Иван Медведев - Пограничные зори Страница 14

Надо сказать, вид из этого окна был невеселый. Серые холмы, покрытые низенькой, сожженной солнцем травкой, и земля вся в трещинах от жары, и вдали горы, и пустое небо.

Селение, в котором было управление отряда, выглядело совсем мрачно. Несколько глинобитных домиков и глиняные дувалы — и все это будто сделано из слипшейся пыли.

Где-то поблизости закричал верблюд, и гортанный резкий крик даже мне показался таким печальным, таким безнадежно тоскливым, что и не расскажешь.

Наверное, этот мальчик, кончая кавалерийское училище и прицепляя новенькие кубики на свои петлицы, думал о блестящих кавалерийских атаках, о красивой форме, о лихости кавалерийской, а тут песок и горы, и жара адская, и что еще ждет его впереди…

Мне захотелось поговорить с ним.

— Ваша фамилия Тарасов? — спросил я.

Он молча кивнул.

Я подумал: «Нелегко тебе, парень», — и спросил нарочно:

— Вы не родственник нашему начальнику?

Он вздрогнул и нахмурился.

— Нет, — говорит, — однофамилец.

Я подумал: «Хорошо. Значит, ты тоже закусил удила».

— Вот, погодите, — сказал я небрежным тоном. — Поработаете с нами — и узнаете, какой замечательный командир Тарасов.

Он весь повернулся ко мне и сказал, как-то особенно коротко выговаривая слова:

— Не нахожу. По-моему, он черствый и недалекий человек.

А лицом здорово смахивал на отца.

Я подумал тогда: «Он еще себя покажет, этот тугоуздный мальчик». А он головой тряхнул, улыбнулся и сказал со вздохом:

— Ну, ладно! Хорошо, во всяком случае, что у меня настоящая боевая работа будет.

Тут пришел Петров, и я познакомил их и сказал Петрову в чем дело. Петров обрадовался как именинник, потому что ему до смерти надоело возиться с верблюдами.

Дело в том, что назначение, которое Старик придумал своему сыну, было первым испытанием. Мальчик, конечно, мечтал о военных подвигах, о битвах и о прочей романтике, а Петров со своим взводом занимался не очень романтической деятельностью. Петр Петрович Тарасов готовился к серьезной драке с басмачами, и для этого предприятия нужно было заранее в разные пункты забросить сено для коней, продовольствие и боеприпасы. Словом, нужны были обозные средства, а какие средства возможны в веселых азиатских местах? Верблюды. Вот верблюдами-то и занимался Петров со своим взводом. Пригоняли к нам местные жители верблюдов, и Петров покупал их и приучал к вьюку и к седлу. Верблюд — зверь умный, но с характером, и работа эта требовала характера, и мало здесь могла пригодиться кавалерийская доблесть. Ну, пока мы с Петровым разговаривали, мальчик еще ничего не понимал, а потом ушли они о Петровым, и я остался один, и думал: «Сейчас ты, парень, увидишь, какая предстоит тебе боевая деятельность…»

Прошло так с полчаса, и входит ко мне этот мальчик. Я посмотрел на него, и снова мне его жалко сделалось: он даже побледнел весь, губы дрожат, а глаза такие, знаете ли, не знаю уж, как объяснить: будто лучший друг его по лицу ударил.

— Будьте добры, — он мне сказал, — пожалуйста, доложите начальнику отряда, что мною взвод Петрова принят.

Сказал, повернулся и вышел.

Вот так, значит, начал он служить у нас в отряде.

Я не ошибся: он оказался славным парнем, но ему пришлось многое вытерпеть. Петр Петрович Тарасов, его отец, придирался к нему и не давал спуска даже за малейшую ошибку, а он молча сносил все и ни разу не жаловался. Старику, видите ли, не нравилось, что сын его такой чистенький, такой щегольской с виду, что солдатских навыков, боевых привычек, суровости военной у него нет. Старик всем говорил, что мальчик — это однофамилец, и все в отряде поверили этому. Все, — кроме меня.

А мне пришлось еще один раз услышать разговор сына с отцом. Это было ночью. Я докладывал Петру Петровичу о результатах моей разведки — я только что вернулся с гор и мне удалось кое-что пронюхать. Я узнал, что банда Шайтан-бека бродит на той стороне возле самой границы и что со дня на день можно ждать банду к нам. Вот я доложил Петру Петровичу об этом, и Старик похвалил меня и сказал, что теперь-то мы обязательно скрутим Шайтан-бека и что пора разворачиваться ему навстречу.

Потом он велел позвать молодого Тарасова.

Мальчик явился. Похудел он, кожа на лице почернела от загара, а на скулах и на носу облезла клочьями. Это он, видите ли, целыми днями на самой жаре со своими верблюдами возился. Он, бедняга, думал поскорее отделаться от ненавистных зверей, но Старик требовал все новых и новых.

