Сборник - Великая. История Екатерины II Страница 11

– Мне было очень тяжко; не думала я опять жить с тобой. Возьми это как залог моей к тебе дружбы, и пользуйся при моей жизни тем, что я приготовила тебе после моей смерти.

Служившие при императрице, в свою очередь, платили ей за добро и ласку безграничною преданностью, старались ловить ее взгляды и предупреждать желания. Они переносили неприятности от других, чтобы только не огорчить и не потревожить ее спокойствия.

Граф Ростопчин, описывая последний день жизни Екатерины, приводит следующую трогательную картину:

«Спальная комната, где лежало тело императрицы, оглашалась воплями женщин, служивших ей. Сколь почтенна была тут любимица ее, Марья Саввишна Перекусихина! Находясь при ней долгое время безотлучно, будучи достойна уважения всех, пользуясь неограниченною доверенностью Екатерины и не употребляя оной никогда во зло, довольствуясь постоянно двумя, а иногда одною комнатой во дворцах, убегая лести и единственно занятая услугою и особою своей государыни и благодетельницы, она с жизнью ее теряла все, оставаясь в живых только для того, чтобы ее оплакивать. Твердость духа сей почтенной женщины привлекала многократно внимание бывших в спальной комнате. Занятая единственно императрицей, она служила ей точно так, как будто бы ожидала ее пробуждения, сама поминутно приносила платки, коими доктора обтирали текущую изо рта сукровицу, поправляя ей то руки, то голову, то ноги. Несмотря на то, что императрица уже не существовала, она неисходно оставалась у тела усопшей, и дух ее стремился вослед за бессмертною душой Екатерины».

Остается сказать несколько слов об отношениях Екатерины к ее фаворитам. Все они в течение своего фавора получали в Зимнем дворце помещение, сообщавшееся особой лестницей с внутренними покоями государыни. Однако же никто из них не имел права входить к Екатерине, когда вздумается; для свиданий она всегда назначала сама время; но в свободные минуты иногда переписывалась с ними коротенькими записочками, в которых проявлялась нежная заботливость любящей женщины. Вот для примера несколько записок ее Потемкину:

«Голубчик мой, я здорова и к обедне пойду, но очень слаба и не знаю, обедню снесу ли я. Сударушка милый, целую тебя мысленно».

«Милуша, что ты мне ни слова не скажешь и не пишешь; сейчас слышала я, что не можешь и не выйдешь. Est се que vous etes fache contre moil [что вы сердитесь на меня? (фр.)]»

«Батенька, здравствуй, каков ты? А я здорова и тебя чрезвычайно люблю».

«Мои cher ami, j’ai fini mon diner et la porte du petit escalier est ouverte. Si vous voulez me parler, vous pouvez venir [Мой дорогой друг, я закончила свой обед и дверь на лестнице открыта. Если вы хотите поговорить со мной, вы можете прийти (фр.)]».

«Душонок мой, сердечно жалею, что недомогаешь, и прошу об нас не забыть, а мы душою и сердцем навек Гришатке крепки».

«Здравствуй, душенька! Я спала до девятого часа и теперь только встала. Каково ты почивал? Пришли сказать нам о сем, буде писать поленишься рано. Люблю тебя, как душу душа, душатка милая».

«Гришонок, бесценный, беспримерный и милейший на свете! Я тебя чрезвычайно и без памяти люблю, друг милый, целую и обнимаю».

«Милая милюшечка Гришенька, здравствуй! Что Пр. Ал. про меня скажет? Она скажет, что я без ума и без памяти, а про тебя, ну, брат, сам знаешь, что она скажет! Угадывать не буду, не ведаю, не знаю, опасаюсь, трушу. Она скажет – что бишь она скажет? Она скажет: и он ее любит, чего же больше? Полно. Неужели о сих строках разворчишься, погляди хорошенько, разгляди, откуда проистекают? Незачем сердиться только, нет, пора перестать тебе давать уверения, ты должен уже быть пре-препреуверен, что я тебя люблю. Вот и вся сказка тут, а сказки иные не суть сказки, а иные сказки – просто расстроил ты ум мой! Как это дурно быть с умом без ума. Я хочу, чтобы ты меня любил, я хочу казаться тебе любезною, окроме безумства и слабости крайней тебе не кажу. Фуй, как это дурно любить чрезвычайно! Знаешь, это болезнь, я больна, только за аптекарем не пошлю и долгих писем не напишу; хочешь, я сделаю тебе экстракт из сей страницы в двух-трех словах и все прочее вымараю? Вот он: я тебя люблю».

«Гришенька, друг мой, когда захочешь, чтобы я пришла, пришли сказать, а между тем я села читать газеты».

