Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… - Эрих Мария Ремарк Страница 13

Сегодня утром встал уже в пять. Непостижимо. Читал. С девяти до десяти играл в теннис. Купался. Слабый дождь. Медленно разворачивается к двенадцати часам синева дня.

14.09.<1938. Париж>

Вчера около половины одиннадцатого пришла Пума; была дома, нашла мое письмо. Телефонные звонки. Услышали от Рези*, что в Германии сегодня призывают на службу рожденных в годы Первой мировой войны. Рези едет в Берлин повидать своего сына. Пума слышала, что во Франции будут призывать на военную службу не имеющих гражданства. Был озабочен, так как я нахожусь во Франции уже четыре месяца и должен был давно получить удостоверение личности. Сидели до полуночи у радио. Ультиматум истек. Одиннадцать погибших. Чешское правительство потребовало перемирия, затем переговоров. Вышли на улицу. Встретили Кольпе. Отправились в «Ле Жур». Потом к «Фуке». Сидели почти до двух. Пума весь вечер строила планы. Хотела отвезти меня в Порто-Ронко; всех нас отправить на корабле, чтобы попасть в американское посольство. Около двух в отеле. Неурядица в лифте. Бой спрашивает: «Четвертый?» Я отвечаю: «Шестой». Пума в тот же момент: «Пятый». Я несколько раздраженно: «Я только хотел проводить тебя до двери. Не будь такой пугливой». Она объяснила, что хотела увидеть Джо, которая перед этим встретила своего брата, выпила с ним и, пока Пума добиралась до отеля, зашла в ее комнату и там заснула. Я ушел. Чистил зубы, когда появилась Пума. Сказал ей, пусть идет спать. Она ответила, что у нее еще есть время. Джо спит в одежде, не надо ее будить. Меня несколько возмутили ее забота и в то же время коварство. Почувствовал себя, прав или не прав, отодвинутым на второе место. Но не из-за этого второго места, а потому, как она вела себя днем, словно все уже прошло, и именно наше проходит, черт возьми, тогда она должна уже решиться и не тянуть. Начал с американского консульства; сказал, пусть она не тратит свое время, – я сам пойду туда. Она обиделась. Меня злила ее нервозность, причина которой заключалась в том, что Джо уснула. Постарался ее успокоить. Недолго лежали рядом на диване в салоне, потом на постели. Пума была осторожна, чтобы не возникла неудобная ситуация; было видно, она хотела уйти. Собралась уходить – ей якобы нужно Руди и т. д. сообщить последние новости. Я сказал, мы можем позвонить. Она: «Нет, если они уже спят, не стоит их будить. Я пойду посмотрю».

Сегодня утром звонок. Хотят в без четверти три идти в американское посольство. Политическая ситуация только обостряется: плебисцит, что значит то же, что отделение, или война. Отношения между судетскими немцами и чехами прерваны. Уже восемнадцать убитых.

Это значит, надо решаться! Прочь от вялых болтунов! Самоопределение! Собраться с силами! Отбросить все лишнее. Хватит коварства, баб и амуров! Возьми себя в руки и займи свое место!

23.09.<1938. Париж> пятница

20-го после полудня Фишер, после Пума. Обедал с ней у «Фуке» на воздухе. Потом Пума привела Мерседес*, и мы смотрели фильм «Катя». Ничего особенного. С Руди, Тами, ребенком и Гриффитом. Несколько натянутое отношение с Руди, который чувствует себя отвергнутым. По праву. Но с другой стороны. Так не годится все же в данной ситуации. Пошел к Пуме. Болтали. Выпили. Абсент.

21-го в полдень завтракал с Пумой; жареная рыба и кофе, в моей комнате. Около двух поехали в Борис. Великолепный сентябрь. Два часа любезничали. Пума рассказывала, как она любит мужчин. Быстро, туман в глазах, не стесняясь, если он на нее кончает и т. д. Потом, что мужчины ей не нужны. Без них можно обходиться в постели. Только женщины – Джо. В этом все дело. Самое волнующее. Долгий разговор. Наконец перекусили у «Фуке», потом я отвез ее в «Скиапарелли». У дверей она сказала: «Давай больше никогда не будем говорить, что на самом деле думаем?» Достал монокль и очки, Леруа, потом с Фишером. Вечером с Пумой ходили в Лувр, просвещенное Средневековье, русский и греческий залы. Ника, в разном освещении. Черная со светлыми крыльями, потом белая на черном фоне и т. д. Потом обедали в баре «Ле-ту-Пари». Домой. Пума вдруг обнаружила, что я перетренировался. Влюбленный. После всей болтовни, вдруг. Я не мог. Бог знает, почему не мог. Спали, прижавшись друг к другу, Пума крепко меня обнимала. Утром опять влюбленность Пумы. Завтракали вместе. Днем Бимель из обозрения принес рукопись для Пумы. Потом Пума. Все еще. Оба охвачены желанием и сопротивлением. К Книзе, мерить костюм для Пумы. Потом ван Клиф, ювелир. Выбрали обручальное кольцо, которое Пума захотела от меня. Пили в кафе «Ритц», пришла Мерседес, увела Пуму. Вечером у Руди; позже с Пумой ужинали у «Фуке», взяли ноты в «Беф-сюр-ле-туа», домой. (Перед этим встретили Рут в отеле «Линкольн», попрощались, был раздражен.) Спал с Пумой. Ночью она спала, обняв меня, до самого утра. Сняла кольцо и браслет от Джо. В пятницу утром позавтракали.

30.09.<1938. Париж>

Полдень. Вчера вечером с Пумой у «Фуке». Никчемный разговор. Пума рассказывала о Штернберге после того, как она ему позвонила. Потом Кольпе. Пума все сидела и сидела. Совсем отрешенно. Около двух домой. Я сказал, у меня такое впечатление, что ты хочешь спать одна. Она ответила уклончиво: «Ты опять все знаешь» – и т. д. Так что не ответила «нет». Я принес ей зубной порошок и прочее. Остался. Сказал, что это у нее так легко не пройдет. Она почти устала, без желаний. Лежала отдельно. Не в моих объятиях. Я позвал: «Иди ко мне». Она легла чуть поближе. Я: «Неудобно? Уснешь? Хорошо». Отодвинул ее. Она огрызнулась: «Надоели эти толчки и перетягивания». Я: «Иногда так приятно уснуть в объятиях». Она была раздражена. Я сказал несколько умиротворяющих слов. Мы заснули. Проснулись утром. Пума немного приблизилась ко мне. Но тем не менее все обезличено. Я пошел к Опелке и Куку, чтобы вернуть билеты.

Настоящий нежный ад. Я действительно поджариваюсь со всех сторон над обжигающим и мягким огнем. Надо уходить. Так не пойдет. Со страхом жду вечера. Это равнодушие ужасно. Надеюсь, что к концу недели вернется Джо, и я смогу исчезнуть. Руди хочет вернуться только в понедельник. Уж тогда-то я исчезну. Вчера еще казалось, что Пума собирается в Англию. Я с