Энтони Бивор - Высадка в Нормандии Страница 10

Гитлер свято верил, что его приказы «удерживать крепости» и на востоке, и на западе – единственный способ сдержать натиск противника и удержать своих собственных генералов от соблазна отступления. На деле же это значило, что гарнизоны таких крепостей – а на севере Франции они составляли 120 000 человек – позднее не удастся использовать для обороны самой Германии. Эта политика фюрера в корне противоречила всем привычным постулатам германского Генштаба, которые требовали гибкости и подвижности. А когда Рундштедт заметил, что все эти оборонительные сооружения с пушками в бункерах, обращенных к морю, весьма уязвимы для атаки со стороны суши, его слова «не встретили благоприятной реакции».

И все же многие опытные боевые офицеры, далеко не только фанатики-эсэсовцы, смотрели на близящиеся сражения с немалой долей уверенности в своих силах. «В отражении атаки на Дьеп мы видели доказательство того, что сумеем отразить любое вторжение», – сказал впоследствии на допросе в американском плену генерал-лейтенант Фриц Байерляйн. «Лик войны решительно изменился, – писал один немецкий лейтенант всего за пять дней до начала вторжения. – Она больше не похожа на кино, где лучше всего видно из последних рядов. Мы по-прежнему стоим на месте и ждем, когда же они появятся. Но я побаиваюсь, что они могут так и не высадиться, а просто попытаются прикончить нас с воздуха». Через два дня после начала вторжения он погиб под бомбами союзников.

Главный вопрос, понятно, состоял в том, где именно высадятся англо-американцы. Офицеры отдела чрезвычайных ситуаций рассматривали возможность высадки противника в Норвегии и Дании или даже в Испании и Португалии. Штабные офицеры ОКВ (Oberkommando der Wehrmacht, Верховного главнокомандования вооруженных сил Германии) тщательно изучали возможности нанесения противником удара на Средиземноморском побережье Франции и в Бискайском заливе, особенно в районах Бретани и Бордо. Наиболее же вероятными представлялись районы, находящиеся в пределах досягаемости авиации союзников с баз в Южной и Восточной Англии, а это могло быть любое место на берегах Ла-Манша – от Голландии до оконечности полуострова Котантен у Шербура.

Задачу укрепления обороны берегов Ла-Манша Гитлер возложил на генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля, командующего группой армий «Б». Роммель, прежде безоговорочно преданный фюреру, теперь отдалился от него, убедившись в явном превосходстве авиации союзников во время боев в Северной Африке. Энергичный командир-танкист, которого превратили в национального героя, стал иронически называть речи Гитлера, старавшегося ободрить своих приунывших генералов, «солнечными ваннами». Тем не менее Роммель изо всех сил старался укрепить оборону побережья.

Самым очевидным объектом удара был Па-де-Кале. Он предоставлял союзникам кратчайший морской путь, возможность непрерывной поддержки с воздуха и прямую дорогу для наступления в направлении границы Германии, до которой оттуда было всего 800 км. В случае успеха такое вторжение позволило бы отсечь находящиеся дальше к западу немецкие войска и захватить почти готовые площадки для запуска самолетов-снарядов «Фау-1». Исходя из этих соображений, основные укрепления Атлантического вала сосредоточили между Дюнкерком и устьем реки Соммы. Обороняла этот участок 15-я армия.

Другим вероятным районом высадки были расположенные западнее пляжи Нормандии. Гитлер начал подозревать, что именно там союзники и высадятся, однако на всякий случай предсказал возможность удара в обоих районах – чтобы потом упирать на свою правоту. Командование кригсмарине легкомысленно отвергло берега Нормандии, полагая, что высадка там возможна только в часы прилива. За этот участок – от Сены до Бретани – отвечала немецкая 7-я армия.

Свой штаб Роммель решил разместить в замке Рош-Гюйон, на берегу Сены, которая изгибалась здесь большой дугой и служила разграничительной линией между двумя армиями. Замок, позади которого находились меловые холмы, а на горе повыше стояли полуразрушенные стены старинной норманнской крепости, смотрел на величественную реку, от которой его отделяли расположенные террасами сады. Портал в стиле Ренессанса, окруженный средневековыми стенами, прекрасно подходил для родового гнезда семейства Ларошфуко.

С разрешения Роммеля нынешний герцог и его близкие по-прежнему занимали свои комнаты на верхнем этаже огромного здания. Сам Роммель почти не пользовался парадными залами, кроме большой гостиной, украшенной великолепными гобеленами. Там он работал, поглядывая на росшие под окном кусты роз, которым еще не пришло время распуститься. Стол, за которым работал фельдмаршал, был тот самый, за которым в 1685 г. был подписан указ об отмене Нантского эдикта[40], после чего гугенотам – предкам многих офицеров вермахта – пришлось искать счастья в Пруссии.

