Михаил Вострышев - Судьба венценосных братьев. Дневники великого князя Константина Константиновича Страница 11

Стремительно неслись в Россию с ранеными и вольноопределяющимися нарядные санитарные поезда, носившие громкие имена великих княгинь, а следом один за другим ползли товарники с оборванными и искалеченными солдатами, стонавшими на мерзлой соломе. Бесконечно далеко было до времени, когда русского мужика приравняют не на словах, а на деле к другим сословиям. Шли поезда в глубь России и с голодными пленными турками, большинство из которых, как и противник, были до войны землепашцами. Когда они на станциях протягивали исхудавшие руки за хлебом, крестьяне недоумевали: «Неужто это их мы ненавидели?» Война породила десятки тысяч русских могил в чужой земле, а в России – застой промышленности, дороговизну, голод во многих семьях, лишившихся своих кормильцев.

Густыми колоннами посылали генералы солдат на смерть при третьем и вновь неудачном штурме Плевны 30 августа 1877 года, приуроченном ко дню именин Александра II. Самые восторженные патриоты, и те стали понимать, что война ведется бездарно[20]. Прежде, чем ее начинать, надо было запастись не только литографиями рисунков Каразина, но и продовольствием, теплом одеждой, медикаментами. Увы, решили, что частная благотворительность и патриотизм заменят тщательную государственную подготовку к войне. С избытком хватало лишь георгиевских крестов. Один из них, как ни странно, достался Константину Константиновичу.

Первый раз он услышал ружейный залп после месяца пребывания на театре военных действий. Ночью часовые стреляли по темным силуэтам, пробиравшимся полем. Приняли их за турецких лазутчиков, а на проверку оказалось, что спугнули румын, воровавших арбузы. Прошел еще месяц. Константин Константинович переживает, что не побывал ни в одном бою и с этим позором придется возвращаться в Россию. Наконец в конце третьего месяца лагерной жизни его отправили на катере по Дунаю для рекогносцировки местности. В ночном тьме на турецком берегу Константин Константинович заметил какие-то вспыхивающие и тут же гаснущие огоньки. Товарищи объяснили, что это по ним стреляют. Когда вернулись, командир поздравил великого князя с боевым крещением. Тому же казалось, что поздравлять особенно не с чем.

«Я и теперь не могу верно определить, был ли я или не был под пулями» (2 октября 1877 г.).

На следующий день после ночной рекогносцировки по начальству был подан рапорт о награждении ее участников. Как и любой нормальным человек, Константин Константинович был рад, что его службу отметили, но сомневается в своем героизме.

«Что же, я не прочь получить награду, только бы не Георгия, это только унизит достоинство Креста» (4 октября 1877 г.).

Но, как и его ближайший друг великий князь Сергей Александрович[21], который даже и вспышек выстрелов не видел на войне, он получает высшую награду за героизм в бою.

«Когда увидел белый крестик, внутренне сконфузился» (15 октября 1877 г.).

Нет, это был не тот «орден на ленточке красной», который в балладе у Гейне возвращающийся из русского плена французский гренадер просит товарища после смерти положить ему на сердце. Эта награда не была заслужена, оттого и не принесла радости.

Чувство совестливости, понимания, что ему часто достаются чины и награды не за службу, а за высокое происхождение, оставалось с Константином Константиновичем всю жизнь. Он, в отличие от большинства родственников, конфузился от незаслуженных почестей. Конечно, он был благодарен, понимая, что в царской семье любят его и хотят доставить радость как ему, так и всему Дому Романовых. Но чувствовал, что не живет, как большинство соотечественников, а участвует в театральном спектакле, где ему заранее определена роль. Зато какая радость охватывала, когда понимал, что добился похвалы сам, без помощи царской крови!

Наконец 28 ноября 1877 года Плевна была взята. В России тотчас прекратились обвинения в адрес бездарных генералов и общий восторг, как в дни объявления войны, охватил русское население. Государь, восемь месяцев проведший в полевых условиях, что, несомненно, поднимало дух солдат и офицеров, возвращался в Петербург, взяв с собой и Константина Константиновича.

Совершеннолетие

Основным событием 1878 года для Константина Константиновича было совершеннолетие, то есть 10 августа ему исполнилось двадцать лет. Теперь он обладал всеми правами и обязанностями взрослого человека, даже мог самостоятельно распоряжаться своей долей наследственного капитала Дома Романовых. Накануне дня рождения Александр II вручил ему флигель-адъютантские эполеты и погоны, сказав: «Будь достоин своего звания, чтобы мне не пришлось поступать с тобой так же, как я, к несчастью, должен был сделать с твоим братом».

