Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №2 за 2004 год Страница 10

В процитированных документах есть два важных момента, на которые стоит обратить внимание. Во-первых, Резанов начинает публично выяснять отношения с Крузенштерном на шканцах – месте, особо почитаемом на корабле. Любые пререкания с капитаном корабля на шканцах, а уж тем более оскорбления или намек на неповиновение команды, считаются тяжелейшим проступком. Для Крузенштерна, боевого морского офицера, прилюдные оскорбления на шканцах были просто невыносимы. Поэтому он не смог удержать себя в руках и последовал такой взрыв. Во-вторых, Резанов еще у берегов Бразилии в частной беседе показал Ратманову царский рескрипт, поставив того в крайне двусмысленное положение – указ не был оглашен официально и не вступил в силу, хотя, узнав о его существовании, Ратманов не мог с ним не считаться. Именно поэтому он упорнее других настаивал на объявлении указа, подозревая, что Резанов демонстрировал ему фальшивку.

Более того, Ратманов не остался равнодушным к откровениям Резанова и постарался через военно-морское начальство изменить решение императора, направив из Бразилии следующее письмо товарищу министра военно-морских сил П.В. Чичагову: «Ваше Превосходительство Милостивый Государь Павел Васильевич, распри, происходящие чрез господина действительного камергера Резанова, которому желательно получить начальство над экспедициею, порученной капитан лейтенанту Крузенштерну, понудило меня утрудить В.П. (ваше превосходительство. – Прим. авт.) письмом сим: ежели сверх моего чаяния, предписано будет приказать первому командование, – уверен будучи, что последний под начальством господина Резанова остаться не согласится, и из того места отправится в Россию. А как я предпринял вояж сей по дружбе с капитан лейтенантом Крузенштерном, которую издавна к нему имею, то сим покорнейше прошу В.П. и меня, как старшего морского офицера, от начальства господина Резанова избавить, и вместе с капитан лейтенантом Крузенштерном возвратить в Россию, ибо поступки его с капитаном для всех благородных душ весьма не нравятся.

А посему к несчастию оставшись командиром уже непременно и со мною тоже воспоследует, причем моя непорочная пятнадцатилетняя в лейтенантском чине служба от такого человека может пострадать. А при том характер его от времени до времени открывается и обнаруживает его душу. Не стыдится уже он заранее делать угрозы, что выучит и покажет свою власть в Японии и в Камчатке!..»

После скандала, произошедшего у Маркизских островов, Резанов, по его словам, тяжело заболел и не покидал своей каюты до прибытия в Петропавловск. Между тем в дневниках «узника», к которому якобы даже не допускали врача, мы найдем весьма пространное описание Гавайских островов, посещенных кораблями экспедиции в июне 1804 года. Отсюда «Нева» отправилась к берегам Аляски, а «Надежда» взяла курс на Камчатку.

По прибытии в Петропавловск Резанов вызвал к себе камчатского коменданта Павла Ивановича Кошелева и потребовал суда над Крузенштерном. Подобного рода дела, конечно, не были прерогативой камчатского коменданта, который тем не менее должен был как-то реагировать на требования Резанова. Однако генерал-майор Кошелев не стушевался перед высоким царским сановником и столь разумно, и спокойно провел расследование всех обстоятельств дела, что сумел примирить конфликтующие стороны.

В 1877 году историк, капитан первого ранга А. Сгибнев, используя записи Резанова, вкратце изложил его версию этого примирения: «Как не старался Крузенштерн оправдать свои поступки, но когда дело дошло до очных ставок и намерения Кошелева отрешить его от командования судном, он сознался в своей виновности и просил Кошелева принять на себя посредничество в примирении с Рязановым. Кошелев, будучи и сам поставлен этим делом в неприятное положение, с готовностью принял на себя роль примирителя, и успел в этом. Рязанов согласился забыть все прошлое, но с тем непременным условием, чтобы Крузенштерн и все остальные офицеры, оскорбившие посланника, извинились перед ним в присутствии Кошелева. Крузенштерн согласился и на это предложение. 8 августа 1804 года командир корабля „Надежда“ и все офицеры явились в квартиру Резанова в полной форме и извинились в своих проступках».