Подобных записок к Потемкину можно было бы привести несколько десятков, так как они были почти ежедневны. Екатерина писала и к другим фаворитам, но не столь нежные и горячие послания, как к «Гришеньке». Приводим три записочки к Корсакову:

«Нетерпеливость велика видеть лучшее для меня божеское сотворение; по нем грущу более суток уже; навстречу выезжала. Вуде скоро не возвратишься, сбегу отсель и понесусь искать по всему городу».

«Попу на рясы, попадье на платье дано будет. Испрашиваю себе за то при первом свидании взгляда благоприязненного; теперь же иду молиться о вашем здоровье в антресоль».

«Сейчас получила твое письмо из Гатчины. Я здорова к утешению ваших беспокойств и сим пером, водимым моей рукой, сие пишу в свидетельство, что в совершенном уме, памятуя приятные часы, кои проводила с вами. Что ты здоров и весел, не скачешь и не падаешь, тому радуюсь; что же любишь, за то спасибо и равный платеж».

Фавориты тоже относились к ней не как к императрице, а как к любимой женщине, пересыпая свои записки самыми нежными словами. Даже такой ничтожный человек, как Дмитриев-Мамонов, не имевший никакого влияния, писал ей следующие записочки:

«Всемилостивейшая государыня! Pour changer de ton, je t’aime sans aucune ceremonie bien tendrement, fidelement et sincerement et je suis tout simplement votre ami intime [Чтобы изменить тон, я люблю тебя без церемонии нежно, преданно и искренне, и я просто ваги близкий друг (фр.)]».

«Мне, милашка, самому не верится, что я уже почти здоров и тотчас после обеда буду иметь удовольствие видеть свою милую. В.С. Попов дал комиссию, как я слышу, сделать себе походную аптечку. Сделайте мне милость, прикажите оную собрать у себя, подобную той, которую вы мне пожаловали: в ней такие медикаменты, кои ему впредь полезны быть могут. Je vous embrasse de tout mon coeur [Я обнимаю тебя от всего сердца(фр.)]».

«Как я знаю, моя милая Катиша, что тебе все то приятно, что делает удовольствие мне и моим ближним, то посылаю к вам ответ батюшки на письмо мое, которым уведомил я о том, что пожалован графом. Уведомь, каково почивала. Скажи мне, что меня очень любишь, и верь, что я с моей стороны верно, искренно и нежно тебя люблю».

Когда писались эти записки, Мамонову было 29 лет, а Екатерине 60, и потому понятно, что он вскоре отплатил своей Катише за ее любовь самой черной неблагодарностью, женившись на княжне Щербатовой.

Особенно сильную привязанность Екатерина питала к Ланскому. Когда он заболел, она не отходила от его постели, сама давала лекарства и ухаживала за ним, как сиделка. Смерть его поразила ее до такой степени, что приближенные императрицы выражали опасение за ее жизнь. Нельзя равнодушно читать письмо ее, в котором она сообщает Гримму о своем горе.

«Я была счастлива, и мне было весело, и дни мои проходили так быстро, что я не знала, куда они деваются. Теперь не то: я погружена в глубокую скорбь. Моего счастья не стало. Я думала, что не переживу невознаградимой потери моего лучшего друга, постигшей меня неделю тому назад. Я надеялась, что он будет опорой моей старости; он усердно трудился над своим образованием, делал успехи, усваивал себе мои вкусы. Это был юноша, которого я воспитывала, признательный, с мягкой душой, честный, разделявший мои огорчения, когда они случались, и радовавшийся моим радостям. Словом, я имею несчастие писать вам, рыдая. Генерала Ланского нет более на свете. Злокачественная горячка в соединении с жабой свела его в могилу в пять суток, и моя комната, в которой мне прежде было так приятно, превратилась в пустыню. Накануне его смерти я схватила горловую болезнь и жестокую лихорадку; однако со вчерашнего дня я встала с постели, но слаба и до такой степени болезненно расстроена в настоящее время, что не в состоянии видеть человеческого лица без того, чтобы не разрыдаться и не захлебнуться слезами. Не могу ни спать, ни есть; чтение нагоняет на меня тоску, а писать я не в силах. Не знаю, что будет со мной; знаю только, что никогда в жизни я не была так несчастлива, как с тех пор, как мой лучший и дорогой друг покинул меня».

Родившись иностранкою, Екатерина на русском престоле и в домашнем быту была истинно русской женщиной. Она скоро усвоила себе нравы и обычаи своего нового отечества до такой степени, что даже парилась в русской бане и предпочитала все русское иностранному. Она строго исполняла все обряды религии, постилась и аккуратно ходила на литургии и всенощные. Как правительница, она во всех своих действиях и поступках являла пример неустанного служения долгу и благу России. Как и в каждом человеке, в ней были недостатки и слабости, но они не могут заслонить в глазах потомства ее великих достоинств.

1869 г.