Людмила Шапошникова - Парава — «летучие рыбы» Страница 10

Первые пять ныряльщиков прыгнули в воду. Через минуту пять голов показались на поверхности. Ныряльщики принесли в сетках крупные раковины чанка. Банка была богатая. С другими пятью Чалиа Фернандо прыгнул за борт и нащупал ногами камень. Натянутая веревка прочно удерживала грузило у ступней. Он продел большие пальцы ног в кольца, ввинченные в камень, и снова прочел молитву. Потом трижды глубоко вдохнул, задержал воздух и дал сигнал тхондаи. Тот ослабил веревку, и Чалиа быстро стал погружаться. Под водой тело охватила привычная прохлада. В голубовато-зеленом тумане искрились солнечные лучи. Чалиа уходил все глубже, стремясь скорей коснуться пятками дна. Пятки — самое уязвимое место. По ним нередко акула находит ныряльщика. Темный цвет тела служит хорошей маскировкой. А вот пятки светлые и четко выделяются. «Еще метров десять», — подумал Чалиа. Сдавило уши, но он сглотнул и боль прошла.

Стайка цветных тропических рыб испуганно шарахнулась в сторону. Наконец камень мягко ударился о дно и поднял облачко взбаламученного песка. Он освободил ноги от груза, дернул веревку, давая сигнал тхондаи, и камень медленно поплыл вверх. Чалиа выпустил через нос немного воздуха, и сверкающие пузырьки его устремились вслед за камнем. Здесь, на дне, было сумрачно и все виделось как сквозь цветной туман. Глаза щипала соленая океанская вода. Он разглядел узкую песчаную полосу банки. Кусты белых и красных кораллов выступали из зеленой мглы. У самого лица проплыли радужно прозрачные зонтики медуз.

Чалиа вспомнил, что несколько лет назад этими медузами кишели чанковые отмели и нырять было невозможно. Они хуже, чем акулы. От акулы можно уйти. А через сплошной слой медуз ныряльщику не пробиться. Раковин не было видно. Он поплыл совсем низко над дном, иногда касаясь его руками. Воздух уже был на исходе. Чуть ломило виски и громче стучало сердце. Но без раковин нельзя возвращаться — в доме уже два дня не было риса, и он забыл об опасностях, которые подстерегают ныряльщика под водой. А воздуха становилось все меньше. Чалиа почти физически ощущал, как сжимаются его легкие. В висках стучало, сердце билось часто, неровно, толчками.

То, что произошло в следующий момент, он запомнил на всю жизнь. Теперь часто ночами ему снится один и тот же сон: сумеречная мгла океанского дна, две раковины на песке, за которыми он потянулся, тень чего-то огромного, надвигающегося на него, и этот нестерпимо отчетливый звук щелкнувших акульих зубов. Он понял, что акула его выследила и надо немедленно уходить на поверхность. Раковины остались лежать на песке. Он уперся ногами в дно и сильно оттолкнулся. Акула бросилась за ним. Теперь он ясно разглядел ее гигантское мускулистое тело. Совсем близко увидел пасть, усеянную крупными острыми зубами. Воздух почти кончился. До поверхности оставалось не более трех метров. Чалиа уже видел лучи солнца, проходившие сквозь толщу зеленой воды.

С каное заметили разыгравшуюся трагедию, сбросили веревку, но он сообразил, что если сейчас выйдет на поверхность, акула легко его возьмет. Чалиа напряг мускулы, увернулся от акулы и снова ушел на глубину. Он чувствовал, что задыхается. Перед глазами заплясали разноцветные круги. Мускулы рук и ног вдруг обмякли и уже не подчинялись ему. Акула с открытой пастью торпедировала его справа. Последним усилием воли, уже теряя сознание, он сделал резкий рывок в сторону. Акульи зубы успели полоснуть его по бедру. Из рваной раны хлынула кровь. Все вокруг стало красным. «Теперь конец, — мелькнуло в затухающем сознании, — акула почуяла кровь».

И уже ни о чем не думая, он рванулся к поверхности. Яркий солнечный свет ослепил его. Живительный воздух наполнил легкие, сжатые режущей болью. В двадцати футах от него качалось на волнах каное. Там суетились люди, тхондаи размахивал веревкой. Но звука голосов он не слышал. Теперь акула бросилась на него слева. Не давая себе ясного отчета в том, что он делает, Чалиа захватил левой рукой это ненавистное тело. Он ощутил шершавую, как наждачная бумага, поверхность акульей кожи. Хвост акулы поднял фонтан брызг перед лицом, ее пасть находилась у его спины. Борьба продолжалась десятые доли секунды. Но они спасли ему жизнь.

