Эрик Ларсон - Мертвый след. Последний вояж «Лузитании» Страница 10

В конце концов Норман выкупил дело у родни и стал единственным владельцем лавки. В 1903 году Эдит родила сына, но через несколько дней младенец скончался. Спустя пять лет скоропостижно скончался и Норман, оставив немалые долги, возникшие в ту пору, когда он приобрел лавку. Времена, писала Эдит, наступили тяжелые. “У меня не было опыта в делах, я не могла толком отличить активов от пассивов”87. Она препоручила каждодневные дела опытному работнику, и лавка снова стала процветать, так что Эдит, оставаясь владелицей, смогла отойти от непосредственного управления. Она научилась прекрасно играть в гольф и стала первой женщиной в Вашингтоне, получившей водительские права. По городу она разъезжала в электромобиле.

Прогулки в компании Хелен Боунс обычно начинались с поездки в автомобиле Эдит в Рок-Крик-парк. Потом они неизменно ехали пить чай к Эдит, в ее дом на Дюпонсеркл. Но как-то днем в марте 1915 года Хелен приехала домой к Эдит в президентском автомобиле, который отвез их в парк. Под конец прогулки Хелен предложила поехать на чай к ней, в Белый дом.

Эдит отказалась. Погода во время прогулки выдалась скверная. Туфли Эдит были испачканы, и являться в таком виде к Президенту Соединенных Штатов ей не хотелось. Она сказала Хелен, что опасается, как бы ее “не приняли за бродяжку”88. На деле, если забыть про туфли, выглядела она недурно, как позже вспоминала сама: одетая в “щегольской черный костюм по фигуре, который сшил мне Уорт в Париже, и шляпку из трико, дополнявшую, как мне думалось, очень красивый туалет”.

Хелен настаивала. “Там ни души нет, – сказала она Эдит. – Кузен Вудро играет в гольф с доктором Грейсоном, мы сразу поднимемся на лифте наверх, и вы никого не увидите”89.

Они поднялись на третий этаж, вышли из лифта и тут же столкнулись лицом к лицу с президентом и Грейсоном, одетыми в костюмы для гольфа. Грейсон и Вильсон присоединились к чаепитию.

Позже Эдит писала: “То была случайная встреча, в которой воплотилась старая поговорка: от судьбы не уйдешь”. Впрочем, она отметила, что костюм для гольфа на Вильсоне “щегольством не отличался”90.

Вскоре Хелен пригласила Эдит на обед в Белом доме, назначенный на 23 марта. Вильсон прислал за ней свой “пирсэрроу”, который должен был также заехать за доктором Грейсоном. Эдит, с пунцовой орхидеей в волосах, сидела справа от Вильсона. “Он совершенно очарователен, – писала она впоследствии, – один из самых непринужденных и милейших хозяев, каких я когда-либо встречала”91.

После обеда все отправились наверх, в Овальный кабинет на третьем этаже, где горел камин, и подавали кофе, и шли “всевозможные интересные разговоры”. Вильсон прочел три стихотворения английских авторов, а Эдит заметила: “Чтец он несравненный”92.

На Вильсона вечер произвел глубокое впечатление. Он был заворожен. Эдит, шестнадцатью годами моложе его, была весьма привлекательной женщиной. Швейцар Белого дома Ирвин Гувер, по прозвищу Айк, назвал ее “эффектной вдовой”93. В тот вечер Вильсон воспрянул духом.

Впрочем, ему недолго довелось пребывать в этом новом, воодушевленном состоянии. Пять дней спустя, 28 марта 1915 года, британский торговый корабль “Фалаба” встретился с субмариной под командованием Георга-Гюнтера Фрейгерра фон Форстнера, одного из лучших офицеров подводного флота Германии. Небольшой, водоизмещением менее пяти тысяч тонн, корабль вез груз и пассажиров в Африку. Зоркий вахтенный первым увидел субмарину, когда до нее оставалось три мили, и предупредил капитана “Фалабы” Фредерика Дэвиса, а тот скомандовал “полный ход”, и судно пошло на скорости чуть больше тринадцати узлов.

Форстнер пустился в погоню. Он дал приказ сделать предупредительный выстрел.

“Фалаба” шла вперед. Тогда Форстнер просигналил флажками: “Стоп, стрелять буду!”

“Фалаба” остановилась. Субмарина приблизилась, и Форстнер прокричал в мегафон, что намерен потопить судно. Он приказал всем на борту – там было 242 человека – покинуть корабль и дал на это пять минут.

Форстнер подошел на расстояние около сотни ярдов и открыл огонь, не дожидаясь, пока на воду спустят последнюю шлюпку. “Фалаба” затонула за восемь минут. Погибло 104 человека, включая капитана Дэвиса94. Пассажира по имени Леон Ч. Трэшер записали в погибшие, хотя тело его так и не нашли. Трэшер был гражданином США.

Этот инцидент осудили как очередной пример германских ужасающих актов. Как раз такого происшествия опасался Вильсон: оно могло послужить поводом для призыва к войне. “Не нравится мне этот случай, – сказал он своему госсекретарю Уильяму Дженнингсу Брайану. – Он таит в себе множество неприятных возможностей”95.

