Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" № 7 за 2006 год Страница 12

Она поражает своим размахом. Да это как бы и не Тверская уже, здесь все по-другому, прежде всего настроение. Тверская – улица деловитая, скоростная, а Пушкинская площадь вся «про» отдых, спокойное размышление, встречу. Придет или не придет? Любит – не любит? А все из-за памятника Александру Сергеевичу скульптора А. Опекушина, появившегося в конце эпохи реформ Александра II. Небольшой по размерам монумент держит всю площадь с ее разношерстной застройкой: от главного здания комбината «Известия» (1925-1927), напоминающего пульт управления диковинной машины (ранний памятник советского конструктивизма), до кинотеатра «Пушкинский» (ранее «Россия») 1961 года – одного из ключевых произведений «оттепельной» архитектуры, возведенного на месте Страстного монастыря.

Еще недавно взгляд поэта был обращен на рекламу газировки с лозунгом «Бери от жизни все». «Фамусовы» негодовали: это, мол, оскорбительно для поэта. Хотя, с другой стороны, Пушкин ведь «наше все». Рекламу, впрочем, уже сняли. Еще раньше (в 1950) огорчение москвичей вызвала перестановка памятника из устья Тверского бульвара на нынешнее место перед кинотеатром (после того, как снос Страстного монастыря лишил площадь центральной доминанты). «Наших богов хоть редко, но переставляли… Этот – всегда стоял. Памятник Пушкину был первым моим видением неприкосновенности и непреложности», – писала задолго до того Марина Цветаева. Быть может, потому эта нехитрая перестановка по сей день вызывает недовольство у старожилов.

Уже более столетия подножие памятника Пушкину – самое популярное наземное место встречи москвичей, с которым могла бы поспорить разве что колоннада Большого театра. Вокруг Пушкина – узкая полоска сквера при кинотеатре «Россия» с любителями пива на скамейках. И – все: площадь, по сути, закончилась – дальше разливается бескрайнее автомобильное море. Движение здесь столь напряженно (переходить улицу на углу Тверского бульвара опасно для жизни при любом сигнале светофора), что московские власти даже приняли решение увести его в туннель.

И уже совсем по-другому чувствуешь себя в знаменитом переходе на Пушкинской. Это не только старейший подземный переход Москвы; это – царство полузабытых 90-х с их бесконечными ларьками, в которых продается вперемешку все, что угодно, – от жвачки до элитной косметики и дорогих фотоаппаратов. Здесь царит нехарактерный для нынешней Тверской какой-то привокзальный дух – однако бывает, что заглядывают и вполне респектабельные люди (например, в киоск для киноманов). Здесь же 8 августа 2000 года произошла страшная трагедия – взрыв, в результате которого погибли 13 человек.

Если сравнивать с ней улицу Горького 1980-х годов с ее пыльными витринами, пустыми магазинами и очередями в «Арагви» и кафе «Космос», следует прямо заявить: буржуазный лоск Тверской к лицу и значительно лучше сочетается с полированным гранитом и ценными сортами мрамора. Разве что рекламные вывески могли бы быть посдержаннее.

Но вернемся на землю. Там, где Тверская наконец покидает пределы Пушкинской, островком какой-то старой, спокойной жизни справа возвышается меланхоличный фасад бывшего здания газеты «Русское слово» (Адольф Эрихсон, 1905). За долгие годы советской власти дому (а его ведь тоже двигали!) удалось сохранить и замечательный керамический орнамент, и даже ценнейшее оригинальное остекление в стиле модерн. На втором этаже уже многие годы сидит американский ресторан «Фрайдис». Чуть дальше, за углом, другой след 1990-х с их любовью к «made in America» – кинотеатр «Кодак киномир», один из первых московских кинозалов «нового типа» – с DOLBY и попкорном. В этом же переулке внимательный прохожий заметит здание неописуемой мощи и красоты. Похоже на филиал Саввинского подворья, но на самом деле это ссудная касса, построенная в предреволюционный 1916 год в том же стиле. Экскурсий внутрь не водят, а жаль. Остается лишь любоваться освещенными по вечерам окнами первого этажа: в них открываются чертоги не хуже «Елисеевского»!

Начиная отсюда, Тверская заметно меняется. Гуляющих почти нет; нет и сплошной стеклянной витрины магазинов. К Патриаршим, в царство тихих переулков, манит грандиозная арка в доме с «Бенеттоном» – там, за ней, еще сохранилась старая, двухэтажная Москва, которую все так любят, но никто не бережет.

