Национальный предрассудок - Коллектив авторов Страница 13

тем, несмотря на всеобщий страх оказаться под руинами собственных домов, никто не решился покинуть ходившие ходуном жилища, ибо сколь ни велика была опасность, угрожавшая всем находившимся под крышей, снаружи она была еще больше. Кирпичи, черепица и камни с крыш носились по улицам с такой скоростью, что не нашлось ни одного человека, который бы решился выйти за дверь, а ведь дома в любую минуту и в самом деле могли обрушиться.

Автор этих строк находился в то время в крепком кирпичном здании на окраине Сити, и трубы, упавшие на соседние здания, сотрясли наш дом с такой силой, что казалось, они падают прямо нам на голову. Меж тем всякая попытка распахнуть дверь и выбежать в сад сопряжена была с огромной опасностью, а потому все мы сочли за лучшее довериться всемогущему Провидению и, вместо того чтобы встретить смерть под открытым небом, покорно ждать, покуда буря нас заживо не похоронит под завалами, ибо ощутить себя в полной безопасности можно было лишь на расстоянии двухсот с лишним ярдов от любой постройки. И то сказать, ураган с легкостью срывал с крыш тяжелую черепицу, и кое-где, на самых широких улицах, мы замечали разбитые черепичными обломками окна. Автор собственными глазами видел, как черепица, сорванная с крыш на высоте тридцать-сорок ярдов, уходила в утоптанную землю на пять – восемь дюймов. Снесенные с более высоких домов обломки дерева, железа и свинцовые листы улетали гораздо дальше, о чем еще будет сказано.

Очень многие из опрошенных согласно заявили, что во время разбушевавшейся бури они явственно ощутили колебание земли; располагаем мы и несколькими подтверждающими это письмами. Однако, случись землетрясение на самом деле, его бы почувствовали все до одного; к тому же люди, его ощутившие, находились под крышей, а не под открытым небом и пребывали в такой панике, что вполне могли стать жертвой разыгравшегося воображения, – вот почему я не берусь утверждать, что землетрясение и впрямь имело место. А поскольку к рассказам очевидцев мы решили отнестись с большой осторожностью, дабы передать потомкам сведения самые достоверные, лишь те, что не оспорит ни один здравомыслящий человек, – все несообразности услышанных нами историй, многие из которых поражают воображение своей необычностью и новизной, мы утаивать не станем, дабы читатель сам мог судить об их правдивости.

Дело в том, что цель, которую мы перед собой поставили, заключается в том, чтобы опереться в своем повествовании на самые надежные, не вызывающие и тени сомнения источники и тем самым отучить легковерного читателя верить всевозможным домыслам.

Именно по этой причине я не могу с полной уверенностью утверждать, что землетрясение действительно имело место. Вместе с тем всеобщие ужас и тревога были столь велики, что нет ничего удивительного, что люди воображали то, чего не было, и преувеличивали многое из того, что было, ведь у страха, известное дело, глаза велики; страх очень часто убеждает нас в реальности несуществующего, того, чему, если бы не охвативший нас ужас, у нас не было бы ни малейших оснований верить.

Были среди лондонцев и такие, кто посчитал, что слышит раскаты грома. Происходило это потому, что ветер, дувший с невероятной силой, издавал шум, напоминавший гром; многие отмечали, что рев ветра был не в пример громче обычного, ибо буря бушевала с невиданной яростью, отчего и возникало ощущение, будто где-то вдалеке раздаются громовые раскаты. И хотя сам я не припомню, чтобы до меня доносились удары грома или чтобы я видел в Лондоне или вблизи от Лондона молнию, – в сельской местности, говорят, в небе видны были огненные всполохи, где-то, к вящему ужасу жителей, гремел гром и небо освещалось молниями.

Не могу здесь не заметить, что люди, погрязшие во грехе, равно не страшатся ни Божьего суда, ни человеческого, о чем среди прочего свидетельствует то обстоятельство, что шайка отъявленных негодяев в самый разгар бури ворвалась в Попларе в дом и вынесла оттуда все его содержимое. Примечательно, что, хотя ограбленные стали кричать: «Воры! Горим!» в надежде привлечь внимание живущих поблизости и заручиться их помощью, – чувство самосохранения и всеобщий страх были в эти часы столь велики, что ни одна живая душа не протянула руку помощи семье, ограбленной посреди всеобщего хаоса.

Быть может, на этих страницах было бы небесполезно предаться грустным мыслям о том, сколь безразличны к невидимым и высшим силам должны быть люди, коли они способны совершать тяжкие преступления в то время, когда Природа обрушилась на мир всей своей мощью, и тысячи людей в страхе ждали, что Страшный суд наступит с минуты на минуту.

Несколько беременных женщин, которые были на сносях или у которых схватки начались от страха перед бурей, вынуждены были, рискуя жизнью – своей и ребенка, разрешиться от бремени, прибегая к той помощи, какая была под рукой; акушерки же пребывали в таком страхе за собственную жизнь, что лишь немногие из них посчитали себя обязанными проявить заботу о роженицах.

Единственное, чего в ту ужасную ночь удалось избежать, так это пожара; впрочем, подобная удача сопутствовала людям далеко не везде. В Норфолкском графстве, к примеру, город*** был почти полностью уничтожен вследствие чудовищного пожара; пламя, разносимое ветром, свирепствовало с такой силой, что горожанам так и не удалось его затушить. От ветра языки пламени вздымались столь высоко, что невозможно было находиться рядом. Если люди подходили к горевшему дому с наветренной стороны, им грозила опасность, не удержавшись, упасть в огонь; если же с подветренной – пламя рвалось прямо в лицо.

Случись пожар в Лондоне – и последствия его были бы чудовищны: у жителей столицы не было никаких шансов спасти свое добро, да и собственную жизнь тоже, ведь даже те, кому удалось бы на свой страх и риск выбраться из охваченного пламенем дома, вряд ли избежали бы смерти на улицах, ибо, как уже говорилось, кирпичи и обломки черепицы свистели над головой наподобие картечи, и наутро дороги были усыпаны шифером, а у входа в дом громоздились горы свалившегося с крыш мусора.

К пяти часам утра буря, начавшаяся в полночь и усилившаяся к двум часам ночи, продолжалась с прежней силой. С пяти же до половины седьмого ветер задул с еще большей свирепостью и был в эти полтора часа столь сокрушителен, что если бы он не стих, то уничтожил бы все живое на своем пути.

С той же силой ветер дул на протяжении семи дней, от среды до среды, за каковое время не было ни одной минуты, которую моряки не назвали бы штормовой, причем две ночи, о чем уже приходилось писать,