Александр Маркелов - Торпедный веер Страница 10

Евгению Генриховичу вдруг пришла в голову мысль, что глупые птицы могут привлечь внимание противника, навести на след…

Он поспешил отдать команду:

— Поторапливайтесь, мичман!

Щукин опускался под воду. Еще секунда — и волны, скрыли под собой водолаза.

Ждать возвращения пришлось недолго. Вскоре на поверхности показалась металлическая голова, затем неуклюжая фигура в зеленом. Щукину помогли снять скафандр и тогда увидели, что он едва держится на ногах. Побледнел, щеки ввалились. Повреждение он обнаружил, но устранить не смог: стал задыхаться, терять силы.

Инженер-механик Янюк в сердцах ворчал на Щукина:

— Нечего было вызываться, коли кишка тонка… Только время из-за тебя потеряли…

«А ведь это моя вина, — укорял себя Расточиль. — Ведь не следовало посылать под воду старшину после взрыва в первом отсеке. Как ни хорохорился, а наглотался все-таки газов! Эх, ты, командир, людей не ценишь!»

Под воду пошел старшина первой статьи Иван Керекеша.

— Не подведите, Иван Андреевич, — сказал командир, — и побыстрее, сами понимаете…

Керекеша повернулся спиной к воде и плюхнулся в волны.

На мостике следили за воздухом. Не появились бы самолеты, тогда будет совсем плохо, человек за бортом находится.

Старшина долго не подавал сигналов. Ему там было нелегко: видимости никакой, приходилось действовать наощупь.

Он не мог найти ту деталь, которая грозила взрывом. Ее надо обезвредить.

Рука в скользкой перчатке нащупала какую-то выпуклость. Керекеша, обрадованный и возбужденный, автоматически нажал на нее, даже не подозревая, что совершает непростительную ошибку; он ведь провернул лопасть, чего делать было нельзя.

Лишь спустя некоторое время до него дошло; он сообразил, к чему может привести его необдуманный шаг. Цепляясь за корпус, Керекеша всплыл и, стараясь подавить охватившее его чувство страха и растерянности, стал докладывать:

— Цистерну плавучести изуродовало, переднюю крышку аппарата сорвало, и она заклинила торпеду. Готовьте инструмент, пойду ремонтировать…

Командир, инженер, штурман были довольны точностью диагноза. Но старшину мало радовала похвала. Напротив, он чувствовал бы себя куда лучше, если бы командир отчитал его да еще и наложил взыскание по всей строгости морских законов.

Время подгоняло, надо скорее спускаться под воду, акустики сообщили о подозрительных шумах. А в нем продолжали бороться два чувства. Признаться, какую совершил оплошность, или промолчать? В первом случае может произойти самое неприятное: командир отстранит его от выполнения задания, пошлет другого. Ну, а если утаить? Ведь он все равно сейчас опустится, исправит ошибку, и все будет шито-крыто.

Победу одержал настоящий Керекеша.

— Я, товарищ капитан-лейтенант, — сказал он, опустив голову, — допустил промашку… Сам не знаю, как вышло: крутанул вертушку ударника…

— Это что у вас, такая мрачная шутка? — не веря старшине, спросил Расточиль.

— Ей-богу, крутанул, товарищ капитан-лейтенант, — повторил старшина.

— Да он решил лодку в воздух высадить! — вскрикнул Янюк.

Керекеша совсем упал духом. За эти несколько минут, пока мичман готовил инструменты, инженер наговорил ему кучу неприятностей.

За Керекешу вступился командир. Евгений Генрихович сказал, что сейчас нужно заниматься делом, а не разговорами. Не следует преувеличивать опасность. К тому же Керекеша сейчас будет иметь возможность устранить свою ошибку, и вообще не следует взвинчивать человека, который чистосердечно признался в содеянном.

Вторично пошел старшина под воду. В душе он радовался, что все так обошлось. На Янюка не обижался, он понимал состояние инженера, понимал, что сам он, Керекеша, заслуживает самого сурового наказания за свою оплошность… Ведь он подвергал риску весь экипаж!

Иван долго маневрировал под килем, прежде чем добрался до торпеды. Загнал в отверстие лобового ударника двурогий ключ-вилку и, почти не дыша, стал выворачивать. Холодная маска сдавливала лицо, глаза словно наливались свинцом. Старшина вращал ключ до тех пор, пока ударник не соскочил с резьбы и не стал проворачиваться вхолостую. Он вынул его из гнезда, разжал перчатку. Рогатый кусочек металла, виновник взрыва, выскользнул и ушел на дно.

