Андреас Патц - Искренне ваш… Страница 12

– Почему Вы стали этим заниматься? Нуждались в деньгах?

– Нет, моя семья не бедствовала. Я родился и вырос в семье известных актеров. Моя мама – Нина Петровна Александрийская, солистка Всесоюзного радио, меццо-сопрано. Как раз в середине 50-х она получила звание заслуженной артистки РСФСР и все прилагающиеся к этому блага. Отец в те годы преподавал в училище им. Гнесиных. Детство мое прошло в квартире, доставшейся от родителей отца – крупных промышленников. Была она расположена в элитном доме, в нескольких метрах от Большого театра. Виды на будущее были, как говорится, самыми радужными…

– Тогда еще более непонятно. У Вас ведь была более чем благополучная, по советским меркам, семья! Каждый второй (если не первый) мечтал бы оказаться на Вашем месте, иметь таких родителей, жить в самом центре Москвы… Как же так случилось, что Вы пошли другим путем?

– Во-первых, у моих родителей был мягкий характер, и они меня очень любили. В то же время, они были достаточно занятыми людьми. Во-вторых, меня привлекала именно улица и криминальные авторитеты. В те годы это было повальным увлечением молодежи: полстраны через тюрьмы прошло! Со временем многие отходили от «воровской романтики». Например, мой знакомый, музыкант Сергей Козлов, который тоже в юности окунулся в этот мир, впоследствии стал саксофонистом мирового масштаба. А мне не удалось уйти вовремя, улица все больше засасывала меня. Воспитательная работа родителей ни к чему не приводила. Жизнь моя вошла в колею, где легко можно было заработать, что-то продав или обменяв валюту. Меня уже не интересовали музыка, любимая труба, мечта стать хорошим музыкантом. На первое место вышел нелегальный бизнес с его возможностью легкого заработка. Заграничные пластинки, шмотки, девушки… Это стало болезнью, одержимостью, азартом.

Коми АССР. На зоне курили не только сигареты. Легко можно было раздобыть наркотики.

– Вы упомянули о мечте. Значит, не только валютные операции Вас тогда интересовали?

– Да, мой отец, известный музыкант, хотел, чтобы я тоже стал музыкантом. Он привел меня на репетицию Большого симфонического оркестра в Колонный зал Дома Союзов, познакомил с музыкантами и спросил меня, на каком инструменте я хотел бы играть. Я остановился на трубе, так как решил, что она мне ближе всего по духу. Отец тут же пригласил трубача из оркестра давать мне частные уроки – впоследствии этот человек подготовил меня к поступлению в училище им. Гнесиных. Но вскоре после поступления я «запалился» на продаже икон иностранцам. В «Комсомольской правде» обо мне как о фарцовщике и продавце икон вышла гневная статья корреспондента Шатуновского. Из училища я был немедленно отчислен.

– А в школе музыкой не увлекались?

– Только на уровне самодеятельности. У нас был небольшой джаз-оркестр. В параллельном классе со мной учился Андрей Миронов. В то время он еще, конечно, не был известным актером, но его родители уже выступали на сцене. Миронов пел у нас в джаз-бенде, мог имитировать любые голоса… У него был хороший слух. А внук Немировича-Данченко играл на фортепьяно. Было еще два-три человека, с которыми мы играли на концертах. Иногда меня приглашали играть на танцах, платили небольшие деньги. Но фарцовка все перебила, и музыка отошла на задний план.

– В конечном итоге, в возрасте 21 года Вы оказались на скамье подсудимых…

– Да, арестовали меня в мой 21-й день рождения, 9 ноября 1961 года, и приговорили к 12 годам лишения свободы. Отправили по этапу в Коми АССР, и я очень рад, что попал именно на этот этап. Были этапы намного тяжелее. А мы трудились в тайге на лесоповале. Мое преимущество было в том, что я принимал участие в организации духового оркестра, и хозяин нас не трогал. Мы играли, употребляли наркотики.

– Наркотики? Это было возможно?

– Да, их было много и они были легкодоступны, особенно анаша. А на Колыме мы доставали морфин и опиумные растворы, которые вводили в вену. Я очень быстро пристрастился к этому, ловил новый кайф и уходил от реальности.

– Когда Вы вышли на свободу, Вам было 33… Возраст зрелости.

– Ну, нет, меньше. Я ведь не отсидел срок полностью – благодаря моей маме. Она дружила с женой председателя Президиума Верховного Совета СССР Анастаса Микояна, который пережил все репрессии, расстрелы и сталинские чистки. Так вот, моя мама рассказала всё обо мне Ашхен Лазаревне. Видимо, мамин рассказ был очень эмоциональным и произвел такое сильное впечатление на пожилую женщину, что она не могла уснуть всю ночь. На следующий день она попросила мужа помочь мне, но он ответил отказом и попросил мою маму больше не беспокоить его жену рассказами обо мне.

