Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6274 ( № 19 2010) Страница 9

Комментарии:

Правда и пропаганда

Дискуссия

Правда и пропаганда

РУССКИЙ ВОПРОС

Тридцать с гаком лет назад в редакции газеты «Голос Родины» мы разговаривали с нашим другом и членом редколлегии прославленным футболистом Львом Яшиным. Узнав, что он скоро едет играть международный матч, я попросил его по возможности раздавать нашу газету и записывать адреса его поклонников из числа проживающих в той стране русских людей, наших потенциальных читателей. Но Лев Иванович решительно отклонил просьбу: «Нам даётся строгая установка бежать подальше от зарубежных соотечественников, это, мол, белогвардейцы, дезертиры, шпионы и прочие враги…»

В те годы на страницах газеты и в многочисленных поездках по СССР мы неустанно доказывали прописные истины. Что русское зарубежье состоит в подавляющем большинстве не из шпионов и провокаторов, а из нормальных трудящихся людей. Что в эмиграции оказались не только недобитые белые генералы, но и такие корифеи русской культуры, как Бунин, Рахманинов, Шаляпин. Что основная масса русского зарубежья – это не «белая» и тем более не «колбасно-джинсовая», то есть диссидентская эмиграция, а «трудовая», дореволюционная (уехавшие на заработки люди и их потомки). Да много чего было, кажущегося диковинным сейчас. И сама газета наша, «Голос Родины», обращающаяся к соотечественникам за рубежом, к тем самым, с которыми Льву Яшину и другим советским людям, выезжавшим за границу, рекомендовалось ни в какие контакты не вступать и бежать подальше, казалась диковинкой. Тем более что продавалась она внутри СССР практически только в вестибюлях интуристовских гостиниц.

Но это уже был второй этап её жизни. А первый начался 55 лет назад, в 1955-м. Издавалась газета в Берлине (напомним – разделённом на четыре сектора) на папиросной бумаге. Обращалась она тогда прежде всего не к старой эмиграции, а к «перемещённым лицам», пытаясь довести до их сведения, что в СССР в отличие от того, что долдонила западная пропаганда, большинство людей не сидит в лагерях, а работает, учится, живёт… Позднее облик газеты изменился, она стала уделять больше внимания культуре и меньше – прямой полемике с клеветниками. Установка спускалась такая: правда – лучшая пропаганда.

Из всего сказанного ясно, что была определённая двойственность в отношении к русскому зарубежью. С одной стороны – позитивные материалы об уехавших в эмиграцию художниках, о русских эмигрантах – героях антифашистского Сопротивления в годы Второй мировой войны, да и о простых русских, украинцах, армянах, живущих за рубежом, ничем не вредящих исторической родине, напротив – выступающих за мир между СССР и Западом. С другой стороны – недоверие к ним. С одной стороны, тезис «правда убедительнее всего», с другой – лакировка советской действительности и недоброжелательство ко всему западному («капиталистическому»). Помню одно из вмешательств цензуры в мою статью: велено было убрать рассказ о том, что в США возникло молодёжное движение «Сделаем Америку чистой!», что группы студентов добровольно и безвозмездно ликвидируют самостийные свалки на обочинах дорог.

Иные перекосы возникли в идеологической сумятице перестроечных лет. Вчерашние отрицатели Бунина стали до неприличия возносить всех эми­грантских авторов, ставя любую Лидию Червинскую превыше Анны Ахматовой. И в то же время «свобода» привела к появлению на российском книжном рынке мерзопакостного сочинения француза Алена Бросса, содержащего оскорбления старой русской эмиграции, а также писаний некоего А. Фадина, который никак не мог уразуметь, что русскими эмигрантами, вступившими в борьбу с Гитлером на стороне СССР, двигали вовсе не сексуальные комплексы, а любовь к Родине. Ну куда таким, как Бросса и Фадин, понять Бунина, который в конце 1943-го страшно боялся, как бы чего не случилось со Сталиным, летевшим в Тегеран. Старый писатель в отличие от молодых оболтусов понимал: худо будет России, если погибнет Верховный главнокомандующий.

В перестроечную сумятицу газета «Голос Родины» перестала выходить. Теперь она появилась  снова. Увы, в руководящих инстанциях нет должного понимания той роли, которую она могла бы сыграть в современном мире. С одной стороны, спектр потенциальных читателей как бы сузился – речь теперь идёт о выходцах из России, а не из всего СССР. С другой стороны, русское зарубежье многократно увеличилось после развала Советского Союза и массовой эмиграции вследствие перестроечной разрухи.

