Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №4 за 1999 год Страница 14

Георгии Карпенко

Ситуация: Два берега Балаклавы

«Черная дыра» Балаклавы... Здесь, в единственной в мире секретной подземной гавани, где укрывались советские субмарины, побывал наш специальный корреспондент.

Кто назвал Балаклаву заштатным провинциальным городком? А «маленький Лондон» — не хотите ли? Ведь именно так величали Балаклаву полтора столетия назад. А полтора тысячелетия — и того загадочней: гавань Симболон, гавань Предзнаменований. Сейчас уже никто не скажет, что предзнаменовалось древнегреческим мореплавателям в узкой гористой бухте с необыкновенно прозрачной водой, но и Плиний Старший, и Птолемей, и Флавий не раз поминали город-гавань в своих ученых трудах. А великий  Гомер описал балаклавскую бухту (так считают некоторые  знатоки античной литературы) в десятой песне «Одиссеи»:

В сланную пристань вошли мы; ее образуют утесы,

Круто с обеих сторон подымаясь и сдвинувшись подле

Устья великими, друг против друга из темные бездны

Моря торчащими камнями, вход и исход заграждая...

Всякий, кто входил сюда или выходил отсюда морем, сразу же подтвердит: «Да, это Балаклава». Именно она расколота утесами на два берега одной гавани.

Все улочки Балаклавы круто сбегают к набережной. Сиротски-серый шифер крыш редко-редко где расцветится красно-черепичной кровлей. Взгляд жадно ищет эти клочки той довоенной, дореволюционной, допотопной Балаклавы. Балаклавы Куприна и Грина. Увы, война смела с домов керамические черепицы-«марсельки», и палитра города лишилась своей главной краски. Многого из того, что составляло прелесть и обаяние этого неповторимого приморского городка, лишилась Балаклава и за полвека своего недавнего статуса –«закрытый город». Где они, эти маленькие уютные кофейни и таверны, из которых почти сплошь состояла главная набережная? Нет, не общепитовские кафе с растворимым, а именно греческие кофейни, где настоящий молотый мокко варился в медных турках, зарытых в раскаленный песок, и притом помешивался палочками из камфарного лавра или древовидного можжевельника. И исчезнувшие таверны тоже не имели ничего общего с нынешними столовыми-«едальнями».

Но ведь где-то здесь, если верить Грину, должен быть трактир «Заверни к нам»? И его нет. Не остался и запах этого растаявшего мира — ароматы жареной камбалы, сбежавшего на раскаленный песок кофе, печеных баклажанов... Правда, современные рестораторы пытаются работать под старую Балаклаву, и даже торт «Черный принц» придумали, и пеньковые канаты развесили, и дубовые бочки вместо столов поставили. Но ведь никакие декорации не возродят дух утраченного времени.

Александр Куприн, намеревавшийся навсегда поселиться в этом благодатном месте, назвал городок «оригинальнейшим уголком пестрой русской империи» и ни в чем не ошибся: ни в своем выборе, ни в изреченном определении. Все здесь было и пестро, и оригинально — что люди, что природа, что история...

...Оказавшись нынче в Лондоне, первое, что я увидел, это монумент в память Крымской войны. На чугунном щите было выбито «BALAKLAVA. 1854». В тот год английские войска вышли на подступы к Балаклаве и были встречены дружным огнем местного греческого батальона и мортирной батареи поручика Маркова. Бойцы засели в руинах древней генуэзской крепости, чьи изветренные и изрешеченные башни и по сей день царят над городом. Эскадра из двадцати кораблей вынуждена была учинить бешеную пальбу, прежде чем замолчали четыре медные полупудовые мортирки.

Британский экспедиционный корпус избрал Балаклаву своей главной опорной базой в Крыму. Англичане обосновались здесь надолго и со всем своим удовольствием. Саперы построили удобную набережную — она и сейчас главный променад города, соорудили магазины, пабы, отели, увеселительные заведения. Именно тогда и стали называть древнюю гавань Предзнаменований «Маленьким Лондоном». Однако ничего хорошего эта гавань пришельцам не сулила. Через три года им пришлось отсюда убираться, оставив после себя набережную с вмурованными вместо палов орудийными стволами, — к ним и сейчас еще балаклавские рыбаки привязывают свои мотоботы, несколько хороших дорог, проложенных к Севастополю, да военное кладбище, на котором похоронен родственник Уильяма Черчилля, представитель семьи герцога Мальборо, погибший в балаклавском сражении.

