Николай Страхов - Заметки летописца Страница 9

Тѣмъ дѣло и кончилось.

Въ предстоящемъ спорѣ менѣе всего ожидаемъ мы торжества и побѣды со стороны г. Костомарова. Всѣмъ и каждому извѣстно, что г. Костомарова постоянно упрекаютъ въ отсутствіи безпристрастія, въ нѣкоторыхъ неправильныхъ симпатіяхъ и антипатіяхъ. Этотъ упрекъ, по нашему мнѣнію, еще не имѣетъ существенной важности. Сами по себѣ взятыя симпатіи и антипатіи суть дѣло хорошее. Онѣ побуждаютъ въ труду, онѣ сообщаютъ историку чуткость и проницательность, помогаютъ ему понимать и открывать то, чего никакъ не замѣтитъ человѣкъ холодный.

Вотъ и въ настоящей статьѣ г. Кояловича есть упрекъ г. Костомарову въ пристрастіи, и упрекъ весьма рѣзкій.

«Я могъ бы вдаться», — пишетъ г. Кояловичъ, — «въ разъясненія того мнѣнія, что г. Костомаровъ смотритъ на великоруссовъ какъ на какихъ-то каналій, отъ которыхъ нужно дергать себя подальше и съ утра до вечера на каждомъ шагу показывать имъ, что мы ихъ понимаемъ, т. е. показывать имъ постоянно всю ихъ негодность, всѣ плутни, всѣ беззаконія. Я могъ бы доказать, что этимъ взглядомъ проникнуты дѣйствительно всѣ историческія сочиненія г. Костомарова, и что это составляетъ самую печальную сторону трудовъ его, не раскрытую надлежащемъ образомъ только благодаря жестокому у насъ невниманію къ наукѣ русской исторіи».

Такъ вотъ какъ онъ смотритъ? Этакой же онъ сердитый!

Гораздо хуже и важнѣе намъ кажутся не симпатіи и антипатіи г. Костомарова, а тотъ недостатокъ научной строгости, то отсутствіе настоящихъ научныхъ пріемовъ, которымъ онъ постоянно страдаетъ и которое доходитъ до того, что нѣтъ возможности довѣриться ни одной его строкѣ.

Г. Костомаровъ два раза потерпѣлъ рѣшительное пораженіе на поприщѣ филологіи. Съ перваго взгляда тутъ нѣтъ ничего особеннаго, потому что г. Костомаровъ не знатокъ въ филологіи и, слѣдовательно, легко могъ ошибиться. Но ошибка ошибкѣ рознь.

Въ первый разъ дѣло шло о литовскомъ происхожденіи нашихъ первыхъ князей. Г. Костомаровъ доказывалъ его также тѣмъ, что производилъ имена князей отъ литовскихъ словъ, причемъ бралъ всякія слова, какія ему попались. Противъ г. Костомарова выступилъ тогда г. Щегловъ, тоже вовсе не знатокъ филологіи, и побилъ его на-голову тѣмъ простымъ замѣчаніемъ, что для именъ ни въ одномъ языкѣ не употребляются всякія слова, что имена всегда представляютъ извѣстные любимые корни и извѣстное любимое словообразованіе, напр., Изъяславъ, Святославъ, Вячеславъ и пр. Отсюда слѣдовало, что при опредѣленіи сходства двухъ языковъ, всегда нужно сравнивать имена съ именами, а не съ другими какими нибудь словами.

Г. Костомаровъ принужденъ былъ сдаться и потомъ сталъ уже искать сходства варяжскихъ именъ съ названіями литовскихъ деревень, рѣчекъ и т. п. Всетаки это было хоть немного лучше, чѣмъ идти, что называется, зря, какъ онъ дѣлалъ прежде.

Второй случай былъ еще хуже. Одну изъ своихъ книгъ, именно Сѣверо-Русскія народоправства, г. Костомаровъ началъ такъ:

«Русско-славянскій народъ раздѣляется на двѣ вѣтви, различаемыя въ отношеніи къ рѣчи но двумъ главнымъ признакамъ: одна перемѣняетъ о въ а тамъ, гдѣ надъ этимъ звукомъ нѣтъ ударенія, и ѣ произносить какъ мягкое е; другая „охраняетъ коренной звукъ о и произноситъ ѣ какъ мягкое и. Къ первой принадлежатъ бѣлоруссы и великорусы, ко второй малороссіяне или южноруссы и новгородцы“.

Что же оказывается? Г. Гильфердингъ объяснилъ г. Костомарову, что въ филологіи различіе въ произношеніи гласныхъ буквъ никогда не принимается за характеристическую особенность, что если имѣетъ въ этомъ отношеніи важность произношеніе отдѣльныхъ буквъ, то имѣетъ важность произношеніе согласныхъ, а не гласныхъ.

Оказывается, слѣдовательно, что и тутъ г. Костомаровъ поступилъ зря, взялъ попало и какъ попало. Не ясно ли отсюда отсутствіе у него всякой ученой привычки, всякаго правильнаго пріема? Развѣ похоже сколько нибудь на ученаго — отыскивая происхожденіе какого нибудь слова въ извѣстномъ языкѣ, брать въ этомъ языкѣ всякое слово, какое попадется? Развѣ не полный недостатокъ основательности, — различая два предмета, хвататься за первый попавшійся признакъ и вовсе не подумать о томъ, важенъ ли онъ или нѣтъ?

