Павел Анненков - Записки о французской революции 1848 года Страница 11

Вследствие всех этих соображений Луи Блан есть теперь замечательнейшее лицо во Франции. Но если бы у него было только одно: благородство мыслей, чистота убеждений, беспрестанно сталкивающихся с ребячеством выводов и бессилием приложения, – он уже заслужил по одному этому ближайшего рассмотрения].

Еще в революционном заседании в ночь 24 на 25 февраля в Ратуше, когда Луи Блан и Флокон провозглашены были толпами [нар] перемежающегося народа членами Правительства, оба они с трибуны обещали изменение основных законов работы{51}. На следующий день декрет Правительства, подписанный Гарнье-Пажесом и Луи Бланом (секретарь), показал как стилем, так и замашкой сантиментальной эффектности влияние последнего: «Le gouvernement s'engage à garantir l'existence de l'ouvrier par le travail; il s'engage à garantir du travail à tous les citoyens;… Le gouvernement provisoire rend aux ouvriers, auxquels il appartient, le million qui va échoir de la liste civile»[72].

Этот подарок миллиона, следовавшего Луи Филиппу, был началом кормления праздных работников [вскоре последовавшее] из государственных доходов, вскоре последовавшее и до сих пор продолжающееся. 27 февраля Луи Блан, вследствие той же эффектности, издал следующую эпиграмму: les Tuileries serviront désormais d'asile aux invalides du travail[73], – мера ребячески громкая и решительно варварская, ибо в центре города и в великолепном саде сделать богодельню – свойственно было только монстру или фельетонисту. Мера и не будет никогда приведена в исполнение. За ней тотчас последовало учреждение «Commissions pour les travailleurs» под председательством Блана и вице-президентством Альберта (работника) и местом ее работы назначена Палата пэров в Люксембурге. 2-го марта уже было заседание комиссии с поверенными от работников, и в прокламации Правительства, в тот же день изданной, романтическое перо автора «Истории революции» начертало: «la commission du gouvernement pour les travailleurs est entrée en fonctions aujourd'hui même sur ces bancs où siégeaient naguère les législateurs du privilège, les pairs de France; le peuple est venu s'asseoir à son tour comme pour prendre matèriellement possesion de son droit et marquer la place de sa souveraineté!»[74]

Потом прокламация убеждает работников вернуться в свои мастерские. Но это нелегко было сделать. [С самого 27] С 27 февраля, когда было объявлено учреждение государственных мастерских: ateliers nationaux{52}, – все работники, поднятые льстивыми обещаниями Правительства и без того сильно возбужденные, бесчисленными толпами ходили в Ратушу, требуя уменьшения часов, увеличения платы, максимума, минимума… На всех площадях стояли работники разнородных цехов, выдумывая меры к улучшению своего положения [самые], неслыханные и неудобоисполнительные. [Не только] Первую неделю после революции это была ходьба поминутная. масс с противоречащими требованиями [иногда], отличавшимися особенно чудовищными запросами, доказывавшими в одно время как их несчастное положение, так и невежество их. Правительство только тем и отделывалось, что сулило горы благоденствия и [указывало] благополучия вперед, и бедные удалялись с удовлетворением: если не было пособия нужде, зато удовлетворено было воображение, а это немаловажная часть в здешних работниках.

Зал первого заседания комиссии (1-го марта) представлял зрелище необычайное. 200 человек работников в 9 часов утра заняли места пэров, объявив себя поверенными от цехов, но другие голоса их, стоявшие на дворе дворца, требовали тоже допущения и объявляли первых самозванцами. [Эффект] Тут уж не подействовали и фразы председателя, говорившего о величии зрелища работников, рассуждающих о своих нуждах в зале, где сидела прежде аристократия: ремесленники бросались один за другим на трибуну, требуя наиболее увеличения платы, уменьшения часов, уничтожения marchandage (нашего подряда), которым один подрядчик набирает по уменьшенной, разумеется, плате работников для исполнения [всего] труда, ему заказанного. Наконец, они объявили, что не возвратятся в мастерские до тех пор, пока вопросы эти не будут разрешены. Кое-как распустил их Луи Блан с помощью прибывшего Араго, объявив, что каждый цех должен предоставить [двух] трех поверенных, из которых один постоянно должен участвовать в трудах комиссии, а другие два присутствовать в общих собраниях. На другой день, 2-го марта, наскоро собрали кое-каких фабрикантов, чтобы иметь хоть малый вид беспристрастия, и с этими людьми, разумеется, находившимися под террором всеобщего работнического восстания, приняли среднюю меру между требованиями ремесленников: уничтожили marchandage[75], оставив только личный подряд на отдельные вещи (piéçard), да подряд самих работников, по [согла] взаимному соглашению, задельной платы не прибавили, но часы труда уменьшили: в Париже вместо 11–10, в провинции вместо 12–11. Декрет был издан тотчас же{53}.

Это была первая и до сих пор (1-ое апреля) еще единственная положительная мера комиссии.

Само собой разумеется, что декрет, сделанный по его собственному изъяснению с намерением дать возможность работникам вместе с удовлетворением их физических [нужд] потребностей позаботиться о нравственных потребностях ума и души – глубоко похвален по мысли. Он разрушает, однакож, несколько [индустрии] промышленностей, которые с уменьшением одного рабочего, должны непременно вздорожать и таким образом не в состоянии уже выдерживать соперничество на иностранных рынках. Промышленности эти упадут непременно и выкинут на улицу несколько сотен работников без хлеба. Но это бы не беда. Тут как нельзя более приходятся старые слова{54}: «vivent les principes, périssent les colonies»[76]. Беда состоит в том, что Луи Блан провозглашает: «vivent les principes et vivent les colonies»[77], a это невозможно. Очень скоро придет время, когда надо будет выбирать между этими вещами, чего знаменитый председатель никак и предположить не хочет.