Первым импульсом Вильсона было немедленно выступить с осуждением германского нападения, при этом высказаться резко; но затем, обсудив ситуацию со своим кабинетом и госсекретарем Брайаном, он решил воздержаться. Брайан, всеми силами стремившийся сохранить мир, высказал мнение, что смерть американца, который понимал, что плывет на британском корабле по территории, объявленной зоной военных действий, возможно, не заслуживает протеста. Ему это представлялось чем-то вроде прогулки по полям сражений во Франции. В адресованной Брайану записке от 28 апреля – случай с “Фалабой” обсуждался на заседании кабинета днем раньше – Вильсон писал: “Возможно, в официальных заявлениях по этому делу вовсе нет необходимости”96.

Леон Трэшер, американский пассажир, по-прежнему числился среди пропавших; его тело, вероятно, носило по Ирландскому морю. Это был еще один аккорд в мелодии, которая, казалось, играла все быстрее и громче.

“Лузитания”

Трубочки для сосания и Теккерей

Всю неделю перед отплытием пассажиры, жившие в Нью-Йорке, усердно собирали вещи, а прочие в большом количестве прибывали в город на поездах, паромах и автомобилях. Город встретил их липкой жарой – во вторник 27 апреля температура достигла 91 градуса по Фаренгейту[2], а до “дня соломенных шляп”, субботы 1 мая, когда мужчинам можно наконец надеть летние шляпы, оставалось еще четыре дня. Мужчины следовали этому правилу. Репортер “Таймса”, устроив импровизированный обзор Бродвея, заметил всего две соломенные шляпы. “Тысячи изнемогающих от зноя, страдающих мужчин тащились по улицам, кое-как напялив на свои бедные головы зимние головные уборы или держа их в горячих, влажных руках”97.

Война, похоже, город не беспокоила. Бродвей – “Великий белый путь”, прозванный так за яркое электрическое освещение, – каждый вечер, как всегда, загорался огнями, жизнь на нем закипала; правда, теперь тут возникла неожиданная конкуренция. Некоторые рестораны начали предлагать обедающим шикарные развлечения, несмотря на отсутствие разрешения на театральные постановки. Город грозил, что прикроет эти самовольные “кабаре”. Один предприниматель, управляющий “Райзенвебера”, что на углу Восьмой авеню и Коламбус-серкл, сказал, что рад будет введению запрета. Он начинал уставать от конкуренции. В его заведении шло музыкальное ревю “Приперчено с лихвой”, где выступал “сонм ПРЕКРАСНЫХ ДЕВУШЕК”, а также “Кабаре-вихрь” с участием квинтета исполнителей негритянских мелодий, к чему прилагался полный обед – дневное меню – за один доллар, с танцами в перерывах между блюдами. Он жаловался: “Требования публики, желающей замысловатых развлечений, до того возмутительны, что это становится опасно для всякого содержателя ресторана”98.

На случай, если кому-либо из вновь прибывших пассажиров понадобится в последний момент одежда для путешествия, в их распоряжении имелась вечно популярная нью-йоркская достопримечательность – магазины. Уже шли или приближались весенние распродажи. “Лорд и Тэйлор” на Пятой авеню рекламировал мужские плащи за 6 долларов 75 центов – меньше половины обычной цены. В нескольких кварталах к югу “Б. Альтман” вывесить цены не соизволил, однако уверял покупательниц, что их ожидают “решительные скидки” на платья и костюмы из Парижа, каковые можно было найти на четвертом этаже, в отделе “Костюмы по случаю”. Как ни странно, портновская мастерская “Дом Куппенгеймера”, чей владелец был германского происхождения, рекламировала особый костюм – “британский”. Рекламное объявление гласило: “В эти неспокойные дни все мужчины молоды”99.

Экономика города, как и всей страны, к тому времени сильно выросла благодаря возросшему в военное время спросу на американские товары, особенно на снаряжение. Затишье в морских перевозках кончилось; к концу года Соединенные Штаты сообщат о рекордном приросте торговли: 1,5 миллиарда долларов, что по нынешним меркам составляет 35,9 миллиарда100. Торговля недвижимостью, всегда предмет ажиотажа в Нью-Йорке, процветала: в ИстСайде и Вест-Сайде строились большие здания. Собирались начать строительство двенадцатиэтажного многоквартирного здания на углу Восемьдесят третьей и Бродвея. Ожидаемые затраты: 500 тысяч долларов. Некоторые швырялись деньгами налево и направо101. Не исключено, что кто-то из пассажиров “Лузитании”, едущих первым классом, пришел накануне отплытия, в пятницу вечером, на большую вечеринку в “Дельмонико”, которую закатила леди Грейс Маккензи, “охотница”, как назвал ее “Таймс”. Вечеринка была посвящена джунглям, на ней присутствовало пятьдесят гостей, среди них – путешественники, охотники, зоологи, два гепарда и “черная обезьяна”. Банкетный зал “Дельмонико” обставили пальмами, стены украсили пальмовыми ветвями, чтобы обедающим казалось, будто они сидят на поляне в африканском лесу. Темнокожие мужчины в лосинах и белых туниках присматривали за животными; правда, черный пигмент оказался комбинацией жженой пробки и тусклого освещения. В меню закусок значились фаршированные орлиные яйца.