Пшикъ

Не успѣли мы окончить сихъ печальныхъ соображеній, какъ уже появился отвѣтъ г. Костомарова (Отвѣтъ на отв

23;тъ г. Кояловича, «Голосъ», 127), весьма крохотная статья. Оказывается, что наши надежды были тщетны; изъ полемики, которая началась, вышелъ одинъ пшикъ. Пшикъ вышелъ по милости г. Костомарова и изображается именно его послѣднею статьею. Г. Костомаровъ просто не подымаетъ перчатки, хотя и сохраняетъ геройскій видъ. «Сказать теперь г. Кояловичу мнѣ приходится мало», пишетъ онъ съ такимъ видомъ, какъ будто онъ готовъ на все отвѣчать и ни въ чемъ не опровергнутъ. А между тѣмъ вслѣдъ за этимъ не отвѣчаетъ на множество возраженій, да и вообще ровно ничего не говоритъ.

«О древности бѣлорусскаго племени», — пишетъ онъ, — «я выразился въ своемъ возраженіи сжато и потому можетъ быть не точно». Говоря сжато и совершенно точно, это значитъ: сказалъ Богъ знаетъ что.

Относительно главной точки спора г. Костомаровъ ограничился такими словами:

«Вообще въ своемъ возраженіи я хотѣлъ сказать, что бѣлорусское и великорусское племена находятся между собою въ большей близости, чѣмъ съ малороссійскимъ, и потому могутъ считаться не столько вѣтвями однаго народа, сколько развѣтвленіями одной вѣтви. Болѣе ничего».

Нѣтъ, не ничего. И это хорошо, но было сказано больше; было сказано, что совмѣстное изслѣдованіе судьбы племенъ малороссійскаго и бѣлорусскаго безъ Великороссіи можно допустить только по отношенію къ государственному единству, соединявшему ихъ подъ властью Польши. Противъ этого вооружался г. Кояловичъ и на его возраженія ничего не отвѣчаетъ г. Костомаровъ.

Вотъ вамъ и ученый споръ!

О женскомъ трудѣ

Прежде всего я считаю необходимымъ заявить прямо и положительно, что въ нашемъ образованномъ обществѣ, а въ особенности въ Петербургѣ, въ послѣдніе годы не рѣдко говорятъ и часто печатаютъ о новыхъ принципахъ и новыхъ людяхъ, которые слѣдуютъ этимъ принципамъ. Въ литературѣ нашей есть уже даже романъ, трактующій весьма пространно и серіозно объ этихъ «новыхъ людяхъ и принципахъ», не говоря уже о двухъ-трехъ журналахъ, которые исключительно посвящены имъ.

Явленіе это, какъ и всякое общественное явленіе, весьма сложно, многосторонне, представляетъ разнообразнѣйшія уклоненія, искаженія и развѣтвленія. Всякому благомыслящему человѣку слѣдуетъ желать, чтобы оно поскорѣе выяснилось, чтобы его хорошія стороны рѣзче выступили, чтобы общество могло съ полнымъ сознаніемъ и съ полнымъ усердіемъ поддерживать эти свѣтлыя стороны, а чтобы темныя стороны были отличены отъ свѣтлыхъ и подверглись бы справедливому осужденію общества. Кажется, дѣло къ этому и близится.

Обратимся въ частному случаю, о которомъ хотимъ говорить. Къ послѣдніе годы у насъ появились новые принципы относительно труда. Принципы эти въ своей сущности заслуживаютъ величайшаго одобренія. Они состоятъ въ томъ, что трудъ есть дѣло почтенное, и что даже стыдно человѣку жить на свѣтѣ не трудясь, а пользуясь только плодами чужихъ трудовъ. Это были дѣйствительно новые принципы; ибо до сихъ поръ есть люди, а прежде было и очень много такихъ, которые считали нисколько не зазорнымъ жить чужими трудами, и даже, на оборотъ, считали всякій трудъ для себя стыдомъ и униженіемъ.

Далѣе, въ частности, явился принципъ женскаго труда, мысль еще болѣе новая для нашего общества, чѣмъ мысль о мужскомъ трудѣ. Ибо женщинъ многіе почитали и почитаютъ какъ бы созданными самою природою для бездѣйствія, для занятія одними нарядами и удовольствіями.

Если ничего недѣлающіе мужчины ощущали иногда угрызеніе совѣсти и встрѣчали иногда осужденіе, то ничего недѣлающія дамы считались рѣшительно явленіемъ вполнѣ нормальнымъ, совершенно законнымъ. При такомъ взглядѣ на дѣло обыкновенно матеріальное обезпеченіе женщинъ цѣликомъ возлагалось на мужчинъ, а слѣдовательно, и вполнѣ зависѣло отъ мужчинъ. Новый принципъ отрицаетъ такое одностороннее отношеніе. Женщина должна стремиться пріобрѣсти такую же независимость въ матеріальномъ отношеніи, какою пользуется мужчина. Всѣ пути и возможности къ пріобрѣтенію такой независимости должны быть ей открыты. Только такимъ образомъ можетъ быть устранено, или лучше, смягчено и ослаблено многообразное зло, происходившее отъ того, что мужчины непремѣнно должны были обезпечивать женщинъ, а женщины не иначе могли обезпечивать себя какъ посредствомъ мужчинъ.

Вотъ наши новые принципы. Конечно, въ головахъ многихъ они являлись не въ такой простой и отвлеченной формѣ, а получали весьма подробное и сложное развитіе, большею частію совершенно фантастическое, мечтательное. Такъ, напримѣръ, иные были вполнѣ убѣждены, что мужчины и женщины обладаютъ совершенно одинаковыми силами и способностями. Понятно, однако, что подобныя утопіи могли имѣть вредное дѣйствіе только до тѣхъ поръ, пока примѣненіе принциповъ ограничивалось частными случаями. Какъ скоро примѣненіе ихъ приняло значительные размѣры, какъ скоро пришлось проводить ихъ въ дѣйствительность, тотчасъ стало ясно, что годно для дѣла и что нѣтъ, тотчасъ привилось отказаться отъ всякихъ фантастическихъ предположеній.