Валерий Чумаков - Сытин. Издательская империя Страница 12

Словом, машины Алоиза, или, как говорили в России Алозье, всегда находились на самых передовых рубежах печатной техники. К 1870-м годам в списке предлагаемых к продаже моделей были даже машины с паровым приводом, однако это уже было слишком дорого. Иван Сытин выписал себе модель попроще, приводимую в движение простым рабочим колесом с рычагом.

Вообще, складывается стойкое впечатление, что подготовку к своему отделению от Шарапова Сытин начал задолго до последней нижегородской командировки. И не только в теоретическом, но и в практическом плане. Во всяком случае, даже по воспоминаниям видно, что он уже успел переговорить не только с поставщиками техники, но и с банкирами. Видимо и помещение для мастерской Иван Дмитриевич присмотрел заранее, ибо сразу по возвращении в Москву переехал с женой на новую квартиру. Располагалась она в доме Кравцова на Воронухиной горе, недалеко от Дорогомиловского моста. Тут же рядом, в трех отдельных комнатах 7 декабря 1876 года открылась первая сытинская литография с одной машиной и двумя наемными рабочими. Оформлена она была, как и предполагалось, на вложившего в дело недостававшие 3 тысяч рублей Шарапова. Для работы с машиной требовалось минимум три человека, один закладывал в нее листы бумаги, второй опускал тигель, массивную железную плиту прижимавшую лист к камню, а третий вытаскивал свежеотпечатанные листы и складывал их в кипы. Поэтому третьим рабочим попервоначалу был сам новоявленный издатель.

Первой продукцией литографии были три лубка, доски для которых Иван подготовил загодя. Сюжеты были самыми, что ни на есть, ходовыми, в меру «желтыми» и качественно выполненными. На первом изображено было, как «Петр Первый за учителей своих заздравный кубок поднимает», на втором – как «Суворов играет в бабки с деревенскими ребятишками». И, наконец, для религиозных покупателей, желавших знать истоки русской церкви, «Как наши предки славяне крестились в Днепре и свергали идола Перуна». После того, как доски эти выработали свой ресурс, Сытин не стал их утилизировать, а отнес домой, где хранил как реликвии и часто показывал гостям и детям. Заявляя, что именно с них пошла огромная фирма.

Можно смело сказать, что молодой Иван не жалел себя для новой работы. Михаил Соловьев, поступивший на работу к Сытину в 1877 году и дослужившийся до поста директора правления компании, в 1916 году писал: «Вставал Сытин рано, разрезал картины, завязывал их в пачки и увозил в город в лавку. Каждую свободную минуту он посещал литографию, обходил мастеров, смотрел, что сделано, указывал, что и как нужно делать». Под лавкой подразумевается лавка Шарапова. Это был небольшой плюс сытинского дела по отношению к другим печатникам: у него уже с самого начала был покупатель, он же – крупный заказчик, купец Петр Николаевич Шарапов. По договоренности он отдавал своему благодетелю продукцию с десятипроцентной скидкой. Кроме того, как и было условлено, Иван Дмитриевич не прекращал работу у Шарапова в качестве приказчика книжной лавки. Днем он работал в лавке, а вечером и утром – в литографии. Конечно, из скольких бы жил ни состоял организм молодого предпринимателя, такого режима он долго вынести бы не смог, и уже спустя полгода после открытия штат литографии был увеличен с двух до пяти человек. В числе новых работников был и тот самый Михаил Соловьев, о котором мы уже немножко сказали. Сын крестьянина из деревни Шульгино Синьковской волости Дмитровского уезда Московской губернии он был принят на должность ученика рисовальщика по камню.

Как то было и у Шарапова, Сытин старался не особенно отделяться от своих рабочих, сбивая их в одну большую семью. В которой он исполнял бы роль старшего. «… мы, мастера, имея тут же стол и квартиру, постоянно встречались с семьей Ивана Дмитриевича, – вспоминал Соловьев, – и чувствовали себя как бы членами ее благодаря доброму и заботливому отношению к нам супруги Ивана Дмитриевича Евдокии Ивановны. После занятий, по вечерам, иногда Сытин приглашал нас, мастеров, к себе, и за чайком обсуждались наши текущие и будущие дела…. По вечерам, в общей беседе Иван Дмитриевич нередко посвящал нас в торговые дела, сообщал нам, что картины наши идут хорошо, покупателям нравятся, сокрушался, что мало разнообразия, но с одной машиной трудно было что-либо сделать большее».