В начале 60-х Ашхен Лазаревна умерла. Микоян возвратился в Союз после урегулирования Карибского кризиса, и мама решилась пойти к нему на прием с просьбой о моем помиловании. Неожиданно Анастас Иванович пошел навстречу просьбе. Он сказал: «Нина, я делаю это в память об Ашхен. Она очень вас любила». Я получил «помиловку», когда до конца срока оставалось ещё семь лет. Но пять лет отсидеть все-таки пришлось. Я вернулся в Москву. Микоян помог мне даже прописаться!

– Пятилетняя отсидка помогла Вам осознать свои ошибки и измениться к лучшему?

– Нет, такое понимание лишения свободы – это большое заблуждение. Я еще не встречал человека, которого бы исправила тюрьма. В заключении люди становятся только злее; они настроены после освобождения жить по-прежнему, а то и хуже. На зоне почти все мечтают о том, как, выйдя из тюрьмы, заживут припеваючи, совершая новые преступления. На блатном жаргоне такие грёзы называли – «гонять бриллиантовый дым»…

Я тоже задумывался о жизни после зоны, был уверен, что в следующий раз меня не возьмут: я буду умнее! Но уже через шесть лет меня снова посадили.

– Эти шесть лет на свободе Вы ощущали себя счастливым человеком? Ведь в то время могли себе позволить буквально всё…

– Да, преград ни в чем не было; нельзя было только выехать за рубеж. За вечер в ресторане я оставлял по сто рублей, хотя за эти деньги можно было накормить и напоить целую компанию (100 руб. – средняя месячная зарплата инженера или учителя в те годы – прим. ред.).

Тем не менее, счастливым себя не чувствовал. На личном фронте тоже никак не складывалось. Я не мог жениться, потому что с женщинами, окружавшими меня, было просто опасно вступать в сколько-нибудь серьезные отношения. Девушка, которую я любил, изменяла мне. Я не раз заставал ее с другими мужчинами. Мне, конечно, хотелось иметь семью, но я понимал, что это закончится печально.

– Выходит, что роскошь и комфорт совершенно не способствовали обретению душевного равновесия и счастья?

– Совершенно верно! Кроме того, комфорт никогда не был для меня главным, и даже стал раздражать. Пришло время, когда мне надоело зарабатывать деньги. Иностранец-дипломат, с которым я работал постоянно, был очень заинтересован в этом бизнесе. На «левые» деньги он построил себе шикарную виллу на Западе. Такая жизнь его вполне устраивала: это было его стихией! Для меня же этот мир был чуждым. Я стремился к искусству, посещал выставки, заказывал за границей музыкальные инструменты, пытался играть на саксофоне, но у меня ничего не получалось.

Москва, 1976 г.

Выйдя на свободу после второго ареста, я еще больше «подсел» на наркотики, стал смешивать их с алкоголем. Да еще и врачи «помогли», вкололи мне какое-то зелье, от которого я стал очень агрессивным. Выходил, например, на Красную площадь и грозился взорвать мавзолей; выкрикивал грязные ругательства в адрес советской власти, Брежнева и всего правительства. От этого получал своеобразный кайф.

Однажды ночью, возвращаясь из бара домой, я в очередной раз «выступил» на Красной площади. Меня культурно взяли и предложили сделать «укольчик» для успокоения. Вот после этого укола иссякли все мои жизненные силы, началась жуткая депрессия. Может, это и совпадение, но все началось именно после этого укола. Я знал, что сопротивляться психиатрам бесполезно, но таких последствий никак не ожидал. В таком состоянии я провел почти два года…

– А что же врачи? Оставили Вас после этого без внимания?

– Нет, я лечился в хорошем отделении, и мой врач всегда пыталась мне помочь. Она предлагала моей маме частных врачей; та безропотно платила деньги, но результата – никакого! В Евангелии от Марка есть история о женщине, которая 12 лет страдала кровотечением, потратила все деньги на врачей, но пришла в еще худшее состояние. То же самое происходило и со мной. Сколько денег ушло на моё лечение! Меня даже пытались лечить антидепрессантами на фоне полного голодания, но это ещё больше подорвало мое здоровье. Врачи поставили на мне крест, считая, что я уже никогда не стану нормальным. Таких хронических больных отправляли в загородную больницу, откуда возврата не было. «На вечную койку», как тогда говорили.