С появлением декрета начинаются в Люксембурге речи Луи Блана, рассуждения о его теории, проекты: из них составятся впоследствии законы, которые и будут представлены на обсуждение Национальному собранию. И снова речи. Так прошел весь март месяц и половина апреля. Проследим комиссию все это время.

Комиссия положила правилом созывать в свои недра известнейших экономистов разных школ для обсуждения своих проектов{55}: такое собрание было 5 марта, переданное официально. Надо сказать, что комиссия публикует происходящее в ней, когда заблагорассудится, не подчиняясь постоянной, правильной публичности.

5 марта в подобном заседании{56} Л. Блан подал мысль о составлении б четырех народонаселенных кварталах города 4 заведений для помещения в каждом 400 женатых работников с отдельными покоями для каждой семьи и общими садами, банями, кабинетами для чтения, приютами. Эта ассоциация [имеет] представляет выгоду дешевизны при общем потреблении топлива, освещения и прокормления, которую они составят, и будет соответствовать увеличению платы без отягощения фабрикантов. Мера может быть приведена в действие займом публичным под залог самих заведений, которое будет приносить кредиторам 4 процента. Для большего успеха его Л. Блан предлагает: le placement d'un pareil emprunt serait confié à la généreuse intervention des femmes[78].

Мнения о проекте созванных лиц все были в пользу его: Дюпоти [предлагал допустить семейства как награду] спросил, не верно ли допущение сделать наградой семействам. «Sans dureté»[79], – ответил Луи Блан, Маларме [сам], работник, заметил, что это все-таки будет конкуренция фамилий [допущенных], помещенных в заведение с непомещенными. Луи Блан ответил: «il faut compter avec le principe de l'antagonisme… nous ne créons rien de nouveux»[80].

Один член, г. Дюссар{57}, заметил, что лучше бы объявить покровительство государства подобным заведениям, а основание их предоставить доброй воле самих работников, ну Луи Блан объявил уже совершенно диктаторски: «Si la question se présentait ainsi, elle perdrait toute son importance. Nous voulons que ce soit l'Etat qui se mette à la tête de l'institution»[81]. Он закрыл заседание, сказав, что берет на себя [проект] предоставление проекта закона Правительству.

Этот проект, разумеется, до сих пор остался под сукном, потому что у государства в эту минуту нет ни гроша денег и ни малейшего кредита. [Другой] Но возвратимся ко второму заседанию работников, совершивших выборы поверенных своих. [В субботу] В пятницу 2 марта старая Палата пэров была наполнена 250 или 100 [работниками] ремесленниками. Кроме Луи Блана и Альберта, Видаль (автор «Distribution des richesses»[82]) занимает место секретаря.

С первых слов президента проявился уже энтузиазм [был неописуемый] у всех этих истинно замечательных людей, который все более и более рос и окончился слезами и объятиями. Это уже была великая разница с предшествующим заседанием: тогда ремесленники подчинились обаянию речи, благородству чувства и несомненному желанию добра у своего президента, его неподозреваемой любви к трудящемуся классу. В это время, если бы он сказал: нам надо месяц [вашего] всего вашего заработка – они бы отдали его. Луи Блан опять начал антитезой блузы, сидящей на месте, где восседала раззолоченная аристократия, падшая от презрения к страданиям бедноты и простого труда. Распространяясь о всех бедствиях труда в анархическое время конкуренции, он сознался, что восстановить его в достойном величии – дело трудное. Если мы уменьшим час работы, основываясь на votre réclamation touchante, fondée sur des considératious héroïques[83]. Мы это сделали, потому что мы сказали себе: il faut que cela soit, cela sera; advienne que pourra![84] (браво). Но в нашем обществе, где есть взаимодействие (solidarité) как в добре, так и во зле, подобные меры опасны, они могут, как острие оружия, вместо защиты обратиться на самого работника. [Посвятим] Надобно взять все вопросы в общности, действовать твердо, но справедливо, и разрешить их в братской [солидарности] ассоциации, спасающей всех и каждого без различия классов… «Vous le voyez, les questions que nous avons à étudier veulent être examinées dans leur ensemble, le quii est à chercher après demain» demain, dans une heure, c'est le moyen de réaliser l'association, de faire triompher le grand principe de la solidarité des intérêts. Cette solidarité il faut la faire passer dans le bien, car elle existe dans le mal. La société est semblable au corps humain où une jambe malade interdit tout accès à la jambe saine. Un lien invisible, mais réel et fatal voit l'oppresseur à la misère de l'opprimé. Qui, le moment vient tôt ou tard où cette solidarirté éclate en expiations terribles. Qu'est devenu le Toi de France, il y a quinze jours! Qui s'en inquiète! Il s'est enfui dans un état misérable… Je m'arrête, sachant bien qu'il faut respecter le malheur… Plaider la cause des pauvres, c'est, on ne le répétera jamais trop, plaider la cause des riches, c'est défendre l'intérêt universel! Aussi ne sommes-nous ici les hommes d'aucune fraction. Nous aimons la patrie, nous l'adorons, nous avons résolu de la servir dans l'union de tous ses enfants… Voilà sous l'empire de quels sentiments a été constituée la commission de gouvernement pour les travailleurs»[85].