Кладбище пострадало в минувшую войну и было снесено в хрущевские годы. Да простится нелепая игра слов, но английское кладбище воскресло в перестроечные годы, когда севастопольский предприниматель-патриот Валерий Иванов восстановил каменную ограду с вмонтированными в нее чугунными плитами. На них выбиты названия королевских полков, бригад и кораблей, понесших немалые потери в боях за Севастополь и Балаклаву. Осенью 1995 года восстановленный воинский мемориал посетил принц Чарлз. Вряд ли его обрадовало сообщение, что в окрестностях Балаклавы расположен языческий храм в честь богини Дианы, а у мыса Айя лежит на дне остов английского парохода «Принц». Семейный корабль принца Уэльского стремительно погружался в пучины житейского моря, и все эти достопримечательности вызывали у него только мрачные ассоциации. Кстати, один из родственников принцессы Дианы также упокоен на крымской земле. Он погиб в сражении на реке Альма, в память него французы назовут в Париже тот самый, роковой для леди Ди, мост, в чьем тоннеле ее подстерегла смерть. Все смешалось в этом самом мистическом уголке Таврии. Но в хитросплетениях исторический мозаики есть свои незыблемые константы. Одна из них — тот героический факт, что в Великой Отечественной войне Балаклава была самой крайней точкой левого фланга огромного фронта, опоясавшего страну от моря до моря. И снова древние генуэзские башни встретили огнем незваных пришельцев. Комендантом «генуэзской крепости» был младший лейтенант Григорий Орлов. Его пулеметчики несколько месяцев отбивали атаки штурмовых рот. А Григорий Орлов, полный тезка екатерининского графа-фаворита, бывший московский метростроевец, вошел в ратную историю Балаклавы вместе с поручиком Марковым.

Балаклава... Еще совсем недавно, лет пять назад, она была такой: из-за белой каменной стенки Морзавода торчали мачты и решетки антенн, тарелки локаторов и штыри волноводов, стрельбовые радары, похожие на глухо запаянные котлы, перископы и сигнальные мостики. Все это скопище военно-морского железа походило на фантастический «Остров погибших кораблей». И это было почти так. Корабли Черноморского флота медленно погибали в затянувшемся на немыслимые сроки ремонте.

Вместо тротуара у набережной — причал. Прямо против кофейных столиков громоздилась ржавая сигара карликовой подводной лодки, чью хвостовину прикрывали от чужих глаз рваным брезентом. Мангалы с дымящимися шашлыками стояли здесь чуть ли не у самых корабельных сходен. А вахтенные, у трапов, в нарушение всех уставов, любезничали с фланирующими по набережной девицами в белых просвечивающих нарядах.

Вода стояла и стоит здесь почти вровень с набережной. В непогоду волны захлестывают прямо в двери баров, заставляя посетителей поджимать ноги.

Мне всегда казалось, что балаклавская бухта заполнена не совсем обычной морской водой, а святой. Какую дрянь сюда только не сливали, какой хлам в ней только не топили, а она всегда оставалась хрустально-прозрачной, открывая стоявшие в ней корабли не просто до киля — до якорей, вцепившихся в грунт. В ее изумрудном зеркале дрожали и волновались отражения лепных фасадиков бывших дач, темно-зеленых кипарисов, белесых круч с камнепадными руслами, стрелы кранов и черные рубки подводных лодок...

Теперь российский флот из бухты вывели, украинский — не ввели (небольшая часть морской пограничной охраны не в счет), а вода в гавани та же и чайки — белые.

В Балаклаве бывшую гавань секретных объектов зовут «Трубой» или «Черной дырой». В ее провале исчезают люди. До недавнего времени там укрывались подводные лодки... Наша группа из трех человек снаряжает мощные фонари и фотоаппаратуру. Ранним ненастным утром мы уходим под бетонные своды некогда сверхсекретного лабиринта...

Сколько бы я ни бывал в Балаклаве, столько и видел в ее узкой, ломанной в три колена бухте змеевидные черные тела подводных лодок. Они тихо дремали в зеленовато-лазурной воде, время от времени незаметно исчезали и столь же таинственным образом появлялись снова — то у причальных стенок, то на якорных бочках.

Западный берег бухты, под высокой и обрывистой горой, всегда был сплошной запретной зоной. Попасть туда можно было по спецпропускам, минуя многочисленные КПП, шлагбаумы, посты. Но далеко не всякий, кто появлялся там по долгу службы, имел доступ под широкий шиферный козырек-навес, затянутый со стороны бухты пятнистой маскировочной сетью, которая прикрывала вход в тайное тайных... Стальная же сеть на поплавках-бонах преграждала устье подземного канала до самого дна, дабы ни один подводный диверсант-аквалангист, ни один дельфин-подрывник не могли проникнуть в «Трубу». Два прожекторных луча со специальных площадок пронзали по ночам темень морской воды...