Джон Кракауэр - Эверест. Кому и за что мстит гора? Страница 10

Несмотря на это, уже после столь печального инцидента Грум совершил восхождения на вершины Чогори, Лхоцзе, Чо-Ойю, Ама-Даблам и, в 1993 году, на Эверест, причем без баллона с кислородом.

Он был чрезвычайно спокойным и осторожным, хотя и малообщительным человеком, редко начинал разговор первым, а на все вопросы отвечал кратко и очень тихим голосом.

Во время обеда за столом беседу поддерживали главным образом три врача-клиента: Стюарт, Джон и в особенности, Бек. Как показало будущее, на протяжении почти всей экспедиции они втроем выполняли роль тамады. К счастью, Джон и Бек были очень остроумны, и вся компания смеялась до слез.

Бек, однако, имел привычку обращать свои монологи в уничижительные, едкие выступления против трусов-либералов в стиле ультраконсерватора Раша Лимбо{22}. Я в тот вечер совершил ошибку, вступив с ним в спор. В ответ на одно из его замечаний я заявил, что увеличение минимальной заработной платы было бы мудрым и даже необходимым политическим шагом. Бек оказался эрудированным и искусным оппонентом и разнес мое неуклюжее возражение в пух и прах, а мне не хватило аргументов, чтобы с ним спорить. Оставалось только замолчать, прикусив язык, и безмолвно возмущаться.

Пока он с сильнейшим техасским акцентом продолжал разглагольствовать о многочисленных примерах идиотизма в концепции государства всеобщего благоденствия, я, чтобы избежать еще большего унижения, поднялся и вышел из-за стола.

Потом, вернувшись в столовую, я подошел к хозяйке попросить пива. В этот момент хозяйка, маленькая, изящная шерпа, принимала заказ у группы американских треккеров.

– Мы хотеть есть, – вещал краснощекий мужчина неестественно громким голосом, сознательно коверкая свой родной язык и жестом рукой изображая то, что он ест. – Хотеть кар-тош-ка. Як-бур-гер. Ко-ка-ко-ла. Вы иметь?

– Не желаете ознакомиться с меню? – ответила хозяйка-шерпа на идеальном английском с легким канадским акцентом. – У нас очень богатый выбор блюд. И если вас это заинтересует, то на кухне остался свежий яблочный пирог на десерт.

Однако американский треккер, видимо, был не в состоянии понять, что эта смуглая жительница гор обратилась к нему на прекрасном, абсолютно классическом английском, и упорно продолжал изъясняться на ломаном «пиджин-инглиш»{23}.

– Мень-ю. Хорошо, хорошо. Да, да, мы желать посмотреть мень-ю.

Шерпы остаются загадкой для большинства иностранцев, которые склонны смотреть на них сквозь розовые романтические очки. Люди, незнакомые с демографической ситуацией Гималаев, зачастую предполагают, что все жители Непала являются шерпами, хотя на самом деле во всем Непале не более двадцати тысяч шерпов. Государство Непал занимает площадь, равную по размерам штату Северная Каролина, в нем приблизительно двадцать миллионов жителей, являющихся представителями более пятидесяти различных этнических групп. Шерпы – это горная народность, исповедующая буддизм, а их предки переселились на юг с Тибета четыре или пять столетий назад.

Поселения шерпов разбросаны по всем Гималаям в Восточном Непале, кроме того, их довольно большие общины можно найти в индийских штатах Сикким и Дарджилинг. Однако центром страны шерпов является район Кхумбу, состоящий из нескольких долин на южном склоне Эвереста. Кхумбу – это маленький, с удивительно сложным рельефом регион, в котором совершенно отсутствуют дороги, автомобили и любые другие колесные средства передвижения.

Заниматься сельским хозяйством в высокогорных холодных долинах с отвесными склонами крайне сложно, поэтому традиционно шерпы зарабатывали на торговле между Тибетом и Индией, а также занимались выпасом яков. Когда в 1921 году британцы отправились в свою первую экспедицию к Эвересту, то решили нанимать шерпов в качестве носильщиков и помощников. В итоге это изменило культуру всего высокогорного народа.

Так как королевство Непал до 1949 года держало свои границы закрытыми, первая разведывательная, а также последующие восемь экспедиций на Эверест были вынуждены штурмовать гору с севера, через Тибет, и никогда даже близко не подходили к Кхумбу. Однако эти первые девять экспедиций отправлялись на Тибет из города Дарджилинга, куда эмигрировало много шерпов и где у местных колониальных властей они заслужили репутацию трудолюбивых, приветливых и умных людей. Кроме этого, большинство шерпов из поколения в поколение жили в деревнях, расположенных на высоте от 2700 до 4300 метров, следовательно, были физиологически адаптированы к условиям больших высот.