Любопытно, что ни в дневниках и письмах участников экспедиции, ни в письмах Кошелева, ни в записках служащих РАК, сопровождавших Резанова, о покаянии Крузенштерна нет ни слова. Зато существует письмо Крузенштерна Президенту Академии наук Н.Н. Новосильцеву, в котором рассказывается о его злоключениях на Камчатке: «Его превосходительство господин Резанов, в присутствии областного коменданта и более 10-ти офицеров, называл меня бунтовщиком, разбойником, казнь определил мне на ешафоте, другим угрожал вечною ссылкою в Камчатку. Признаюсь, я боялся. Как бы Государь не был справедлив, но, будучи от него в 13000-х верстах, – всего от г. Резанова ожидать мог, ежели бы и областной командир взял сторону его. Но нет, сие не есть правило честного Кошелева, он не брал ни которую. Единым лишь своим присутствием, благоразумием, справедливостью – доставил мне свободное дыхание, и я уже был уверен, что не ввергнусь в самовластие г. Резанова. После вышеупомянутых ругательств, которые повторить даже больно, отдавал я ему шпагу. Г. Резанов не принял ее. Я просил чтоб сковать меня в железы и как он говорит, „яко криминальнаго преступника“ отослать для суда в С.-Петербург. Я письменно представлял ему, что уже такого рода люди, как назвал он меня, – государевым кораблем командовать не могут. Он ничего сего слышать не хотел, говорил, что едет в С.-Петербург для присылки из Сената судей, а я чтоб тлел на Камчатке; но когда и областной комендант представил ему, что мое требование справедливо, и что я (не) должен быть сменен тогда переменилась сцена. Он пожелал со мною мириться и идти в Японию.

Сначала с презрением отвергнул я предложение его; но, сообразив обстоятельства, согласился… Экспедиция сия есть первое предприятие сего рода Россиян; должна-ли бы она рушиться от несогласия двух частных (лиц)?.. Пусть виноват кто бы такой из нас не был, но вина обратилась бы на лицо всей России. И так, имев сии побудительные причины, и имея свидетелем ко всему произошедшему его превосходительства Павла Ивановича (Кошелева), хотя против чувств моих, согласился помириться; но с тем, чтоб он при всех просил у меня прощения, чтоб в оправдание мое испросил у Государя прощение, что обнес меня невинно. – Я должен был требовать сего, ибо обида сия касалась не до одного меня, а пала на лицо всех офицеров и к безчестию флага, под которым имеем честь служить. Резанов был на все согласен, даже просил меня написать все, что только мне угодно: он все подпишет. Конечно, он знал сердце мое, он знал, что я не возьму того письменно, в чем он клялся в присутствии многих своей честью. На сих условиях я помирился…»

Как ни странно, пребывание на Камчатке довольно скупо отражено в дневнике Ратманова. Не уделил он внимания и «следствию», возбужденному по требованию Резанова. А ведь в списке «бунтовщиков» и притеснителей Резанова Ратманов числился одним из первых и, казалось бы, должен был волноваться за свое будущее.

Думается, что Ратманов, да и другие офицеры попросту сочли события, происходившие на Камчатке, неважными, а потуги Резанова учинить над моряками суд – ничтожными. Они знали, что за ними стоит мощная, влиятельная организация, с высокопоставленными лицами при дворе, которым симпатизирует император Александр, и что в обиду их не дадут.

Россия в XIX веке была достаточно военизированной страной, и любой офицер казался гораздо ближе императору, чем гражданский человек, пусть даже и камергер. Офицерство являлось основной опорой государя. Поэтому представить себе суд над Крузенштерном – офицером, который впервые совершил такое плавание, было невозможно. У Резанова же, видимо, хватило благоразумия не продолжать конфликт, выйти из которого победителем у него не было никаких шансов. Конфликт казался исчерпанным, стороны примирились.

Простояв шесть недель в Петропавловской гавани, «Надежда» покинула Камчатку и направилась в Японию. 15 сентября участники экспедиции праздновали день коронации императора Александра I. По этому случаю Резанов выступил с речью и раздал всем членам экипажа медали, на которых с одной стороны было изображение императора, а на другой надпись: «Залог блаженства всех и каждого – Закон». В дневнике Ратманова приведена копия той торжественной речи. Воспроизводить ее целиком нет необходимости, несколько начальных строк дают определенное представление о ее авторе: «Россияне! Обошед вселенную видим мы себя наконец в водах Японских! Любовь к отечеству, искусство, мужество, презрение опасностей суть черты изображающие российских мореходов; суть добродетели всем россиянам в общем свойственные. Вам опытные путеводцы принадлежит и теперь благодарность соотчичей! Вы стежали уже ту славу, которой и самый завистливый свет никогда лишить вас не в силах. Вам достойные сотрудники мои, предлежит совершение другого достохвального подвига и открытие новых источников богатства. А Вы! Неустрашимые чада морских ополчений, восхищайтесь успехами ревностного вашего содействия. Соединим сердца и души наши ко исполнению воли монарха, пославшего нас, монарха столь праведно нами обожаемого, что мы давно уже их съединили…»