Джулиан Корбетт - Великие морские сражения XVI–XIX веков Страница 13

Дело в том, что ограниченная война позволяет использовать оборону без ее обычных недостатков в степени, невозможной в неограниченной войне. Эти недостатки, главным образом, заключаются в том, что она имеет тенденцию отдавать инициативу противнику и лишает войска радостного возбуждения, вызванного наступлением. Но в ограниченной войне, как мы увидим, этого может и не быть, и, если без этих жертв мы сможем действовать в основном в обороне, наша позиция станет в высшей степени сильной.

Утверждение не допускает сомнений. Даже если мы не вполне согласны с доктриной Клаузевица о силе обороны, можно, по крайней мере, принять ее модификацию, сделанную Мольтке. Он утверждает, что сильнейшая форма войны – то есть форма, которая экономически способствует высшему проявлению силы в данных войсках, – это стратегическое наступление в комбинации с тактической обороной. Это в самом деле условия, которые может дать ограниченная война, если театр и метод выбраны правильно. Следует помнить, что использование этой формы войны предполагает возможность, благодаря высшей степени готовности и мобильности или удобному географическому положению, закрепиться на территориальной цели, прежде чем противник сумеет собрать силы, чтобы помешать. Сделав это, мы получаем инициативу, и противник, предположительно не имеющий возможности атаковать нас дома, должен согласиться с нашим началом, попытавшись изгнать нас. Мы находимся в положении, позволяющем встретить атаку в районе по своему выбору и использовать все возможности контратаки, которые предоставят нам его утомленные наступающие войска. Предполагая, что территориальная цель окружена морем, а наш противник не обладает преимуществом на море, такие возможности непременно представятся и, даже если не будут использованы, затруднят главную атаку. Отличный пример – нервозность русских во время их наступления в глубь Ляодунского полуострова, вызванная опасностью контрудара со стороны залива Печили.

Ситуация, которую создает этот метод ведения боя, характеризуется тем, что наша главная стратегия – наступление, то есть наше главное движение – позитивно и имеет целью оккупацию территориальной цели. Малая стратегия, которая следует далее, должна быть в общих чертах оборонительной, призванной, пока противник старается вытеснить нас, накопить максимальную энергию контратаки, соотносимую с нашими силами и возможностями.

Если мы считаем, что благодаря всеобщему соглашению в современных условиях сухопутной войны больше невозможно провести границу между тактикой и малой стратегией, мы имеем в свою пользу для всех практических целей идентичную позицию, которую Мольтке считал важным элементом сильнейшей формы войны. Можно сказать, что наша большая стратегия – наступление, а наша малая стратегия – оборона.

Если к тому же ограниченная форма войны имеет этот элемент силы выше, чем неограниченная форма, очевидно, правильно использовать более изнурительную форму и когда цель ограниченна, так же как и правильно использовать оборону, когда цель негативна и мы слишком слабы для наступления. Этот пункт очень важен, поскольку является прямым отрицанием текущей доктрины о том, что в войне может быть только единственная допустимая цель – уничтожение средств сопротивления противника и что первоочередной целью всегда должны являться его вооруженные силы. Встает вопрос: не является ли иногда нерациональным стремиться прямо к последующей цели войны?

Несмотря на все то, что об этом говорили Клаузевиц и Жомини, преобладает мнение, что вопрос допускает только один ответ. Фон дер Гольц, например, подчеркивал, что уничтожение противника всегда должно быть целью современной войны. По его мнению, «первый принцип современной войны» состоит в том, что «непосредственная цель, против которой должны быть направлены все наши усилия, – это вражеская армия». А у принца Крафта есть максима, что «первой целью должно быть уничтожение вражеской армии. Все остальное – оккупация страны и т. д. – находится на втором плане».

