Лидия Богданович - Записки психиатра Страница 13

И вдруг страшно, раздирающим душу голосом закричала какая-то женщина. Я прижалась к теткиному платью. «Молчи, молчи, крести рот… Закрещивай! Это кричит дьявол во чреве кликуши», — сказала тетка. Воющая женщина упала передо мной и заколотилась о каменный пол церкви. Я видела ее перекошенный рот и пену на посиневших губах. Потом тетка мне объяснила: «Каждый может стать кликушей, если согрешит. Дьявол вселяется в грешное чрево; только он не может вытерпеть, когда выносят дары христовы… Тут ему тошно делается, он воет, кричит и об землю бьется. Видела?» В эту ночь мне не спалось. Я, доктор, была очень пытливая, но боялась тетки и никогда ни о чем ее не спрашивала…

Как-то в праздник крещения тетка велела мне принести из церкви «иорданской воды». И надо же было случиться, что я заигралась с девочками по дороге, потом спохватилась, побежала, но обедня уже отошла, — было поздно. Знала, что тетка меня жестоко накажет. Шла домой, а ноги подкашивались. Готова была сделать, что угодно, только бы не встретиться с теткой. Боялась ее страшно. Плелась, сама не зная, куда иду. Вижу — колонка. Люди воду берут. Тут и придумала: быстро наполнила бутылку водой и побежала к дому. Но не вышла моя хитрость. Тетка меня слишком хорошо знала, чтобы не заметить моего волнения. Помню, у меня дрожали ноги, пропал голос и я осипла. На тринадцатом году я солгала в первый раз.

«Покажи воду», — подозрительно сказала тетка и протянула руку за бутылкой. Я не выдержала, расплакалась и сама все рассказала. Представьте, тетка на этот раз меня не побила. Видно, ради праздника. Она только пронзительно поглядела мне в глаза и сказала:

«Согрешила? В великий святой день согрешила обманом и ложью. Дьявол тебе явится!»

Ночью, холодная от страха, я с головой завернулась в одеяло. «Дьявол тебе явится!» — неотвязно звучало у меня в ушах, и я ждала с ужасом, с напряжением ждала — он явится… И вдруг он появился. Черный, с огненными глазами, он плыл по воздуху ко мне. Я крикнула и забилась в судорогах. Потом долго болела. Приходили какие-то старухи, шептали надо мной, крестили меня, отливали водой. Я горела, металась. Мне было все равно, я знала, что дьявол возьмет меня к себе.

Стала выздоравливать, но была еще слаба. Первый мой выход из дому был в церковь. У меня кружилась голова, все качалось.

«Приложись к образу! — скомандовала тетка. — Сейчас вынесут святые таинства. Причастишься».

Поплыл мелодичный знакомый мотив молитвы перед причастием. Сразу вспомнилась кликуша… слова тетки: «Кто согрешит, в того дьявол вселится» и мой крещенский грех. Знаете, доктор, показалось мне, что именно сейчас обязательно должен кто-то закричать.

«Клади земной поклон, дары выносят», — шепнула тетка.

Рухнув на холодный пол, я неистово закричала. Меня накрыли чем-то черным. Больше ничего не помню. Потом долго не водили в церковь. Старухи говорили: «Порченая… за грехи родителей». А какие грехи у родителей? Мать — мученица, всю жизнь страдала от пьяницы отца, от его побоев. Отец стал пить вскоре после моего рождения оттого, что не хотел итти по купеческой дорожке дяди. Но был он человеком слабым, усилий не делал, да так и погиб в казенке…

Больная замолкла. На ресницах показались одинокие слезинки.

— Что было с вами дальше?

— Я училась… Была способной… красивой. Семнадцати лет вышла замуж — тетка советовала, а я не спорила — у меня не было воли. Муж оказался алкоголиком. Единственный ребенок умер. Потом встретила и полюбила другого — вы его видели — мой теперешний муж. Бросила того, вышла замуж. Жизнь стала спокойной, хорошей. Жить бы да жить, но припадки с детства продолжаются до сих пор. Измучена болезнью. Сил нет…

Теперь после рассказа больной мне, врачу, стало понятной сущность ее болезни. Это был слабый нервно возбудимый человек, плохо управляющий собой. Больная жила не рассудком, а эмоциями и была в их полной власти. «Сверхсильные» для нее переживания привели ее к такому состоянию, которое врачи понимают как слабость коры мозга. Малейшее раздражение вызывает у нее возбуждение, крик, слезы, припадки. Разумные доводы на нее не действуют. Даже обыкновенные раздражители, ничтожные причины, которые в здоровом человеке не оставляют следа, для такой больной являются «сверхсильными».

