Алексей Ермилов - Скажите, почему… Практика телеинтервью и телерепортажа Страница 12

И вот – восемь тридцать, мне дают эфир, и тут оказывается, что в магазине покупателей полным-полно, их даже слишком много, они, чертыхаясь, перешагивают через наши кабели, выстраиваются в очереди у прилавков. «Понимаете, здесь рядом НИИ, у них начало работы в 9, люди частенько забегают к нам колбаски на бутерброды подкупить, чайку», – объясняет мне (и зрителям) директор. «И насколько эта колбаса подорожала у вас?» – спрашиваю я, но отвечает бойкая, средних лет, покупательница: «Да вы сами посмотрите, безобразие, теперь их не остановишь, они столько напишут, что денег никаких не хватит». – «Да, но если мы задерём цены, никто и покупать не будет», – резонно замечает директор и неожиданно находит сторонника в лице пожилого человека профессорского вида. «Тут ведь и так может обернуться, – неторопливо рассуждает он, – что торговля потянет за собой промышленность, сельское хозяйство. Вот лежит только эта «варёная за 2.20». А через годик, глядишь, столько сортов колбасы появится, бери – не хочу». «Это только за границей бывает. У нас – и не ждите!» – хмуро замечает высокий парень в очках и, не обращая внимания на моё «почему вы так считаете», протискивается к выходу. Зато отвечают другие – сразу несколько человек, и, чтобы в эфире не устраивать неразборчивый галдёж, я подношу микрофон поближе то к одному, то к другому. И чувствую, что набирается полная гамма мнений людских, что получается как бы срез того, о чём думает сейчас страна. Конечно, дело не только в чистом везении. Многие годы я старался делать записанные на плёнку репортажи по принципу эфирных, то есть с минимальным монтажом в редакции. После таких тренировок было не так уж и сложно, беседуя с одним человеком, мгновенно угадывать, кто из окружающих людей поддерживает его, а кто и готов поспорить. И заодно точно высчитать во-о-он того парня, который пришел опохмелиться и которому микрофон уж никак не надо давать.

В редакции, дождавшись конца эфира, говорю режиссёру: «А здорово получилось? Как с покупателями-то повезло!» Столько времени прошло, а не могу забыть её ответ: «Так-то так, а три минуты ты у нас оторвал».

В ту пору в останкинских буфетах алкоголь был строго-настрого запрещён. А то стакан водки я точно хватил бы.

Конечно, запиши я эти интервью заранее, а в магазине просто произнеси пару слов, мы «уложились бы». А тут – настоящий, «без дураков», репортаж, для которого, по технологии, у режиссёра обязательно должен быть временной «люфт». Но… не готовы к этому режиссёры-редакторы, да и корреспонденты. Что раньше, то и сейчас. Действуют «как проще».

Ох, какую бяку готовит им жизнь, когда приходится, хочешь – не хочешь, работать «вживую».

Страшно было смотреть на журналистов, которые участвовали в прямой трансляции шествия «Бессмертного полка» 9 мая 2016 года. Страшно по той причине, что я знал: многие из них в настоящем эфире редко когда работали. Ну, и началось. Вот включают такого корреспондента. Вокруг, естественно, шумно, журналист не сразу улавливает в наушнике слова о том, что он уже в эфире, и неподвижно стоит с выстроенными в линейку участниками шествия. Он явно их отобрал, проговорил «что я спрошу, что вы ответите», и когда, наконец, слышит сигнал, громко командует: «Ну, пошли!» Зритель мгновенно чувствует заорганизованность, он заранее видит, кому сейчас протянут микрофон…

Или вот подходит корреспонденточка к маленькому ребёнку. «Это чей портрет у тебя?» Ребёнок называет имя-фамилию. «А где он воевал?» Ребёнок растерянно крутит головой, сестрёнка постарше приходит на помощь и уверенно чеканит: «Он воевал на Великой Отечественной войне». – «А в каком году?» – настырно спрашивает корреспондент. Тут уж приходит на помощь мама: «Их дедушка воевал на Волховском фронте в 1943 году». А корреспондент не унимается: «Ты гордишься своим дедом?» Классическая ошибка, описанная в учебнике для начинающих. Мальчик кивает: «Ну, да…»

А на другом канале журналистка спрашивает: «Как вы кричите «Ура»? Вот так, поднимая подбородок на 45 градусов? Ну, давайте вместе сейчас крикнем».

Или вот совсем уж юная корреспондентка, услышав знаменитую мелодию «Москва майская», объясняет: «Это песня поэта Лебедева-Кумачёва». И, вы знаете, она не очень-то виновата. Последние двадцать лет в теле-радиоэфире начисто перестали называть имена композиторов и поэтов. «Лебедев-Кумач» у неё просто «не на слуху», в отличие от людей, которым, положим, за сорок или пятьдесят. Да, вот кого очень даже не хватало в эфире 9 мая: репортёров среднего или даже старшего возраста. Как раз-то без них и «распалась связь времён».