Но и второй взрыватель следовало убрать, только тогда торпеда не будет страшна и можно спокойно продолжать плавание. Керекеша собирался передохнуть минутку-другую… Эта торпеда окончательно вымотала его силы. Но обостренный слух вдруг уловил далекие звуки, долетавшие сквозь толщу воды откуда-то с юга. Чох-чох-чох… Да ведь это шум винтов корабля! Наверняка противник!

Чоханье становилось все громче и отчетливее. Однако странно было, почему не объявляли тревогу, сигнальный конец не натягивался. «Спят акустики, что ли?» — подумал Керекеша. А может, не слышат? Напряг слух. Ага, вот в чем дело! Корабли удаляются, прошли стороной.

Иван метнулся я к передней крышке аппарата, отыскал выпуклость, повернул вертушку и начал прилаживать чеку. Как на зло, она не поддавалась. Пришлось попотеть, пока довел дело до конца.

Теперь наверх. Ох, как же он устал! В голове шумело, мысли путались… Ему показалось, будто шум винтов усилился, и, наверное, ему сигналили, да только он не услышал, не заметил, как натягивали конец троса. Старый севастопольский моряк, плававший когда-то на подводной лодке, говорил ему, что если водолаз замешкался и не успел подняться, а лодке грозит опасность, командир вправе оставить моряка за бортом во имя спасения экипажа и подлодки.

«Да что за ерунда в голову лезет!» — отгонял от себя мрачные мысли Иван.

Но вот он вынырнул. Все в порядке. Его начали затаскивать на палубу. Первым делом старшина сообщил о шумах винтов. Его успокоили. Катера противника прошли мимо, за ними в акустической все время следили.

«Малютка» плавно погружалась. Иван Андреевич отдохнул, зашел в камбуз и попросил горячего чаю. То, что делал он под килем подводной лодки, спасая ее от неминуемой катастрофы, вдруг показалось ему обычным, незначительным делом.

Но стал Иван Керекеша в этом разведывательном походе героем дня, хотя, признаться, никто его поступок не называл подвигом. Когда, отдохнув и напившись чаю, Иван Андреевич забрался на койку, его мгновенно одолел крепкий сон. Снились ему огромной величины вентиля, волны до самых облаков и стаи белых чаек. Они пугливо кричали что-то на своем птичьем языке, волны взметывались все выше и выше, небо было чистое, светило солнце, а он смотрел с палубы и ясно видел большие яркие звезды.

Тревожное солнце июня

Услышав сигнал вахтенного, Поляков вскинул к глазам бинокль. Самолеты! Ах, как хотелось Евгению Петровичу, чтобы над морем оказались краснозвездные ястребки! Помахать бы им с палубы, послать привет…

Определить тип самолета на таком расстоянии было делом трудным, и потому Евгений Петрович решил все же отдать команду на погружение. Лодка стала медленно уходить под воду. Командир продолжал наблюдать в перископ. Точки увеличивались в размерах, уже были видны округлости крыльев, приподнятая над фюзеляжем кабина пилота. Поляков подозвал военкома и, уступая ему место, сказал:

— Кажется, они, Давид Маркович…

Атран подтвердил:

— Да, фашисты.

Самолеты шли прямо по носу. А лодка между тем все еще находилась наверху, и Поляков дважды переспросил, почему происходит задержка.

— Почему медлите, что случилось? — прокричал он раздраженно. Его голос потонул в грохоте. Под ногами качнулось, мигнули и сразу потускнели лампочки, задребезжали приборы. Бомбежка!

Когда стихло, из пятого отсека доложили о пробоине в корпусе. Поляков чертыхнулся, но, глянув на стрелку глубиномера, которая сдвинулась с места и пошла вправо, успокоился. «Ну что ж, пробоину заделаем, — подумал Поляков. — Главное — глубина увеличивается… Надо полагать, опасность позади…»

Однако Евгению Петровичу показалось подозрительным, что лодка слишком быстро падает. Вот черная стрелка миновала цифру «100», вышла за пределы шкалы и уперлась в ограничитель.

— Мичман! — громыхнул опять Поляков. — Что с нами творится?

Между тем «юнкерсы» разворачивались для новой атаки Валясь на корму, Л-4 снова пошла вниз с такой головокружительной быстротой, что зарябило в глазах. Заклинило дверь в штурманской, через линолеум просачивалась забортная вода. Мне стоило нечеловеческих усилий побороть в себе чувство страха. Казалось, еще минута — и все будет кончено. Командую, не слыша собственного голоса:

— Воздух в отсек, быстрее!

Лодка прекратила парение, вода перестала поступать. Открываю дверь. Навстречу мне инженер Прозуменщиков. В глазах бегают веселые искорки.

— Ложная тревога! — бросает с ходу. — Пробоин нет, вода поднялась из трюма в результате вибрации корпуса.