Оттого у нее при малейшем волнении и происходили нервные припадки, симптомы — как-то: невозможность стоять, ходить, говорить, слышать.

— Ну, а чем объяснить, что я не могу ходить? — спросила больная.

Я постаралась ей разъяснить и она, неглупый человек, очень хорошо меня поняла. Но в силу болезненной привычки еще сопротивлялась.

— От лечения у меня никогда никакого толка не было.

— Вам надо делать усилия. Иначе мышцы ног атрофируются, и вы не сможете совсем ходить.

Я нарочно сгущала краски. Больная, видимо, испугалась.

— Что же делать, доктор? Помогите. Все буду выполнять.

— Идите сейчас в палату без посторонней помощи!

— Не смогу!

— Все-таки, попробуйте! Не робейте. Ваши ноги совершенно здоровы.

Больная встала, пошатнулась, снова села в кресло.

— Ничего. Еще несколько усилий и вы справитесь.

— Правда, вы думаете?

— Уверена.

— Еще попробую.

Шатаясь, держась за стены, больная дошла до двери, оглянулась на меня со слабой улыбкой, потом облегченно вздохнула и медленно направилась в свою палату.

В данном случае я рассчитывала на главный симптом истерии, а именно на повышенную внушаемость больной. Расчет оказался правильным.

Я представила себе маленькую, способную, с хорошими задатками девочку, изуродованную бытом, окружением и искренне пожалела эту женщину. Дурная, тяжелая среда привила ей болезнь, и корней этой болезни она теперь не видит. Как много надо делать ей усилий, чтобы обрести здоровье. А ведь это не только возможно, но иначе быть не может.

По моему глубокому убеждению, больную следовало не только лечить, но и перевоспитывать. Эта женщина нуждалась прежде всего в строгом трудовом режиме, к которому была совсем непривычна. Она нуждалась и в выработке умения контролировать свои поступки, укреплять нервную систему.

Психиатрические больницы в отличие от других больничных учреждений более широко применяют трудовой метод лечения, так называемую трудовую терапию. По мере надобности врач назначает больному ручной или физический труд, часто связанный с пребыванием на свежем воздухе, или же различные виды художественных работ, вызывающие у больного радость творчества.

Как часто родственники больных высказывали мне недовольство тем, что вместе с лечением одновременно «заставляют больных работать». «Больница лечит только лекарствами» — так думают иные. Забывается основа жизни и благополучия — труд. Кому не известно: праздность, безделье ведут человека к пассивному подчинению себя случайным эмоциям, к безволию, к ослаблению «тормозов», к неуверенности к себе.

Какие бы магические свойства нам, врачам, ни приписывали, мы знаем, что первым своим лекарем является сам больной, делающий над собой усилия, чтобы стать здоровым.

Вначале больная активно сопротивлялась «варварскому методу лечения», и в этом неразумно помогал ей муж. Только после его отъезда мне кое-что удалось сделать. Больную надо было заставить работать над собой и для себя.

Через неделю больная стала ходить. Мы радовались вместе, но недолго. Как-то задержались письма от ее мужа. Она легла и весь день не вставала с постели, а при моем вопросе знаками показала, что ей свело челюсти и говорить она не может. Уговоры и утешения не помогли. Помогло бы письмо, но его не было.

Тогда я решила использовать не испытанное еще мной средство. В ее присутствии начала беседовать с другой больной, которой рассказала очень смешную историю. Моя больная вдруг сделала глубокий вздох, что освободило ее от спазма, и вместе с соседкой громко рассмеялась.

Больной было назначено лечение. Под влиянием малых доз брома, теплых ванн, душей, прогулок на свежем воздухе больная стала хорошо спать.

Однако главным в ее лечении должна была явиться трудовая терапия — лечение творческим, осмысленным трудом.

Я начала подыскивать для больной занятие. Мне припомнилось, с каким сожалением, она рассказывала о своих неиспользованных артистических способностях, и я предложила ей организовать среди больных драматический кружок. Она взялась за дело робко, неуверенно. Но постепенно увлеклась, выявила тонкий вкус и хорошие организаторские способности. С ее помощью в больнице были поставлены два отрывка из пьес Островского. Она переписывала роли, разучивала их с больными, руководила установкой декораций. Ее лицо оживилось, в глазах светилась радость.

Кто бывал на театральных представлениях в психиатрической больнице, тот знает, какая это благодарная аудитория, с искренними, почти детскими эмоциями. Когда моя больная играла веселые роли, это вызывало у зрителей бурю восторга.