Но, главное, на некоторых каналах просто зашкаливал уровень искусственного, пластмассового восторга. «Удивительная, потрясающая всенародная акция»… Это бюрократическое, колючее словечко «акция» шипами торчало буквально из каждой фразы. Корреспонденты, то и дело выкрикивая надоевший штамп про «неиссякаемый людской поток», просто заслоняли то подлинное, искреннее, что проявилось в этом шествии, – поистине российскую эмоциональность, добрую, открытую, метко прозванную «душа нараспашку».

Переключаясь с канала на канал, я вдруг сделал неожиданное для себя открытие. Зрители хорошо знают Бориса Корчевникова, который много лет делает передачу «Прямой эфир», знают присущую этому журналисту манеру беззастенчиво копаться во всякого рода склоках и соседских дрязгах. И вдруг я увидел совершенно другого Корчевникова, даже подумалось – а не двойник ли это? Умно, тонко, на редкость доброжелательно провёл он беседу с участниками шествия. Я ещё раз внимательно просмотрел этот небольшой фрагмент трансляции. Может, Борис Владимирович просто-напросто «сыграл себя не такого», ведь он – актёр по профессии, чего ему стоит. Нет, всё-таки, похоже, что вот здесь-το он был абсолютно искренен.

И ещё раз подумалось: когда на экран ежедневно выплёскивается мутный, дурно пахнущий поток мелкотравчатых поделок, это унижает не только их участников и зрителей. Это унижает и ведущих, заставляет их из своего нутра доставать не самые лучшие качества, атрофировать в себе элементарное чувство брезгливости. Почему на наших каналах как началось такое ещё в девяностых годах, так до сих пор и катится, хотя уже времена пошли другие, страна другая, народ другой. Скажите, почему…

Но – такой вопрос следует задавать премудрым политологам, а не авторам практических пособий по телевизионным жанрам.

И ещё о трансляции 9 мая. На канале «Россия-1» всё дело спасали Владимир Соловьёв и Карэн Шахназаров. Какой верный тон нашли они для своих комментариев из студии! Их спокойные, уравновешенные голоса точно соответствовали неторопливому шествию людей с портретами своих предков – участников Великой Отечественной войны, и к тому же компенсировали излишне взвинченные и порою просто неумелые «доклады» корреспондентов с места события. Чего стоит фраза какого-то репортёра: «Бессмертный полк всё идёт и идёт, я не вижу его хвоста».

Где-то в середине трансляции, когда камера показала во всю ширь Красную площадь с переливающейся мозаикой человеческих фигур, портретов, транспарантов, цветов, Карен Шахназаров как бы про себя проговорил: «Какой великолепный общий план», на что Владимир Соловьёв с ходу выдал блестящую реплику: «Да, при всём уважении к Вам, Карен Георгиевич, лучший режиссёр – это сам народ».

Точнее не скажешь. Казалось бы, задача телевидения – не разрушать эту «режиссуру», а, наоборот, тактично и умело вписаться в неё.

Но вот апрель 2017-го, грянули события в Петербурге. Телевидение (оба главных федеральных канала) ведёт репортаж о митингах памяти погибших при взрыве в метро. И – снова здорОво (может быть, здОрово?)! Тот же искусственный напор, та же имитация чувств. Почти каждый ведущий считал своим долгом сообщить, что «пришедшие слились в едином порыве». «Акция» в этот раз почти не употреблялась, зато откуда ни возьмись выскочило, как прыщ, словечко «флешмоб». Вопреки канонам дерматологии, прыщ оказался на диво заразным, он вспухал с периодичностью пять-семь минут на монологах совершенно разных корреспондентов. И опять не журналисты «шли в народ», а закадровые продюсеры подводили к ним поодиночке выступающих, возникали нелепости типа «скажите, что заставило (!) вас сюда прийти?» И опять шла казёнщина «сегодняшнее мероприятие объединяет». Потом митинг на Манежной вроде бы кончился, но ведущий всё говорит и говорит, говорит ни о чём, явно тянет время… Смотрю – до конца часа ещё минут пять, потом пойдут новости, ну, и заткнули бы эту прореху каким-нибудь дежурным сюжетиком. Ах, вот в чём дело, как же я не догадался? Ведущий просто-напросто подтаскивает репортаж… к рекламе! Дай режиссёр прокладочкой что-то другое, зритель, глядишь, отключился бы. А так – идёт материал памяти жертв теракта. И следом реклама. Встык.

Работая вне студии, важно учитывать и такую опасность. Вот сейчас на экране – ведущая берёт интервью о только что принятом законе. Один депутат, второй, третий. И все – на фоне рельефных букв «Государственная дума», есть такая надпись в нижнем фойе здания на Охотном ряду. И все депутаты – одной крупности и с одного ракурса. То есть оператор выставил камеру, свет, а корреспондентка подводила их к нему, одного за другим. После монтажа, с эфира, это смотрелось забавно: взрослые, увесистые дяди прыгали по экрану, как зайчики. Только что один отговорит – скок! – в кадр на том же месте появился другой. Братцы мои, так нельзя! Если у вас такие интервью идут подряд, ищите для каждого собеседника другую площадку.