Днем Роммеля редко можно было застать в замке. Обычно он вставал в пять утра, завтракал со своим начальником штаба генерал-лейтенантом Гансом Шпейделем, а затем сразу же выезжал на своем «хорьхе» инспектировать войска. Сопровождали его два офицера, не больше. По возвращении фельдмаршала вечером проводились штабные совещания, потом следовал скромный обед с ближайшими подчиненными – чаще всего только со Шпейделем и контр-адмиралом Фридрихом Руге, старым другом Роммеля и его советником по военно-морским вопросам. После обеда они обычно продолжали обсуждать дела на прогулке, под громадными раскидистыми кедрами. Им было о чем поговорить наедине.

Роммеля раздражал отказ Гитлера объединить люфтваффе и кригсмарине под единым командованием с сухопутными войсками в целях организации обороны Франции. Гитлер прислушивался к Герингу и адмиралу Деницу[41] и инстинктивно стремился сохранить соперничество между видами вооруженных сил, сосредоточивая тем самым власть на самом верху, в своих руках. Шпейдель утверждал, что входящие в империю Геринга наземные части и подразделения связи люфтваффе на Западном фронте насчитывают примерно 350 000 человек личного состава. Положение усугублялось тем, что рейхсмаршал отказался предоставить свои зенитные средства для прикрытия сухопутных войск, а его самолеты не были способны защитить армию от вражеских ударов с воздуха.

Когда же Роммель жаловался, что от люфтваффе нет никакого проку, ставка фюрера рисовала ему радужные перспективы: скоро появится тысяча новых реактивных истребителей и бессчетные ракеты, которые поставят Англию на колени. Роммель ни на минуту не верил в эти обещания, но его еще и угнетало сознание собственной беспомощности в оперативных вопросах. После Сталинградской битвы фюрер уже не позволял прибегать к гибкой оборонительной тактике – приказано было удерживать каждую пядь земли.

Шпейдель, входивший в военную оппозицию Гитлеру, отмечал, что Роммель с горечью цитировал слова фюрера из книги «Майн кампф», написанной во времена Веймарской республики: «Когда правительство ведет нацию к позорному поражению, восстание против него становится не просто правом, но и долгом каждого». Однако Роммель – в отличие от Шпейделя и других военных заговорщиков, которых увлекал за собой полковник граф Клаус Шенк фон Штауффенберг, – не верил в то, что покушение на фюрера спасет Германию.

С другой стороны, старик Рундштедт, который среди своих не называл Гитлера иначе как «богемским ефрейтором»[42], сам никогда и не подумал бы бунтовать. Если бы другие отстранили от власти нацистскую «коричневую банду», он не встал бы им поперек дороги, но участвовать в этом самому – ни в коем случае! Источник его нерешительности лежал еще глубже: он в свое время принимал от Гитлера щедрые наградные и теперь считал свою репутацию сильно подмоченной. Но даже Шпейдель был не в силах оценить, до какой низости сможет дойти Рундштедт, когда попытка мятежа против Гитлера потерпит полный крах.

Для армии и всей нации Рундштедт превратился почти в такого же кумира, каким после Первой мировой войны стал генерал-фельдмаршал фон Гинденбург. Англичане смотрели на этого «последнего пруссака» как на обычного реакционера-гвардейца, и только, не сознавая, что он разделял многие человеконенавистнические предрассудки нацистов. На Восточном фронте Рундштедт ни разу не возражал против массового уничтожения евреев айнзацгруппами СС[43]. Кроме того, он не раз подчеркивал выгоду использования во Франции рабского труда русских. «Если русский не делает того, что ему велено, – говаривал фельдмаршал, – его можно просто пристрелить».

Разочарование Рундштедта в стратегии Гитлера, ведшего страну к катастрофе, повлекло за собой цинизм в высказываниях и апатию в деятельности. Он мало интересовался теорией применения бронетанковых войск и стоял «выше» яростных споров о том, как лучше всего отразить вторжение англо-американцев. Вели эти споры, главным образом, с одной стороны, Роммель – сторонник обороны на передовых рубежах, чтобы сокрушить противника сразу же после высадки, с другой – его оппоненты: генерал-инспектор бронетанковых войск генерал-полковник Гейнц Гудериан и генерал танковых войск[44] барон Лео Гейр фон Швеппенбург. Они выступали за тактику мощного танкового контрудара.