифференциации, который ведет от множества к единству, от разнородности к однородности, от разнообразия к единообразию[41]. Инволюция – вот тот «третий путь», который отличается и от революции, и от реакции, и от прогресса, чьим общим знаменателем является естественно эволюция. Вот это и есть их главное сходство – новый способ социального развития – инволюция, который до этих времен не был столь четко выражен в политике (в культурном плане он в чем-то сходен с Ренессансом): «межвоенный фашизм» был продуктом кризиса капитализма, которому изнутри угрожал распад финансовых, социальных и политических структур поддержки, а снаружи — революционный социализм»[42].

Вслед за буржуазной революцией может быть только социалистическая – такова была логика социального противостояния со времен революций 1848 года: революция – контрреволюция. Все остальное – ревизия, дополнения, либо... инволюция.

Инволюция – альтернативный революции и прямой эволюции процесс. Инволюция как категория содержит в себе амбивалентно солидаризацию – стремление к объединению, и  палингенез – возвращение к нормальному состоянию из кризисного, больного. Она пыталась в лице правых 20-х гг. создать «новый тип» государства, общества и человека на основе «непреходящих ценностей». Подобное понятие приходится вводить, чтобы окончательно развести «третий путь» с аналогиями и противоречиями других идеологий. Слишком много сходств, как уже отмечалось ранее, приписывают фашизму и коммунизму либералы: тоталитаризм, культ вождя, подавление личности (конформизм); в то же время левые находят аналогии между либерализмом, консерватизмом и фашизмом – элитаризм, частные интересы корпораций, империализм; тем же занимаются и правые, сравнивая компоненты либерализма и коммунизма. Действительно назрела необходимость показать, в чем состоит «альтернативность» в сравнении с эволюцией, революцией и реакцией.

Инволюция вобрала в себя черты каждого из этих динамических процессов. До сих пор революция следовала формуле «шаг вперед – два назад». Главным в ней был слом предыдущей власти, мешающей коренным социальным преобразованиям, которые должны были «назреть» в русле исторического развития. Реакция представлялась постоянным движением назад. Инволюция же развивалась по другой формуле – «шаг назад, два вперед». То есть революции после силового бескомпромиссного прорыва приходилось выдерживать все издержки традиционного менталитета, что заканчивалось часто гражданской войной. Общественный кризис углублялся. Необходимо было восстанавливать порядок. Отсюда революционная тяга к диктатуре, империи, что оборачивалось для общества деспотией или реставрацией: директория, бонапартизм, «военный коммунизм».  Новая власть, победив «контрреволюцию», была вынуждена последовательно жесткими реакционными методами восстанавливать стабильность, поглощая на эту цель значительную мощь революционного общественного энтузиазма. Инволюция же напротив призывала к начальному возврату к прошлым позициям на фоне обанкротившегося прогрессизма или реакции. К палингенезу – создать в обществе уверенность, вспоминая прошлые успехи. Опереться на лучшее, что создало общество в прошлом, а не разрушить «до основанья, а затем». Национал-социализм призывал отвергнуть Версаль, вернуться к культурным ценностям очень глубоко исторического и традиционного порядка. Сконцентрировать мощь традиции. И далее на этой основе совершить рывок – два шага вперед – учитывая насущные проблемы общества, освятить механистический прогресс связью с прошлым – преемственность, вместо отрицания. Это и казалось революцией – формула инволюции, поистине была сама по себе новой, революционной. Она фактически исключила жестокое братоубийственное кровопролитие классического понятия революции. Поход на Рим и выборы в Рейхстаг тому реальное подтверждение. Таким образом, национал-социализм и фашизм стали инволюциями, антикризисным обходным путем, компромиссом революции и консервативной реакции на фоне битвы пролетариата и буржуазии – альтернативой развития, модернизации, консолидации, усиления и мобилизации общества, необязательно сразу, но последовательно прогрессивного. От революции в них было желание изменить мир, но в русле своей самобытности, что, конечно же, ближе к элитаризму и реакции. Вот, казалось бы, «золотая середина». Именно довоенные успехи этих идеологий и режимов на их основе так привлекательны для многих и по сей день. И они плод формулы инволюции.