Каное стремительно, на веслах, приближалось к месту схватки. Акула рванулась, и он почувствовал обжигающую боль в левом боку. Как во сне он увидел летящий к нему конец веревки, судорожно вцепился в него. Его потянули в каное, и в последний момент зубы акулы полоснули Чалиа ниже спины, но в это время несколько рук подхватили его. Он упал на дно каное; скамьи и борта окрасились кровью. Мир для него снова наполнился звуками. Своими головными повязками ныряльщики остановили ему кровь. Другие каное спешили к месту происшествия.

Рассвирепевшая акула ходила вокруг каное, но саммати настаивали на продолжении лова. Ныряльщики отказывались. «Мадонна спасла Чалиа Фернандо, — говорили они, — а спасет ли она нас, еще неизвестно».

Каное вернулось в Тутикорин. Фернандо потерял много крови, рваные раны заживали медленно. Он не мог больше нырять в тот сезон. Пришлось занимать деньги у ростовщика.

— От одной акулы ушел, к другой попал. И теперь уж надолго, — смеется Чалиа.

— Фернандо весь меченый. Покажи свою спину. — Чалиа стаскивает рубашку. На широкой спине еще один шрам.

— Он ныряет с пяти лет — говорит Фернандес.

— Да все мы начинаем приблизительно с такого возраста, — вступает в разговор молчавший до сих пор старик. — У нас мальчишки восьми лет уже ныряют на три-четыре метра.

— Ну, а здоровье как?

— Что ж здоровье? Почти все мы после тридцати пяти-сорока лет плохо видим: соленая вода выедает глаза.

И глохнем тоже. Вода давит на уши, и они не выдерживают.

— А после пятидесяти ревматизм, — вставляет кто-то. — Вода внизу холодная. Простужаемся.

Я сама заметила, что у ныряльщиков, которым перевалило за пятьдесят, распухшие суставы.

Становится темно. Мне надо уходить. Небо над океаном обложено тучами. В черных тучах багровые отблески зарниц. Где-то над океаном бушуют грозы.

Я с сомнением смотрю на небо.

— Погода не испортится завтра?

— Нет, — отвечают мне сразу несколько голосов, — завтра будет ясно. Пойдем на лов.

ЗА СВЯЩЕННЫМ ЧАНКОМ

На рассвете в бухте стоял туман, он скрывал линию горизонта, и шхуны казались призраками, бесшумно скользящими где-то между водой и небом. Постепенно туман начал рассеиваться, и над горизонтом заалела тонкая полоса. Она все росла и охватила уже полнеба. Черные паруса шхун четко выделялись на пылающем фоне предрассветной зари. Между красным небом и теперь уже отчетливо видной линией горизонта стало разгораться ослепительное сияние. Паруса вспыхивали в его свете и исчезали. Оно становилось нестерпимо ярким и вдруг плеснуло в океан солнечными лучами. Застывшая гладь бухты заискрилась. Лучи заиграли на свежевымытых досках палубы «Валампури». Мотор шхуны несколько раз чихнул и затем равномерно зарокотал. Судно медленно отваливало от причала. Несмотря на ранний час, было уже жарко. Матросы укрылись под палубным тентом.

Капитан спустился из рулевой рубки и уселся на бухту сложенного каната.

— Нет совсем ветра. Будем буксировать всю флотилию к месту лова. Кстати, пармандади сегодня на «Валампури». Хотите познакомиться?

— Конечно.

Я много слышала о работе пармандади. Это очень важная персона среди парава. Парава почитали его больше короля. Теперь короля у парава нет, а пармандади остался.

Только пармандади знает, где расположены жемчужные и чанковые отмели. Только он может провести туда каное. У него нет компаса и навигационных инструментов. Их заменяет ему тысячелетний опыт предков. Без пармандади никто не рискнет выйти на лов. Профессия пармандади переходит от отца к сыну. Таким же образом передаются и тайны этой редчайшей на земле профессии. Древние навигаторы парава, пересекавшие океан, ходившие к далеким неведомым островам, не могли бы этого делать без пармандади. Правда, неизвестно, как тогда, сотни лет назад, назывался этот своеобразный штурман. Теперь пармандади занимается только жемчужными и чанковыми отмелями. «Пармандади» значит «ведущий на пар». «Пар» — жемчужная банка. Каждая из них имеет свое название. Чанковые банки, обычно расположенные по соседству с «пар», названий не имеют. Парава говорят: «Чанковая отмель, расположенная рядом с таким-то „пар“».

— Пичеа! — зовет капитан. — Спустись на палубу. Высокая фигура пармандади показывается на витой лесенке.

Его зовут Пичеа Фернандо. Отец его также был пармандади. У отца было несколько сыновей, и среди них Пичеа оказался самым способным к этой сложной науке. Отец рассказал ему все, что знал о жемчужных и чанковых отмелях, показал, где они расположены, научил мерить глубину. Когда отец умер, двадцатилетний Пичеа Фернандо стал пармандади.