Но мы пойдем дальше, тем более что по той же левой, нечетной стороне начинается обширная и очень красивая усадьба – в XIX веке Английский клуб, а в недавнем прошлом – самый официозный музей города: Музей революции. Сейчас в доме № 21 разместился Музей современной истории России. О славном дореволюционном прошлом напоминают лишь сторожевые львы у ограды. Внутри – выставочный центр, где помимо исторических экспонатов охотно демонстрируют и примитивную живопись, и даже гламурную фотографию. Еще недавно парадный двор музея украшал сгоревший троллейбус – в память об августовском путче 1991 года. Потом он как-то незаметно исчез, а взамен появился броневичок.

Следом за Музеем революции – театр имени Станиславского, место важное, хотя и не имеющее отношения собственно к Константину Сергеевичу (он здесь никогда не работал – как, впрочем, и Мария Николаевна Ермолова в театре своего имени). До самого недавнего времени здесь радовал москвичей своими моноспектаклями Петр Мамонов, лидер «Звуков Му». Спектаклей было три – «Есть ли жизнь на Марсе?», «Полковнику никто не пишет» и «Шоколадный Пушкин». Атмосфера на всех них царила пронзительная; в партере бородатые лысые мужики утирали слезу, на галерке пожилые дяди с остатками хипповского «хаера» заливали очередную яркую реплику беленькой из че

кушки. После спектакля Мамонов выходил с гитарой и пел несколько старых песен из репертуара своей культовой группы. Говорят, это не театр. Может, и так. Но катарсис был самый настоящий.

Кстати, удивительное совпадение – следующий за театром Станиславского переулок называется Мамоновским (там располагается еще один театр – МТЮЗ). Прямо на его углу начинается жилой дом Наркомлеса (№ 25), построенный архитектором Андреем Буровым в соавторстве с известным графиком Владимиром Фаворским. По мнению исследовательниц Броновицких, именно этот дом – точнее, его правое крыло, законченное в 1936 году, – задал масштаб реконструкции улицы Горького. У Бурова, правда, получилось изящнее, чем у Мордвинова, а от гигантского карниза его «палаццо» на душе становится теплее. Особенно, если знать, что родина таких карнизов – ренессансная Италия.

Последний отрезок собственно Тверской – до Маяковской площади – это уже, что называется, шоссе. Глаз ни на чем не задерживается, и здания – вроде лубочного «Марриотта» – стоят пыльные, скучные. Уже лет десять по правой стороне на этом участке сносят дома: вот и сейчас сломали гостиницу «Минск». А сама Маяковская (прежнее-новое название – Триумфальная – пока не прижилось) с памятником поэту, Залом Чайковского и недовысоткой гостиницы «Пекин» потонула в суете: пешеходу здесь не место, главное – увернуться от машин. А между тем посреди стоит замечательный гранитный поэт, а под землей – самая красивая станция московского метро, тоже «Маяковская».

Памятник открыли в 1958 году, и он сразу же стал известнейшим местом сбора московской интеллигенции. Здесь в конце 1950-х собирались и читали стихи Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, пел песни своим камерным голосом Окуджава – без мегафона или усилителей, без афиш и объявлений. Срабатывало «сарафанное радио»: за пару часов собиралась маленькая группа – человек в 150– 200. Здесь же на площади – примерно там, где сейчас «Ростикс», – располагался ресторан «София», который гурманы 1960-1970-х любили за прекрасные шашлыки. А чуть дальше, на месте фешенебельного ресторана «Горки», находилось главное место тогдашней богемы – кафе «Молодежное», или попросту «КМ», фактически первый московский джаз-клуб.

Но это уже было на том отрезке улицы Горького, который ныне именуется 1-й Тверской-Ямской: номерное название подчеркивает ее «рядовой», а не исключительный характер. Столичная магистраль закончилась. Старая, долужковская и даже, по духу, какая-то дореволюционная маленькая Москва то и дело пробивается на этом отрезке – и в ценниках, на которых весело скачут орфографические ошибки, и в клубах, которые не удается раскрутить, и в магазинчиках «для своих», ютящихся в подвалах зданий. Подойдите к дому с нишей, украшенной шахматной доской в голубоватых тонах (1-я Тверская-Ямская, № 6) начала прошлого века. Он и несколько его соседей – подлинный уголок провинциального городка, только перед ними проносятся резвые «порше» и плавные «мерседесы».

Такая вот разная у нас Тверская. Соединением противоположных начал – элитного и разночинного, пышно-парадного и провинциально-уютного – поражала она Белинского в XIX веке. Приглядевшись, обе эти стороны можно увидеть в ней и сейчас. Пожалуй, в этом можно усмотреть и свойство самой России.