Михаил Крепс - О поэзии Иосифа Бродского Страница 9

И, садясь комфортабельно

В ландолете бензиновом,

Жизнь доверьте вы мальчику

В макинтоше резиновом,

И закройте глаза его

Вашим платьем жасминовым,

Шумным платьем муаровым,

Шумным платьем муаровым.27

В этом очень интересном и оригинальном стихотворении много избыточного с точки зрения смысла: ландолет бензиновый (какой же еще?), макинтош резиновый (а из чего еще делаются макинтоши?). Но даже если они и делаются из какого-нибудь другого материала, все это несущественно, как несущественно, каким платьем героиня закроет глаза мальчика -- муаровым, жасминовым или каким-либо другим. Тем не менее, стихотворение Северянина -поэзия настоящая, просто его художественные критерии не такие как у Бродского, у которого отсутствует само понятие восхищенного любования.

Следующий отрывок, напоминающий стихи Бродского техникой распространения сложно-подчиненного предложения на две строфы и использованием приема строфического зашагивания, по стилю своему никак не может быть ему приписан именно из-за его пышной орнаментальной эпитетности:

Багряный, нежно-алый, лиловатый,

И белый белый, словно сон в снегах,

И льющий зори утра в лепестках,

И жаркие лелеющий закаты, -

Пылает мак, различностью богатый,

Будя безумье в пчелах и жуках,

Разлив огня в цветочных берегах,

С пахучей грезой, сонно-сладковатой.28

В этом стихотворении, кроме эпитетов, Бродскому чужды и все другие его черты, как, например, романтическое сравнение "словно сон в снегах", создавшееся не из реальности, а из тройного сочетания -сн-, или "разлив огня" и "пахучая греза". Строфы эти взяты из стихотворения Бальмонта "Цвет страсти". Та же реальность вызвала бы у Бродского совершенно другой и подход и контекст, вроде следующего:

... только те

вещи чтимы пространством, чьи черты повторимы: розы.

Если видишь одну, видишь немедля две:

насекомые ползают, в алой жужжа ботве, -

пчелы, осы, стрекозы.

("Колыбельная Трескового Мыса")29

Вообще очень важно отметить, что Бродский избегает употребления прилагательных и почти никогда их не рифмует -- вещь наиредчайшая в русской литературе (школа Цветаевой, которую он в этом превзошел).

В заключение анализа "Бабочки" -- о "смысловой лесенке" в поэзии Бродского, коль скоро термин этот уже появился в нащем тексте.

"Смысловая лесенка" -- это плавный переход от одной мысли к другой, обеспечивающий не только смысловое единство стихотворения в целом, но и живую временную и причинно-следственную его гармонию. Явление "non sequitur" -- высказывания, не связанного с предыдущим и не вытекающего из него, весьма характерно для поэзии вообще. Поэта (особенно лирического) зачастую мало заботит сознание того, что каждая строфа живет своей собственной отдельной жизнью, -- он полагается на читательское чувственное восприятие, способное соединить мало- или не-соединимое при наличии в стихе общей лирической идеи. Если же и таковой нет, стихотворение, показавшееся сначала привлекательным, при вторичном чтении рассыпается в читательском сознании на красивые слова, как мертвая бабочка в горсти.

Отсутствие "смысловой лесенки" в стихотворении позволяет читателю без потерь в смысле переставлять строфы местами, вместо головы, туловища и ног оно слагается из произвольно расположенных равновеликих кирпичей. Метафизическая традиция в большей мере, чем другие, противится такому построению в силу своей ориентации на логику и умственное постижение как материального, так и духовного и чувственного. (Один из лучших примеров -знаменитая "Блоха" Донна).

У Бродского "смысловая лесенка" осуществляет мягкий, незаметный переход от идеи к идее и обнаруживается только при попытке читателя (безуспешной!) произвести с его стихами вышеописанную манипуляцию. Любопытно, как много известных стихотворений больших русских поэтов поддается хотя бы частичной строфической перестановке.

2. Пара фраз о парафразе

Одной из ярких особенностей поэзии Бродского является использование стилистического приема парафразы --- явления в общем не характерного для русской поэзии.

