Анна Бройдо - Дорга, ведущая к храму, обстреливается ежедневно Страница 10

— Первые две жены у меня были русскими. И только на склоне лет, когда сыновья уже выросли, я женился в третий раз — на абхазке. А мама моя, тогда совсем уже старенькая, мечтала о невестке-абхазке, чтобы можно было с ней хоть поболтать — русского-то она почти и не знала. И вот привез я свою молодуху, мама счастлива, а половина моя молчит. Мама решила, что от смущения, начала уговаривать ласково: «Доченька, не стесняйся, поговори со мной!» Тут уж моя сестрица не выдержала: «Да оставь ты ее, она не говорит по-абхазски!» — «Да ведь она же абхазка!» — «Да мать-то у нее русская!». Так мама с горя как брякнет: «Да что же мужики находят в этих русских, что у них — по две „эти штуки“, что ли!»

Русских «абхазских невесток» действительно немало, впрочем, дело тут не только в их бесспорной привлекательности и пикантных особенностях анатомии. У абхазов — маленького народа, стремящегося избежать вырождения, очень строгая экзогамия — запрет на родственные браки. Не могут пожениться не только дальние родственники — а «отдаленность» здесь понимается совсем иначе, чем в России! — но даже и однофамильцы. Найти подходящую пару довольно сложно, поэтому старые холостяки и девы — не редкость (кстати, последние — действительно «девы», здесь с этим строго, потерявшую невинность замуж никто не возьмет). Что греха таить, каждые родители изначально хотели бы «свою», но жизнь все расставляет по-своему:

— Вот, показывали кино «Анна Каренина». А у нас в деревне была своя Анна Каренина: сын двоюродной сестры моей бабушки в начале 60-х служил в России и привез оттуда невесту. Родственники не одобрили, что она русская, женили его на местной красавице, а этой девушке дали в деревне дом, работу — чтобы не обижалась. И они стали жить так: днем он с женой, а ночью идет к своей любимой. И русская девушка не выдержала, однажды ночью зарубила его топором, сложила их паспорта вместе и написала записку: «Не дали вы нам вместе быть на этом свете — мы встретимся на том». Ушла и бросилась под поезд. С тех пор у нас в деревне поняли, что с настоящей любовью ничего нельзя поделать и никогда больше не препятствовали…

А еще в Абхазии терпеть не могут слова «русскоязычный»: «У нас ни слова, ни понятия такого никогда не было! Если говоришь по-русски — значит, русский!»

Чуть ли не каждое знакомство начинается так: а вот почему Россия («российские журналисты») себя так нечестно ведет?! Чертовски неприятно, но нельзя не признать, что претензии в большинстве своем обоснованы. Раздражает лишь, что любители подобных обвинений сами стараются держаться подальше от линии фронта. Приходится объяснять, что президент Ельцин, министр иностранных дел Козырев, их придворные правозащитники и работники культуры — это далеко не вся Россия. Оправдываться в чужих грехах очень обидно и утомительно. Хорошо еще, что у здешнего народа суровости хватает ненадолго, да и мои августовские похождения смягчали ситуацию.

Наверное, надо просто с максимальной точностью определить для самого себя — зачем ты здесь. Можно ли назвать посторонними людей, которые всего лишь полтора года назад были твоими соотечественниками? Можно ли считать чужой войну, которая расшатывает фундамент твоего дома? Можно ли пренебречь предостережением фронтовика Великой Отечественной Виктора Астафьева: «Чем больше наврешь про войну прошлую, тем ближе сделаешь войну грядущую»?

Постоянно ловишь себя на мысли — где-то это уже было. Наверное, все войны похожи, но эта больше всего — на Испанскую. «По ком звонит колокол» — только замени «Испания» на «Абхазия»: та же звонкая гордость и достоинство, то же обреченное отсутствие выбора, та же бессмыслица и тот же бардак.

Кстати, здешние добровольцы тоже считают себя наследниками интербригадовцев. На стене гудаутского штаба Конфедерации народов Кавказа — на куске ватмана плакатным пером — лозунг: «Нас не пройти!». Американский журналист интересуется: «What is it?» — что там написано? Москвичка-переводчица, улыбнувшись, отвечает по-испански:

— No pasaran!

— О!!!

Мое сообщение, что дедушка воевал в Испании, кабардинскими ребятами воспринимается с восторгом: «А внучка — в Абхазии!». Снова отзвук «Колокола»: «Если уже дед был республиканцем, значит, порода хорошая». И еще один отголосок минувшего — в 1914 году в Новоафонском монастыре приносили присягу и получали Божье благословение юные местные добровольцы, уезжавшие в Сербию, на выручку к братскому народу.