Здесь автор признает, что процесс оккупации вражеской территории – это операция, отличная от уничтожения вооруженных сил противника. Фон дер Гольц идет дальше и протестует против обычной ошибки, заключающейся в рассмотрении уничтожения главной вражеской армии как синонима полного достижения цели. Он утверждает, что, согласно существующей доктрине, хорошо, «когда два воюющих государства отличаются примерно одинаковой природой». В случаях, когда оккупация территории должна быть произведена как отдельная операция, не требующая предварительного разгрома вражеской армии, и если условия таковы, что можно оккупировать территорию с выгодой, предварительно не нанеся поражение врагу, это определенно вопрос педантизма – настаивать, чтобы на завтра было отложено то, что можно сделать сегодня. Если речь заходит об оккупации всей территории противника или даже ее существенной части, немецкий принцип, конечно, хорош, но далеко не все войны таковы.

Настойчивое требование соблюдения принципа «уничтожения» и даже его преувеличение в свое время было ценным, поскольку предотвращало возврат к старым, дискредитировавшим себя методам. Но он выполнил свою функцию, и слепая приверженность ему, без учета принципов, на которых он основан, имеет тенденцию низводить военное искусство до поединка дубинками.

Клаузевиц, во всяком случае, как указывал генерал фон Кеммерер, был слишком грамотным солдатом, чтобы связывать себя столь абстрактным предположением во всей его современной незрелости. Если бы дело обстояло так, для более слабого государства было бы в любом случае невозможно вести успешную войну против более сильного, а этот вывод опровергается историческим опытом. То, что высшая форма войны, такая как наступление, является более радикальной, представляется определенным, если, конечно, условия позволяют ее использовать. Но Клаузевиц, и это следует помнить, четко утверждает, что такие условия предполагают наличие у воюющей стороны, использующей высшую форму, большого физического или морального превосходства или находчивости и инициативы – внутренней склонности к большим опасностям. Жомини так далеко не зашел. Он, конечно, вычеркнул бы «внутреннюю склонность к большим опасностям», потому что, по его мнению, именно она заставила Наполеона злоупотребить высшей формой войны себе на гибель. Как мы видим, история не меньше, чем теория, не поддерживает идею одного ответа, и создается впечатление, что даже в Германии начинается противодействие истинному учению Клаузевица. Поясняя его, фон Кеммерер говорит: «Поскольку большинство самых выдающихся военных авторов нашего времени поддерживают принцип, заключающийся в том, что в войне наши усилия всегда должны быть предельными и что намеренное использование низших средств демонстрирует слабость, я считаю своим долгом заявить, что широта взглядов Клаузевица вызывает у меня высшую степень восхищения».

Если быть точным, Клаузевиц утверждал следующее: когда условия неблагоприятны для использования высшей формы войны, захват небольшой части вражеской территории может рассматриваться как правильная альтернатива уничтожению его вооруженных сил. Но он считал эту форму войны чем-то вроде хитрости, уловки. Его чисто континентальные взгляды не позволили ему понять, что вполне возможны ситуации, когда цель будет действительно настолько ограниченна, что низшая форма войны окажется более эффективной и экономичной. В континентальной войне, как мы уже видели, такие случаи вряд ли возможны, но при значительном влиянии морского фактора они заявляют о себе во весь голос.

Тенденция британцев выбирать низшую или ограниченную форму войны всегда была выражена так же ясно, как противоположная тенденция на континенте. Отнесение этой тенденции, как иногда делают, к унаследованному недостатку военного духа было бы противоречием в отношении весьма впечатляющих достигнутых с ее помощью результатов. Нет никаких оснований объяснять ее чем-то другим, кроме как здравомыслием при выборе формы войны, наилучшим образом соответствующей условиям существования британцев. Их благоразумие и проницательность настолько развиты, что они обычно применяли именно ограниченную форму войны не только в том случае, когда ее целью являлась точно определенная территория, но и когда обоснованность ее применения была менее очевидна. Как уже говорилось в предыдущей главе, британцы применяли ее, причем в основном успешно, и действуя вместе с союзниками на континенте для неограниченной цели, то есть когда общая цель – уничтожение общего врага.

На деле выбор между двумя формами зависит от обстоятельств каждой конкретной ситуации. Необходимо определить, является ли политическая цель действительно ограниченной, можно ли свести ее, если она ограниченна лишь теоретически, к конкретной ограниченной цели и способствуют ли стратегические условия успешному применению ограниченной формы.