Небеса в смятении - Славой Жижек Страница 9

нищету, голод, насилие и экономическую эксплуатацию, протесты, вспыхивающие повсюду, от Турции и Беларуси до Франции, регулярно взывают к чувству достоинства. К тому же в «достоинстве» нет ничего специфически левого или даже эмансипационного. Если бы кто-то спросил об этом самого Пиночета, он, без сомнения, воздал бы дань достоинству, путь и включенному в другую «цепочку эквивалентностей» – в духе военно-патриотической линии, мол, его переворот 1793 года спас достоинство Чили от тоталитарной левой угрозы. Напротив, для сторонников APRUEBO «достоинство» связано с социальной справедливостью, которая обещает сокращение бедности, всеобщее медицинское обслуживание, гарантии личных и социальных свобод и т. д. То же самое касается «справедливости». Пиночет, несомненно, выступил бы за справедливость, но справедливость его типа, а не эгалитарную экономическую справедливость – «справедливость» здесь означала бы, что все, особенно находящиеся внизу, должны знать надлежащее им место. Одной из причин триумфа сторонников APRUEBO было то, что они выиграли борьбу за гегемонию, и благодаря этому, если сейчас в Чили упоминаются «достоинство» и «справедливость», они означают как раз то, за что выступает APRUEBO. Это, конечно, не значит, что политическая или экономическая борьба сводится к дискурсивным конфликтам, но подразумевает, что уровень дискурса имеет свою автономную логику, не только в том смысле, что экономические интересы не могут быть непосредственно переведены в символическое пространство, но и в более радикальном смысле, когда восприятие экономических и социальных интересов уже опосредовано дискурсивными процессами. Простой пример: когда страна голодает, голод – это факт, но важно и то, как этот факт трактуется. Приписывается ли его причина еврейским финансистам, или он воспринимается как природное бедствие (плохая погода), или как следствие классовой эксплуатации? Другой пример: лишь после подъема феминизма подчиненная роль женщин в их семьях и их исключение из общественной жизни стали восприниматься как несправедливость; прежде считалось большой удачей быть замужем за любящим мужем, обеспечивающим свою жену. Первый шаг феминизма – не прямой шаг к справедливости, а осознание женщинами того, что их положение несправедливо. Аналогично рабочие протестуют не просто потому, что живут в бедности; они протестуют, когда воспринимают свою бедность как несправедливость, за которую несет ответственность правящий класс, а также государство.

Те, кто готовы отвергнуть эти соображения как шаг к «дискурсивному идеализму», должны помнить, как Ленин был одержим деталями в политических программах, подчеркивая, что «всякое маленькое разногласие может сделаться большим, если на нем настаивать»21, и как одно слово (или его отсутствие) в программе может изменить судьбу революции. Эти слова – не основополагающие программные идеи, они зависят от конкретной ситуации:

Всякий вопрос «ходит по замкнутому кругу», потому что политическая жизнь в целом есть бесконечная цепь, состоящая из бесконечного числа звеньев. Искусство политики заключается в том, чтобы найти и как можно крепче ухватиться за то звено, которое с наименьшей вероятностью может быть вырвано из наших рук, за то звено, которое наиболее важно в данный момент, за то, которое больше всего гарантирует его владельцу контроль над всей цепью22.

Не забывайте, что в 1917 году Ленин выбрал для революции лозунг не «социалистическая революция», а «земля и мир»[4], отвечая на желание широких масс владеть землей, на которой они работали, и увидеть конец войны. История – это не объективное развитие, а диалектический процесс, в котором «происходящее на самом деле» неразрывно опосредовано его идеологической символикой. Вот почему, как неоднократно указывал Вальтер Беньямин, история меняет прошлое, то есть меняет то, как это прошлое присутствует сегодня, в виде нашей исторической памяти23. Давайте представим, что ре-нормализация Пиночета удалась и что протесты, начавшиеся в октябре 2019 года, были быстро подавлены; давайте далее представим, что в этом процессе ложной нормализации фигура самого Пиночета была отброшена, а его переворот осужден. Такой жест сведения счетов с Пиночетом прошлого означал бы окончательный триумф наследия Пиночета: это наследие сохранилось бы в конституции, лежащей в основе существующего общественного порядка, его диктатура была бы сведена к короткому насильственному перерыву между двумя периодами демократической нормальности… Но этого не случилось, и то, что произошло в Чили в 2019–2020 годах, изменило историю; установился новый нарратив прошлого, нарратив, который «нормализовал» демократию после Пиночета как продолжение его правления демократическими средствами.

«К новому означающему» – такое выражение Лакан использовал на семинаре, состоявшемся 15 марта 1977 года, через несколько лет после того, как он распустил свою школу, признав ее (и свою личную) неудачу24. На уровне теории этот поиск нового означающего указывает на то, что он отчаянно пытался выйти за рамки центральной темы своего учения шестидесятых годов: одержимости Реальным, травмирующим/невозможным ядром наслаждения, которое ускользает от любой символизации и с которым можно столкнуться лишь ненадолго в подлинном акте ослепительной силы. Лакан более не удовлетворяется такой встречей с центральным разрывом или невозможностью как конечным человеческим опытом; он видит истинную задачу в шаге, который должен последовать за таким опытом, в изобретении нового Главного Означающего, иначе локализующего разрыв/невозможность. В политике это означает, что нужно оставить позади ложную поэзию великих восстаний, разрушающих гегемонистский порядок. Истинная задача состоит в том, чтобы установить новый порядок, и этот процесс начинается с новых означающих. Без новых означающих невозможны реальные социальные перемены.

7. Поражение левых лейбористов: анализ причин

Лейбористская партия Великобритании проиграла всеобщие выборы 2019 года по целому ряду причин. Я хочу выделить три.

Поскольку в некотором смысле выборы были посвящены выходу Великобритании из Европейского союза, то первое, что бросается в глаза, – асимметрия в позиции двух крупных партий: тори повторяли свой лозунг «Get Brexit done!» («Доведем Брекзит до конца!»), в то время как позиция лейбористов была наихудшей из возможных. Прекрасно зная, что ее избиратели почти симметрично разделены на желающих выйти из ЕС и остаться в нем, лейбористы боялись предпочесть одну сторону и тем самым потерять часть избирателей, – но, как говорится, если вы пытаетесь усидеть на двух стульях, то рискуете провалиться между ними. Ситуацию усугубляло то, что истинная позиция Корбина была более или менее известна: он тоже хотел Брекзита, только иного. Он предпочел бы, чтобы Соединенное Королевство освободилось от финансовых и других ограничений Европейского союза, получив возможность проводить более радикальные левые реформы. Что бы мы ни думали о таком выборе – есть веские доводы как за, так и против Брекзита – лейбористская партия уклонилась от открытых дебатов по этому поводу и замаскировала свою нерешительность катастрофической формулой: «Мы позволим народу решать!» Почему катастрофической? Да потому, что люди не желают навязанных им трудных решений; они ожидают, что