Письма из Ламбарене - Альберт Швейцер Страница 9

* * *

Ничего не поделать, пришлось устроить больницу в помещении, где у жившего в этом доме передо мной миссионера Мореля[25] был курятник. На стене сделали полки, поставили старую походную кровать, а самые грязные места на стенах замазали известью. Я чувствовал себя на вершине счастья. В этой маленькой комнатушке без окон было, правда, очень душно, а дыры в крыше вынуждали весь день проводить в тропическом шлеме. Но зато при наступлении грозы не приходилось уже все прятать. Какое это было блаженство, когда в первый раз по крыше застучал дождь и невероятное стало явью — я мог спокойно продолжать свои перевязки!

В те же дни я нашел себе переводчика и помощника. Среди моих пациентов был один туземец с очень смышленым лицом, который хорошо говорил по-французски. Он рассказал мне, что служил поваром, но что ему пришлось оставить эту профессию из-за плохого здоровья. Я попросил его временно поступить ко мне на службу, так как мы не могли найти себе повара, и вместе с этим быть у меня переводчиком и лекарским помощником. Зовут его Жозеф,[26] работа у него спорится. Не приходится удивляться тому, что познания свои в анатомии, почерпнутые им на кухне, он выражает кухонным же языком. «У этого человека болит правое жиго, — говорит он. — У этой женщины боль в левой боковине и в филейной части».

К концу мая явился также и ранее приглашенный нами Нзенг. Так как он показался мне недостаточно надежным, я все-таки оставил у себя и Жозефа. Жозеф принадлежит к племени галоа, Нзенг — к пангве.

Теперь дело идет на лад. Моя жена ведает инструментами и делает все приготовления к хирургическому вмешательству; во время операций она бывает моим ассистентом. Вместе с тем она ведает перевязочными материалами и больничным бельем.

Прием начинается около половины девятого утра. Больные ожидают, сидя на скамейках в тени моего дома, перед курятником, в котором я работаю. Каждое утро один из помощников доктора объявляет правила поведения больных. Они гласят:

1. Вблизи дома доктора плевать воспрещается.

2. Ожидающим приема не разрешается громко между собой разговаривать.

3. Больные и сопровождающие их лица должны приносить с собой запас еды на целый день, потому что доктор не всех может принять утром.

4. Тот, кто без разрешения доктора проводит на пункте ночь, не будет получать лекарств. (Нередко случалось, что пришедшие издалека больные собирались в спальне школьников, выставляли мальчиков за дверь, а сами ложились на их кровати).

5. Флаконы и жестяные коробочки из-под лекарств надо возвращать обратно.

6. Когда в середине месяца пароход уходит вверх по течению, не следует беспокоить доктора, кроме как в неотложных случаях, до тех пор пока пароход не вернется. В эти дни он пишет в Европу, чтобы получить оттуда хорошие лекарства.

(Пароход в середине месяца, следуя вверх по течению, привозит почту из Европы, а на обратном пути увозит наши письма).

Эти приказы и запрещения очень обстоятельно излагаются на языках галоа и пангве и не вызывают никаких споров. После зачтения каждого пункта присутствующие многозначительно кивают головой. Все заканчивается настоятельной просьбой огласить слова доктора во всех деревнях, расположенных по берегам рек и озер.

В половине первого помощник объявляет: «Доктор идет завтракать». Снова многозначительные кивки. Пациенты расходятся и, усевшись где-нибудь в тени, едят свои бананы. В два часа они возвращаются снова. Нередко бывает, что в шесть часов, когда уже совершенно темно, иным так и не удалось попасть к доктору и им приходится являться на другой день. О том, чтобы осматривать пациента при искусственном свете, не может быть и речи из-за москитов и опасности заразиться от них малярией.

Уходя домой, каждый больной получает круглую картонную бляху на шнурке. На ней поставлен тот номер, под которым в моей книге записей больных обозначена фамилия больного, название болезни и те лекарства, которые он от меня получил. Когда он приходит снова, мне достаточно открыть соответственную страницу моих записей, чтобы восстановить все данные о его болезни и тем самым избавиться от необходимости расспрашивать его обо всем вторично. В журнале этом указано также, сколько флаконов и жестянок с лекарствами, а также сколько бинтов получил тот или иной пациент. Благодаря этим контрольным записям я могу истребовать все обратно и почти в половине случаев получить. Сколь много значат в этих диких местах флаконы и жестянки, понимает только тот, кому приходилось готовить для своих больных лекарства, находясь среди девственного леса.

Воздух здесь настолько влажный, что даже те медикаменты, которые в Европе отпускаются в бумажной обертке или в картонных коробках, здесь удается сохранять только в закупоренных пробкой флаконах или в плотно закрытых жестянках. Я все это недостаточно учел, и поэтому мне приходится теперь вступать в пререкания с моими пациентами всякий раз, когда они забывают дома или теряют дорогой очередную жестянку. Своих друзей в Европе я в каждом письме прошу собирать для меня среди знакомых большие и малые пузырьки, стеклянные тюбики с пробками и жестяные коробки любых размеров. Как радостен будет для меня тот день, когда у меня окажется достаточное количество всех этих предметов.

Круглую картонную бляху с номером большинство больных носит на шее вместе с другой, жестяной бляхой, означающей, что они внесли правительству за текущий год подушную подать в сумме пяти франков. Случаи, когда они теряют или забывают эту бляху, редки. Многие — в особенности это относится к пангве — считают ее своего рода фетишем.

Туземцы, говорящие на языке галоа, называют меня словом «оганга», что означает «человек, раздающий фетиши». Другого слова для понятия «врач» у них в языке нет, ибо все негры-знахари занимаются тем, что раздают фетиши. Пациенты мои считают вполне естественным, что тот, кто исцеляет болезнь, может и вызвать ее в человеке, притом даже на расстоянии. Не перестаю удивляться, что меня считают человеком добрым, но в то же время и страшным.

Мои пациенты не в состоянии представить себе, что болезни могут иметь естественные причины. Они приписывают их злым духам, колдовству, а также «червяку». Червяк для них олицетворяет всякую боль вообще. Когда их просят сообщить, что их беспокоит, они начинают рассказывать целую историю о червяке, о том, как он сначала жил у них в ногах, потом переполз в