Разнообразия, и правда, было мало. Весь ассортимент сытинского производства первоначально состоял из нескольких популярных лубочных картинок, вариаций на темы пушкинской «Полтавы», анекдотов из жизни Александра Суворова и аллегорий на военные темы. Ничего нового, все то-же, что и у других печатников. Только что качеством получше. Но убедить книжников-оптовиков в том, что качество лучше, чем дешевизна было не так просто. Поэтому до поры мастерская Сытина особенной известностью или популярностью не пользовалась.

Счастливые карты

Первые удачи и расширение ассортимента, сколачивание коалиции

В апреле 1876 года в Болгарии, находившейся под властью Османской империи, вспыхнуло национально-освободительное восстание. Спустя месяц оно было с невиданной жестокостью подавленно турецкими войсками. Еще до окончания восстания русский консул в Эдрине Алексей Церетели[19] докладывал российскому правительству, что турки полностью уничтожили огромное количество деревень и сел, в которых проживало более 75 тысяч человек. Точное количество погибших неизвестно, так как турецкое правительство не очень приветствовало подобные подсчеты, но, по данным историков, их было никак не меньше 30 тысяч человек. Российская империя, покровительствовавшая угнетенным православным народам, не могла пройти мимо такого преступления и потребовала от Турции ответа. Которого не последовало. В апреле следующего, 1877 года, Российская империя объявила Турции войну, захватила Шипкинский перевал, после двухмесячной осады взяла Плевну, и вышла на Константинополь.

Иван Дмитриевич Сытин, 1878 год

Счастливая мысль родилась в голове Сытина в ту же минуту, когда он узнал об объявлении войны. Не мешкая, он сразу бросился на Кузнецкий мост, где купил карту Бессарабии[20] и Румынии, на которой была обозначена река Прут. Именно ее форсировали русские войска в первый день войны. Карты эту он тут же отнес в литографию и велел мастеру скопировать ее в самом срочном порядке. Камни для печати были готовы уже к пяти часам утра. После чего была запущена машина и к утру большая партия карт, на которых стрелками были обозначены движения войск, была готова. На листах стоял заголовок: «Для читателей газет. Пособие». Ход был поистине гениальный. Дело в том, что газеты того времени просто физически не могли помещать рисунки. Печатались они на типографских машинах с помощью уже готовых шрифтов, а изготовление клише для картинки занимало долгое время и никак не соответствовало оперативности издания. В то же время газеты сразу запестрели статьями, очерками, заметками и сообщениями, в которых описывался ход боевых действий. Читателю же совсем не всегда было понятно, о чем идет речь, если в заметке написано, к примеру, что полк генерала Доброхотова выдвинулся к крепости Аккерман. Что это за крепость, где она расположена, как именно можно к ней выдвинуться, все это можно было узнать только из карт, а их к заметке не предлагалось. Зато они предлагались Сытиным. Весь тираж разошелся буквально в мгновение и его пришлось срочно допечатывать. Три месяца литография Ивана Сытина практически монопольно печатала карты военных действий, иногда в голом виде, иногда сопровождая их краткими описаниями. Три месяца потребовалось конкурентам для того, чтобы понять выгодность затеи и подхватить ее. Но к тому времени все московские оптовики уже твердо знали адрес сытинской конторы и закупали ходовой товар у молодого издателя. Вместе с картами хорошо шли и портреты генералов, и картинки с изображением главных сражений. Популярность сытинской продукции мигом взлетела до таких высот, с которых, как говорил потом сам издатель «покупатели положительно рвали товар из рук и торговались не о цене, а о количестве».

Но Сытину одного коммерческого успеха было уже мало. У молодого издателя просто руки чесались напечатать на своей машине что-то более значительное и нетленное, чем «Похороны Кота» или «Бову-королевича». Однако пока он мог печатать только лубки. Но ведь и лубки можно делать разные. Мысль о том, что даже дешевую продукцию для крестьян можно совместить с высоким искусством пришла ему еще в конце 1877 года.

Как ему удалось познакомиться с маститым скульптором и художником Михаилом Микешиным[21] нам неизвестно. Но точно известно, что уже в 1878 году он уговорил мастера написать специально для его литографии несколько «народных» картинок.