Наказания, сыпавшиеся на старшего брата, уже не в первый раз помогали в продвижении по служебной лестнице Константину Константиновичу. Но придворное звание не растравило в нем гордыню, лишь напомнило: береги честь смолоду.

«Я— флигель-адъютант, сегодня государь пожаловал меня этим званием. Чего мне больше, за двадцать лет я получил все, чего может добиваться самый честолюбивый человек, даже георгиевский крест есть у меня. Не знаю, как отблагодарить Господа Бога. Я прошу у Него только помощи и поддержки на честную и достойную жизнь» (9 августа 1878 года).

«Честная и достойная жизнь»– пока лишь малопонятные слова, вычитанные в книжках и слышанные за царским столом. Одно ясно – нужны знания, чтобы ощущать себя не лишним в обществе человеком. И уж если в России повелось, что великим князьям зазорно учиться в университете, то хотя бы должно, благодаря деньгам и высокому положению, приглашать известных ученых на дом. Лекции по истории государственного права Константину Константиновичу читает профессор И. Е. Андреевский, русской словесности – Н. А. Соколов, всеобщей истории – В. В. Бауэр, политической экономии – В. П. Безобразов, физики и математики – морской офицер Петр Павлович.

Учился Константин Константинович ни шатко ни валко, иногда стиснув зубы, когда предстоял ненавистный предмет.

«Завтрашний урок математики портит мне всю перспективу. Терпеть не могу этот предмет. Петра Павловича люблю, а науку его ненавижу» (20 января 1877 г.).

Нелюбовь к точным наукам объяснялась просто: они плохо поддавались великому князю.

«Я чрезвычайно рассеян и не могу сосредоточить мыслей на одном предмете. Я начну думать – и маленький образ, первый поразивший мне зрение, направит мои размышления в совершенно в другую сторону» (29 октября 1877 г.).

Он обожал искусства, и более других его переполняла музыка. Где-то рядом стояла любовь к природе, к выразительным пейзажам, будь они в реальном мире или на холсте. Константин Константинович в год своего совершеннолетия сочинил несколько романсов на слова А. К. Толстого, которые вошли в репертуар столичных салонов, и православное песнопение «Херувимская» (мелодии он пишет, как профессиональные композиторы, сразу на лист бумаги).

Поэзия только дремлет в нем, сочинительство стихов еще не стало потребностью души, но без книг он уже не представляет себе жизни. Круг чтения разнообразен, от иностранной беллетристики и «Диалогов» Платона до писем Пушкина и Екатерины II.

Как и большинство соотечественников, Константин Константинович пристально следит за событиями последних месяцев войны. Наконец 19 февраля 1878 года в пригороде Константинополя Сан-Стефано был подписан мирный договор. Черногория, Сербия и Румыния получили полную независимость, и первые две страны расширили даже свою территорию. Было создано новое христианское государство Болгария, разъединившее земли, остававшиеся под властью Турции. Боснии и Герцеговине обещано самоуправление. Россия вместо контрибуции получила устье Дуная и обширные территории в Азии.

Несмотря на столь выгодные для победителя условия, многие остались недовольными, ведь когда их звали на войну, обещали полностью очистить Европу от турок. С другой стороны, Англия и Австро-Венгрия, рассерженные расчленением Турции, а главное – решив урвать у обескровленных войною стран лакомый кусочек, стали угрожать России. Пришлось с ними летом 1878 года сесть за стол переговоров при посредничестве князя Бисмарка – первого рейхсканцлера Германии. Условия мирного договора были пересмотрены, и не Россия, понесшая в войне огромные людские и материальные потери, а страны, не принимавшие в ней никакого участия, – Англия и Австро-Венгрия – оказались в выигрыше. Иван Аксаков произнес речь в Московском славянском комитете, в которой заявил, что вместо победного венца России досталась «шутовская шапка с погремушками» и обвинил русскую дипломатию в измене родине. «Долг верноподданных велит всем нам надеяться и верить, – говорил он, – долг же верноподданных велит нам и не безмолвствовать в эти дни беззакония и неправды, воздвигающих средостение[22] между царем и землей, между царской мыслию и народной думой».