Впрочем, не стоит идеализировать: есть среди волонтеров и юные бездельники, «занимающие оборону» в тыловой Пицунде, и любители военно-полевой жизни, и приезжающие за боевым опытом, есть и просто уголовники. Правда, последние не приживаются: среда не та. Зачастую они попадаются на мародерстве или убийстве своих же — за автомат — и либо бегут, либо с ними разбираются на месте.

Но — несмотря на многочисленные уверения самых различных «источников» о наличии в абхазской армии солдат удачи, никаких особых выплат для «иностранцев» здесь нет (кроме денег на дорогу сюда и обратно). Как и местным, им положены лишь скромные пособия по ранению, по инвалидности, «похоронные» родственникам, пенсии осиротевшим семьям, оплата лечения и протезирования в российских госпиталях. Поэтому для добровольцев — особенно «испанцев» — нет оскорбления страшнее, чем «наемник». Пулеметчик Аслан Беков прячется от людей с фотоаппаратами после того, как в «Известиях» его фотография появилась с подписью «Доброволец-наемник из Кабарды Асланбеков». (Впрочем, в штабе КНК я услышала еще одну версию «фотобоязни»: «Иногда не надо, чтобы родные знали, где сын, не волновались, ведь многие тут — беженцы от матери»).

Наверняка кто-то возразит: мол, от тебя такие постыдные вещи просто скрывали. Между тем в Абхазии «военную тайну», которой к тому обладает огромное количество весьма общительных непрофессиональных солдат, как правило, сохранить невозможно (вот еще одна «испанская» черта). Кроме того, меня с каждым приездом стеснялись все меньше, а многие (особенно в конце войны) даже и не подозревали о моей профессии, принимая за медсестру-доброволку. Так что, существуй оплата на самом деле, я бы хоть что-нибудь о ней знала.

Еще одна причина для беспокойства — упорные слухи, что на каждого гражданина России, принимающего участие в боевых действиях в Абхазии, заведено на родине уголовное дело.

Вернувшись в Москву, я поинтересовалась у тогдашнего Генерального прокурора РФ Валентина Степанкова — действительно ли так?

— Нет, об этом не может быть и речи. По действующему уголовному законодательству ответственность за совершаемые преступления наступает по месту их совершения, поэтому органы прокуратуры не вправе возбуждать какие-либо уголовные дела по действиям, которые совершаются в Грузии, Абхазии, Молдавии и так далее. Претензии к таким гражданам у наших правоохранительных органов возникают лишь в тех случаях, когда — как это неоднократно случалось — их задерживают на пограничных заставах при попытках незаконного ввоза оружия на территорию России. Попадается кое-кто и с награбленным добром.

— Но, если не ошибаюсь, данные действия — самостоятельный состав преступления? Я же спрашиваю именно о фактах участия в боевых действиях.

— В этой ситуации речь может идти о проблеме наемников, то есть тех, кто за это участие получает деньги.

— Недавно в Абхазии я беседовала с представителем правительственной комиссии республики Грузия — он абсолютно убежден, что не может парень из Москвы или Петербурга сражаться на абхазской стороне бесплатно, «за справедливость».

— Ну, в этом он неправ, такие люди, конечно, есть. В то же время мы располагаем данными и показаниями, что есть и те, чье участие в боевых действиях оплачивается. Однако пока Закон о наемничестве не принят Верховным Советом, в Российской Федерации ответственности за подобные действия не существует.

— В начале войны совсем не было оружия, и мы его сами придумывали: карданный вал приспособили под гранатомет, а кислородные баллоны начиняли аммоналом — от такой мины танк несколько раз перекувыркивается! А помните, как-то сообщали: «абхазы применили химическое оружие»? На самом деле это было психическое оружие: испортилось несколько мешков муки, мы смешали ее с вонючей такой жидкостью для паркета, просушили и начинили этим порошком аэрозольные баллончики. И так здорово бабахнуло — на их окопы пошло большое белое пахучее облако — как они оттуда чухнули!

Голь, как известно, на выдумки хитра. Легендарный партизанский командир, археолог Мушни Хварцкия изобрел способ перехода минных полей: по принципу «через ручей — по двум кирпичам», только вместо кирпичей — специально сколоченные скамейки.

Кабардинцы, приехавшие с голыми руками («мужчина добывает оружие в бою!») рассказывали, как они захватили вражеский танк: окружили его — «как пещерные люди мамонта!» — забросали бутылками с зажигательной смесью, выскочивший экипаж расстреляли из единственного автомата, потом дружно потушили огонь и, развернув башню, остановили всю колонну противника. Эту тактику применяли еще в самом начале войны, на сухумском Красном мосту. Наверное, еще и поэтому бойцы с противоположной стороны честят солдат абхазской армии «дикарями» и «индейцами».