Артур Шигапов - Чернобыль, Припять, далее нигде… Страница 10

Результаты поразили: ни топлива, ни графита внутри почти не осталось. Сорванная крышка реактора наклонилась, как на кастрюле с убежавшим молоком, из нее торчат обломки труб. Оттуда на пол протекли и застыли сталактитами наплывы из оксида урана и расплавленного графита (часть из них назвали «слоновьими ногами» из-за характерного вида). Состав некоторых из них в природе не встречается, и поэтому новый минерал получил название «чернобылит». Если в 1987 году для взятия проб «ноги» приходилось расстреливать из автоматов и снайперских винтовок, то с течением времени они размягчились и превращаются в радиоактивную пыль — самую опасную для человека субстанцию, так называемые «горячие частицы». Самый неумолимый разрушитель — время — постепенно подрывает перекрытия реактора и перемещает по нему разбросанное топливо. Но возможность возникновения ядерной реакции очень низка, что не может не радовать. Впрочем, когда-то ученые так же говорили и о возможности аварии на советских атомных электростанциях…

Ликвидаторы

Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас и будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни.

Их было много — сотни тысяч. Самыми первыми стали работники станции и пожарные. Затем присоединились военные, физики, медики, строители, шахтеры, вертолетчики, электрики, дозиметристы, рабочие…

Первые умерли через две недели. «Что я сделаю? — разводил руками главврач 6-й московской клинической больницы. — Им нужно пересадить новое тело, от старого ничего живого не осталось». У оператора Леонида Топтунова необожженным остался лишь небольшой кружок на спине. Были и те, кому повезло больше. Выжили работники станции Александр Ювченко, Борис Столярчук и Юрий Корнеев. Анатолий Дятлов дожил до 1995 года и умер от лучевой болезни. Александр Ювченко получил инвалидность.

Буквально на следующий день после аварии к ЧАЭС и в Припять спешно стянули подразделения Внутренних войск и МВД. 300 милиционеров из Киевской бригады как 300 спартанцев были брошены на смертельно опасное мероприятие — закапывание «грязного» грунта. Военнослужащие охраняли объекты (усиленно муссировались слухи о диверсантах и враждебных разведках) и очищали территории от радиоактивного мусора. Естественно, никто им не говорил о степени опасности, об уровнях получаемых доз, о мерах личной защиты и гигиены. Службы Гражданской обороны оказались неготовыми к тому, для чего и были созданы. Оборудование и средства защиты пылились десятилетиями, практически полностью выйдя из строя. Не хватало противогазов, респираторов, специальных рукавиц. Обычный брезентовый костюм никак не предохраняет от облучения, но о противорадиационных костюмах с системой вентиляции никто даже не слыхивал. Лето 1986 года выдалось жарким, и тысячи людей работали со снятым «лепестком» (ватно-марлевой повязкой). Иностранные корреспонденты смотрелись как пришельцы из космоса в своих прорезиненных костюмах и бахилах, сопровождаемые советскими переводчицами в легких платьицах.

Необходимость в постоянной смене ликвидаторов, быстро набирающих большие дозы облучения, вызвала острую нехватку человеческого ресурса. В Белоруссии и на Украине во всю мощь заработали военкоматы, призывая на «кратковременные сборы» офицеров запаса. Множество бывших солдат, отслуживших в Афганистане, также последовали на ликвидацию «по зову Родины».

Их поднимали ночью, вытаскивали из своих квартир, ловили на работе, прямо на улицах, у друзей. К мобилизации подключились спецслужбы, выявляя специалистов нужных направлений. Женам практически насильно вручали повестки. Пугали трибуналом за неявку на сборные пункты. Происходящее сильно напоминало законы военного времени. Призванным даже не давали времени собраться и предупредить родственников, друзей, сослуживцев. Сборные пункты превратились в растревоженный человеческий улей. Вновь прибывших «партизан» наспех одевали и бросали на реактор. Выданная спецодежда не могла защитить жизненно важные органы, и в ход пошли самодельные свинцовые трусы, рубашки, жилеты.