Пришел, значит, мальчик и встал по всей форме. Явился, мол, по вашему приказанию. Гимнастерка на нем грязная, сапоги в пыли, в навозе верблюжьем, руки перемазаны и лицо усталое. Снова мне его жалко стало, а Петр Петрович еще сказал:

— Что ж это вы не так щегольски одеты товарищ Тарасов? Или верблюжью кавалерию считаете хуже лошадиной? Нехорошо командиру вид иметь неряшливый.

Мальчик нахмурился и ответил — прошу, мол, простить. Не успел переодеться.

Тогда Петр Петрович спросил, как дела с вьюками, и мальчик доложил ему и потом сказал:

— Хотел бы поговорить с вами по личному вопросу.

В этот момент зазвонил телефон, и Петр Петрович взял трубку, и некоторое время очень тихо было, только слышался торопливый треск в телефонной трубке.

Петр Петрович положил трубку и помолчал. Когда он заговорил, голос у него был очень спокойный.

— Всех командиров созвать ко мне, — сказал он. — Через пятнадцать минут. Разведчики Шайтан-бека налетели на тринадцатую заставу, и Петров убит. Ты, — это он ко мне обратился, — ты не уходи далеко. Будь у дежурного.

Я вышел и послал дежурного созывать командиров, а сам остался возле окна и думал о Петрове. Мы хорошо знали друг друга, и я любил его, и вот теперь он убит. Я смотрел в темное окно, и звезды мерцали на черном-черном небе, и цикады стрекотали, и где-то недалеко плакал шакал.

За перегородкой, в кабинете Старика, было тихо. Потом я услыхал, как Старик чиркнул спичкой.

— Кури, Андрюша, — сказал он сыну.

— Не хочу, — Это мальчик ответил, и сказал он это так, будто бросил вызов Старику.

Тогда, слышу я, Петр Петрович трубочкой фыркнул и говорит тихонько:

— Сердишься? Ну и зря. По глупости злишься. По молодости лет.

Мне показалось, что голос у Старика усталый и печальный.

Помолчали они, и потом мальчик сказал:

— Я хочу поговорить с тобой, отец!

Старик заговорил снова, так же тихо и будто мальчик ничего не сказал.

— Петров, — говорит, — был отличным командиром. Его отец — паровозный машинист.

— Я думал, — громче говорит мальчик, — я думал, ты не для того решил скрывать, что я твой сын…

А Старик не слушает.

— Отец Петрова, — говорит, — паровозный машинист. Он старше меня, а сын был ровесник тебе. Трубку курил, чтобы казаться взрослее. Теперь, говорит, Шайтан-бек уже не пойдет через тринадцатую заставу. Теперь он пойдет по долине.

И тут, я слышу, мальчик не выдержал и прямо крикнул:

— Я утверждаю, что ты хочешь уберечь, меня!

Я думал, сейчас произойдет что-нибудь страшное. Старик наш был вспыльчивый, неудержимый человек. Но, совсем для меня неожиданно, я услыхал, как он заговорил все тем же тихим и грустным голосом:

— Разве ты не знаешь, что такое война? Я старый солдат, и я хочу, чтобы мой сын был настоящим солдатом.

Мальчик сказал:

— Я командир…

Мне слышно было, как дрожал его голос, будто он чуть не плачет.

— Командир? — повторил Старик. — Ты думаешь, война — это скакать на белом коне и проявлять героизм? Война — работа и терпение, выдержка и работа. Храбрость? Конечно, и храбрость. Но настоящая храбрость совсем не в том, чтобы умереть. А смерть… смерть… К смерти товарищей человек никогда не привыкнет. Бедняга Петров…

Снова долгое время из-за перегородки ничего не было слышно, и потом сын Старика сказал, запинаясь от волнения:

— Папа, — сказал он, — я не могу, понимаешь, не могу мириться с сознанием, что я в безопасности…

Он не договорил до конца, потому что зазвонил телефон, и Петр Петрович стал говорить по телефону, а тут уже пришли командиры, и мальчик снова стал Тарасовым-младшим, однофамильцем начальника отряда.

Все командиры собрались, и Старик открыл совещание.

— Погиб Петров, — сказал он, — погиб наш товарищ, и мы должны отплатить за него. Шайтан-бек, старый убийца, собирается к нам. Мы должны взять Шайтан-бека, взять во что бы то ни стало, взять живым или мертвым. Лучше живым.

И Старик рассказал нам, как он хочет это сделать.

Уже несколько месяцев гонялся Старик за Шайтан-беком, Они хорошо знали друг друга, хотя никогда не виделись. Шайтан-бек хитрил и путал следы, а Старик гонялся за ним, и распутывал петли его следов, и без устали преследовал банду. Шайтан-бек прилагал все силы, чтобы не встречаться со Стариком, а Старик всеми силами добивался этой встречи. Одолеть Шайтан-бека было делом нелегким. Мы все это хорошо знали. Но так же хорошо мы знали, что невозможно переупрямить нашего Старика. В последний раз Шайтан-бек едва удрал, потеряв в коротком бою половину своей банды. Теперь Старик снова разведал планы басмачей и снова приготовился встретить Шайтан-бека, и эта встреча должна была наконец состояться.