По рекомендации шотландского доктора А. М. Келласа, который поднимался в горы и много путешествовал вместе с шерпами, для помощи экспедиции на Эверест 1921 года в качестве носильщиков и подручных рабочих по лагерю наняли большое количество шерпов, и с тех пор, на протяжении семидесяти пяти лет, этой практике следовали почти все экспедиции.

Не берусь судить о том, хорошо это или плохо, но в течение двух последних десятилетий экономика и культура Кхумбу оказались неразрывно связанными с сезонным притоком треккеров и альпинистов, которых ежегодно приезжает около пятнадцати тысяч. Шерпы, освоившие технические навыки альпинизма и имеющие опыт работы высоко в горах – в особенности те, кто поднимался на вершину Эвереста, – пользуются большим уважением в своих общинах. При этом шерпы, ставшие звездами альпинизма, сильно рискуют жизнью.

Начиная с 1922 года, когда во время второй британской экспедиции при сходе лавины погибло семеро шерпов, на Эвересте потеряли жизни пятьдесят три представителя этой народности. Фактически это более трети всех смертей, произошедших на Эвересте.

Несмотря на очевидный риск, среди шерпов существует жестокая конкуренция за двенадцать-восемнадцать свободных мест в обычной экспедиции на Эверест. Самая жестокая конкурентная борьба происходит за пяток вакансий для высококвалифицированных шерпов-альпинистов, которые могут рассчитывать на заработок от 1400 до 2500 долларов за два месяца опасного труда – хорошие деньги в стране, прозябающей в нищете и с годовым доходом около 160 долларов на человека.

С увеличением притока западных альпинистов и треккеров в Кхумбу, как грибы, появляются все новые и новые гестхаусы и чайные, и новое строительство особенно заметно в Намче-Базаре. По пути к Намче я обгонял много носильщиков, тащивших в горы свежеотесанные бревна весом под пятьдесят килограммов каждое, которые были срублены в лесах, расположенных ниже долин. И за этот убийственный труд шерпы зарабатывают около трех долларов в день.

Тех, кто приезжает в Кхумбу на протяжении многих лет, совсем не радует туристический бум и перемены, происшедшие в этих местах, которые первые западные альпинисты считали земным раем, настоящей волшебной страной Шангри-Ла. С тех пор в ряде долин полностью вырубили леса, чтобы удовлетворить растущий спрос на дрова. Подростки, болтающиеся по салонам для игры в карром{24} в Намче, скорее всего, будут одеты в джинсы и футболки с надписью Chicago Bulls, а не в традиционную одежду. Семьи готовы целыми вечерами проводить у экрана телевизора, подключенного к видеомагнитофону, уставившись в очередной голливудский «шедевр» с участием Шварценеггера.

Вне всякого сомнения, не все перемены в культуре Кхумбу идут на пользу жителям этого района, но я ни разу не слышал, чтобы хоть один шерп горевал по этому поводу. Благодаря твердой валюте, поступающей от треккеров и альпинистов, а также дотациям международных организаций по туризму и альпинизму были построены школы и поликлиники, снизилась детская смертность, появились пешеходные мосты, а также в Намче и другие деревни провели электричество. Так что плакать западникам по поводу ушедших в прошлое старых добрых времен, когда жизнь в Кхумбу казалась намного проще и выглядела живописней, было бы верхом лицемерия и бессмысленности. Большинство людей, проживающих в этом суровом краю, судя по всему, совсем не горят желанием оказаться отрезанными от современной жизни и от поступательного развития прогресса. Шерпам меньше всего на свете нужно, чтобы их превратили в живые экспонаты антропологического музея.

Быстрый ходок, прошедший предварительную акклиматизацию в условиях больших высот, мог бы преодолеть расстояние от взлетной полосы Луклы до базового лагеря Эвереста за каких-нибудь два-три длинных дневных перехода. Однако большинство из нас только что прибыли с высоты уровня моря, поэтому Холл предусмотрительно выбрал более спокойный темп – чтобы дать нашим организмам время адаптироваться к возрастающей разреженности воздуха. За один день мы шли не дольше трех-четырех часов. А в некоторые дни, когда по плану Холла нам требовалась дополнительная акклиматизация, мы вообще не двигались с места.

3 апреля после дня акклиматизации в Намче мы продолжили переход к базовому лагерю. Через двадцать минут после выхода из деревни я зашел за поворот, и передо мной открылось зрелище, от которого захватывало дух. Подо мной, на глубине шестисот метров, прорезая глубокую складку в каменном ложе, виднелась извилистая лента реки Дудх-Коси, поблескивающая серебром на глубине темного ущелья. Над долиной, поднимаясь вверх на три тысячи метров, зависло, словно привидение, огромное, подсвеченное сзади острие Ама-Даблама. А на две с лишним тысячи метров выше Ама-Даблама высилась ледяная громада самого Эвереста, почти вся скрытая горой Нупцзе. Над вершиной, как обычно и бывает, развевался шлейф. Казалось, это дым, но на самом деле это застывший конденсат – напоминание о том, какие сильнейшие ветра дуют на такой большой высоте.