В отличие от ряда других стран, Германии, например, или Польши в РФ связями с зарубежными соотечественниками занимаются «семь нянек», не выработано единого общегосударственного, общенационального взгляда на проблему, на подходы к ней. Между тем и здравый смысл и опыт, как свой, так и зарубежный, говорят о том, что при всей пестроте русского зарубежья, при всей разности условий его бытия в разных странах, безусловно, общим интересом для всех групп и слоёв являются русский язык, русская культура.

В Западной Германии связями с немецкими диаспорами за рубежом занималось не общество «Родина», как у нас, а Институт Гёте. Как говорится, почувствуйте разницу. Но нам отечески разъясняли, что, условно говоря, Пушкинский Дом оставит в кругу интересов зарубежных соотечественников «стишки с песенками да берёзки с куполами», а социализм – отсечёт. И не помогали наши обращения к опыту 1937 года, когда торжественные мероприятия, связанные со столетием гибели Пушкина, прошли по всему Русскому Миру, подсоветскому и эмигрантскому, впервые за двадцать лет со времени революционного раскола, вызывая чувство единства…

Будем надеяться, что именно от «пушкинской» печки начнётся новый этап отношений России со своими диаспорами и что культурно-языковый стержень этой работы обретёт поддержку не по остаточному принципу.

Юрий БАРАНОВ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345

Комментарии:

«Ниоткуда с любовью...»

Литература

«Ниоткуда с любовью...»

Кирилл АНКУДИНОВ, МАЙКОП

Какая удивительная, закрученная биография, достойная авантюрного романа! И всё в ней, в этой биографии, не то, чем кажется поначалу – как в детективах Агаты Кристи. Самое поразительное, что такая биография не сломала её носителя. И она, будучи бесконечно интересна сама по себе, меркнет, тускнеет на фоне поэзии Бродского. Что, в общем, свидетельствует и о масштабе личности Бродского, и о силе его дарования.

Какая причудливая, молниеносно узнаваемая, не похожая ни на что поэтика! Откуда она взялась? Понятно, что из англоязычной поэзии (от Донна до Одена). А где её российские корни? Иосиф Бродский как будто бы явился из русской поэзии конца восемнадцатого века, из всей этой громоздкой колёсно-часовой масонской машинерии.

Противу время обороны,

Ни силы, ни защиты нет:

Слагает лавры и короны,

Венцы и брачны узы рвет.

К чему серпом своим коснется,

Где время только пробежит –

Все гибнет, ржавеет и рвется,

Покрыто мхом седым лежит,

– написал Михаил Херасков в 1800 году, а кажется, что Иосиф Бродский в 1980-м. Кстати, Бродский из всех русских классиков больше всего любил Боратынского. Запоздавшего «последнего поэта восемнадцатого века». Ведь в железном девятнадцатом веке Боратынского не понимали и не могли понять, его поняли только в двадцатом веке…

Бродский говорил, что в настоящей трагедии гибнет не герой, а хор. В какой-то мере это – аллегория присутствия самого Бродского в изменчивой культурной ситуации. Бродский неизменен, словно Полярная звезда на небосводе. Но вокруг него всё меняется, и от этого Бродский воспринимается не так, как он воспринимался десять лет назад или пятнадцать лет назад.

Несколько слов о том, как теперь нельзя, немыслимо воспринимать Бродского.

Во-первых, Бродский сейчас не воспринимается в контексте политики (а в перестройку понимался только так, и никак иначе). Бродский прошёл через бурные политические коллизии эпохи, он вдоволь поварился в крутом кипятке политики и, конечно же, в биографическом плане обязан политике многим. Однако он вышел из всех политических кипений неизменным – как солдатский топор из супа. Суп – отдельно, топор – отдельно. Солженицын – политический деятель, Сахаров, Галич, даже Синявский – политические деятели. Бродский – не политический деятель. Нет ничего пошлее, чем поминать пресловутый «суд над тунеядцем» и глубокомысленно рассуждать в его связи о «стойком поэте и серой толпе». Бродский сам не любил эти напоминания и имел на то вескую причину: его де-факто судили вовсе не за тунеядство. О чём мало кто знал. И о чём, судя по всему, не догадывались ни Чуковский, ни Ахматова, ни Вигдорова. Я же говорю – «проза Агаты Кристи»…