Радиоуправляемые бульдозеры сгребали крупный мусор, разбросанный взрывом вокруг корпусов, а вслед за ними в клубах «светящейся» пыли шли солдаты и резервисты, вооруженные лишь шанцевым инструментом и крепким матерным словом. Они — «мясо» этой войны — те, кого бросали на самые сложные и опасные участки. Надо было спилить и захоронить «Рыжий лес», набравший огромную дозу радиации, собрать валяющиеся куски графита и твэлов, снять зараженный грунт, очистить кровли. Единственный способ быстро убрать топливо с крыш — это сбросить его в развал реактора, причем надо успеть в считанные месяцы, до возведения саркофага. Потом уборка станет куда более длительной и вредной для окружающей среды. Роботы-манипуляторы «сходили с ума» от сильного фона, отказываясь подчиняться командам оператора. Вместо них на кровли выходили безотказные «биороботы», буквально лопатами отправляя радиоактивный шлак обратно в кратер. Их называли «аистами», но тысячам уже не суждено было свить своих гнезд. Зачастую один выход означал премию в 500 рублей (средний 2-месячный заработок по стране) и получение инвалидности.

Люди работали, сменяясь, все светлое время суток, смело шагая в «высокие поля», не считаясь с возможными потерями здоровья. Простые люди, работающие инженерами, рабочими, служащими… Незаметные в обычной жизни, они проявили знаменитый русский дух, выходя добровольно целыми отрядами на самые рискованные задания. Случайные и трусливые отсеивались сразу, жесткое рентгеновское излучение «просвечивало» характер насквозь, моментально показывая, кто чего стоит. С «отказниками» работали политотделы и работники КГБ. Машина подавления инакомыслия в СССР тогда еще функционировала бесперебойно, и никому и в голову не могло прийти спорить с «людьми в штатском».

К счастью, отношение к радиационной безопасности стало резко меняться. Еще в мае за неоправданный риск могли похвалить, но в июле начальники, чьи подчиненные «схватывали» более 1 бэр в сутки (троекратное превышение дневной допустимой дозы в 0,3 бэр), становились предметом разбирательства и отстранения от работ. Правда, касалось это в основном работников станции и подрядных организаций. Военнообязанных по-прежнему «жгли», отбирая индивидуальные накопители доз в конце каждой смены и утаивая информацию о них. Кто сколько получил бэр и что теперь с этим делать, людям не говорили — «военная тайна»! Максимально разрешенной дозой, после которой следовала отправка домой, были 25 бэр. Реально военные получали гораздо больше. В индивидуальных журналах, выдаваемых «на дембель», у всех значилась только эта цифра или меньше. Большие значения — «антисоветская пропаганда» и неприятности с политотделом.

«Партизаны» в ответ спасались, как могли. Главным средством, как обычно, считалась водка. В стране уже год полыхала горбачевская антиалкогольная кампания, и Зона отчуждения была объявлена зоной трезвости. Из чернобыльских магазинов убрали все спиртное. Страждущие ликвидаторы тут же смели с прилавков стеклоочистители, одеколон, гуталин и прочие спиртосодержащие товары. Стоимость самогона, продаваемого предприимчивыми селянами, взлетела до небес. На КПП у въезда в Зону патрули досматривали все машины, но нет на Руси той крепости, которую не возьмет «уазик», груженный заветными поллитрами. По вечерам хмурые уставшие мужики со следами ядерного загара на лицах выводили из организма нуклиды, а поутру шли с тяжелой головой в штыковую атаку на невидимого врага. В Белоруссии, где режим был мягче, самогон стал самой твердой валютой. По сути, то, о чем так мечтали большевики, свершилось: деньги утратили свою силу. Наступил ядерный коммунизм на отдельно взятой зараженной территории. На все существовала своя такса. Хочешь вывезти в обход КПП телевизор — даешь бутылку. Машину, что вызывает вой дозиметра — в несколько раз больше. Зона отчуждения постепенно расползалась, растекалась ручьями по областным рынкам и комиссионкам. Днем ликвидаторы сбрасывали дефицитные в то время товары в могильники и засыпали землей. Ночью их разрывали и растаскивали местные жители.

Пока саркофаг не закрыл дымящийся развал реактора, труд ликвидаторов был во многом сизифовым. Снятый и захороненный дерн заменяли песком. За неделю ветра приносили новую порцию цезия, и работу можно было начинать сначала. Люди не жаловались и снова перекапывали перекопанное.

Наряду с солдатами-срочниками, «партизанами», милицией и персоналом ЧАЭС свою часть работы по ликвидации последствий аварии (ЛПА) выполняли командированные специалисты сотен организаций из различных городов СССР. Первые работники Курчатовского института из так называемой «Комплексной экспедиции» пробыли на реакторе несколько месяцев. Эти люди хорошо знали о свойствах радиации, но тем не менее выполнили свою работу до конца, набрав суммарно до 2000 (!) бэр на человека при годовой норме в 5 бэр. К счастью, из-за длительного срока облучения никто из них не умер.