Парафраза как поэтический прием ведет свое начало от древнегреческой и римской поэзии, ее использование характерно для Гомера, Эсхила, Софокла, Еврипида, Овидия, Ювенала и других поэтов классических литератур. В западно-европейской поэзии парафраза была регулярным приемом поэтики классицизма. Встречается она и в русской поэзии 18 века. У Ломоносова, например, находим такие парафразы, как "земнородных племя" (люди), "владычица российских вод" (Нева), "твари обладатель" (Бог); у Державина -"пар манжурский" (чай), "зеркало времен" (история), "драконы медны" (пушки). В русской поэзии 19 века отдельные примеры парафразы можно найти почти у каждого поэта, однако ни у одного из них этот стилистический прием не является сколько-нибудь нарочитой повторяющейся индивидуальной чертой стиля. Здесь я говорю, конечно, не о языковых парафразах, как, например, "корабль пустыни", и не парафразах-клише литературного направления: "узы Гименея" рли "оседлать Пегаса" и т.п., а о парафразах авторских, оригинальных, ни у кого из других поэтов не встречающихся и читателю незнакомых.

Единственным русским поэтом до Бродского, в чьем творчестве парафраза стала сознательным повторяющимся приемом, был Велимир Хлебников, искусство которого в этом деле доходило порой до виртуозности: "вечный узник созвучия" (поэт), "выскочка финских болот" (Петербург), "пламень жаркий для желудка" (водка).

Парафраза обычно определяется как стилистический прием замены простого слова или фразы описательной конструкцией, а семантически -- как выражение окольным путем того, что могло бы быть сказано просто, общепринятыми языковыми средствами. Цели такого окольного выражения могут быть разными, но результат один -- читателю предлагается разрешить своеобразный род маленькой загадки, в результате которой он поймет смысл выражаемого в тексте. Ответ на такую загадку может лежать на поверхности, т.е. находиться или в самом тексте парафразы или рядом с ней в виде ключевого слова или ключевого контекста. Например, в следующей парафразе из стихотворения Заболоцкого ключевое слово (решение загадки) дано непосредственно после текста парафразы, и без того семантически весьма прозрачной:

Осенних листьев ссохлось вещество

И землю всю устлало. В отдаленьи

На четырех ногах большое существо

Идет, мыча, в туманное селенье.

Бык, бык! Ужели больше ты не царь?

(Осень)30

В некоторых случаях ключевое слово или ключевой контекст могут находиться на значительном расстоянии от текста парафразы или вообще отсутствовать, что превращает парафразу в более сложную загадку, требующую от читателя более активной работы мысли. Иногда для успешного понимания парафразы необходимы внетекстовые знания о той действительности, которая находит в ней отражение (см., например, пушкинские парафразы: "Чужих небес любовник беспокойный" из "19 октября 1825" (Матюшкин) или "Могучий мститель злых обид" (Паскевич) из "Бородинской годовщины").

Парафразы можно разделить на описательные и образные, т.е. включающие какой-либо троп. У Бродского встречаются и те и другие. Примерами его описательных парафраз являются следующие:

... Я заранее

область своих ощущений пятую, (уши)

обувь скидая, спасаю ватою.

("1972 год")31

Дух-исцелитель

Я из бездонных мозеровских блюд (часы)

так нахлебался варева минут

и римских литер,

("Разговор с Небожителем")32

Мозер был одним из самых известных поставщиков часовых механизмов в царской России (фирмы Мозера часы).

неколесный транспорт ползет по Темзе, (пароходы)

(Темза в Челси)33

Потерявший изнанку пунцовый круг (солнце)

замирает поверх черепичных кровель,

("Литовский дивертисмент", 3.)34

... не ваш, но

и ничей верный друг вас приветствует с одного

из пяти континентов, держащегося на ковбоях; (США)

("Ниоткуда с любовью")35

... под натиском зимы

бежав на юг, я пальцами черчу

твое лицо на мраморе для бедных; (песок)

("Второе Рождество на берегу...")36

... Часть женщины в помаде (рот)

в слух запускает длинные слова,

как пятерню в завшивленные пряди.

("Литовский дивертисмент, 5.")37

В городке, из которого смерть расползалась по школьной карте, (Мюнхен)

мостовая блестит, как чешуя на карпе,

("В городке, из которого...")38

В данном случае ключевое слово -- Мюнхен -- дано после стихотворения самим автором, который решил облегчить работу читателю.

на эзоповой фене в отечестве белых головок, (в России)

("На смерть друга")39

Феня -- это блатной язык, а "белая головка" -- название водки в 40-х--50-х годах, когда бутылки продавались с белыми шапочками наверху. Возможно, здесь присутствует и второе значение -- "в государстве блондинок".

Я заснул. Когда я открыл глаза,