Андрей Колесник - Бандитский СССР. Самые яркие уголовные дела Страница 15

Добродушно скалящийся старичок сипло поздоровался и пустил наряд в дом. Проводя милиционеров по комнатам, он вместе с женой всем своим видом демонстрировал открытость и желание сотрудничать. Никаких странных или подозрительных следов в жилище обнаружено не было. Когда же милиционеры, вместо того чтобы покинуть дом Комарова, направились в сторону чулана, нервы извозчика сдали. С криком он бросился в окно. Во дворе дежурила еще пара сотрудников, но проявивший недюжинную силу Василий вырвался и убежал прочь. Его жена, все это время стоявшая на месте, села на пол и разрыдалась. Последние сомнения оперативников отпали, стоило только отпереть шатающуюся дверь чулана. Там, рядом с заполненным кровью корытцем, лежало мертвое тело.

Василий Комаров был объявлен в розыск и пойман на следующий же день, показавшись на улицах Подмосковного Никольского. Началось долгожданное следствие, в ходе которого выяснилось множество разнообразных деталей и подробностей. Они интересовали всех причастных и непричастных к поимке первого отечественного маньяка (хотя в те годы подобный термин никто не использовал). Следователи буквально разложили всю биографию убийцы по полочкам.

Василий Комаров, ранее носивший фамилию Петров, родился в 1877 году в Витебской губернии. Родом из многодетной семьи, где все были подвержены пагубному пристрастию – Вася начал пить с 10 лет. К 15 годам он уже был настоящим алкоголиком, употребляя водку лишь по праздникам. В остальное время пил все, что горело. Служил в армии. После некоторое время ездил вместе с первой женой по Российской империи. Затем работал на складе, откуда воровал продукцию, за что впоследствии был уволен и посажен в тюрьму. Первая жена не дождалась мужа – умерла от холеры, пока он отбывал наказание. Освободившись, Петров переехал в Ригу, где женился на двухдетной вдове Софии. Забитая и абсолютно апатичная, привыкшая к насилию жена была подходящей партией для алкоголика, у которого на почве болезни начали развиваться садистские склонности. Он мог бить и пороть ее вожжами сколько угодно, отводя душу и спокойно продолжая деградировать в пьяном угаре.

С насиженного места семейство Комаровых согнала Первая мировая война. Когда немцы стояли уже около Прибалтики, Василий переехал от греха подальше на Поволжье. Во время революционных событий 1918 года Петров записался добровольцем в Красную армию. В ее славных рядах срок, отсиженный при царе, ему зачли в плюсы (как-никак жертва царского произвола!). Очень скоро 42-летний Василий Петров получил под командование взвод. Тогда-то ему и довелось впервые высвободить всю взращенную многолетними загулами жестокость!

Василий Комаров с женой (1923 год). Убийца, прозванный за жестокость Человеком-машиной

В допросной он хвастал деталями своей биографии. Гордился ею! Так вот, за всю службу в Красной армии Василию более всего запомнился проведенный им расстрел дезертира. Ему очень понравилось сладкое чувство власти над чужой жизнью, чувство дареной силы в своих вечно дрожащих пальцах. В современной криминологической традиции первой стадией становления личности маньяка принято считать период, когда его охватывают усиливающиеся фантазии. Вероятно, за всю свою жизнь Василий часто представлял себе акты насилия, выплескивая их в пьяных драках или избивая женщин и детей. Но после легитимированного суровым революционным часом убийства взрослого мужчины подсознательная жажда насилия прорвала последние рубежи здравого смысла.

Василий Петров упоминал о своей любви к делу коммунизма. Однако ему нравился не коммунизм, а подаренная им возможность причинять боль. Довольно скоро Петров попал в плен к белогвардейцам, и некоторое время считался погибшим. Однако он не погиб. Неизвестно, что именно происходило с будущим маньяком в плену у деникинцев, но он все же выжил. Выкарабкался из плена, вывернулся из-под взоров НКВД и, тихо перебравшись с семьей в Москву, сменил от греха (и чекистов) подальше фамилию. Поселился Василий Комаров на безлюдной улочке Шаболовке, в доме № 26. После жгучих событий прошлых лет жильцов на ней было немного, а окрестные дома и вовсе превратились в руины, потому жизненное пространство Комарова никем не стеснялось, позволяя ему оформлять свои фантазии в конкретные желания. Физического труда Комаров не любил, оттого предпочел стать извозчиком. Впрочем, если верить словам самого маньяка, эта работа его не слишком интересовала. Все, чего ему хотелось, либо плескалось в стакане, либо…

Когда правительство объявило нэп, идейный сторонник классовой борьбы и марксистского взгляда на развитие общественных формаций (если он вообще знал, что это такое) Василий Комаров всей своей пропитой душой возненавидел нэпманов. Как Лёнька Пантелеев или Жоржик Черненький. Впрочем, нет, совсем не так. Те хоть и были хищной породы, но не были чужды отдаленного представления об общечеловеческой морали. Комаров был падальщиком. Он ненавидел любого, кто хоть в чем-то превосходил его самого, а учитывая, что в сравнении с запойным вороватым лентяем даже посредственность казалась гением… К нэпманам же маньяк питал особенную зависть, впоследствии прикрываясь классовой пролетарской ненавистью.

Настоящих почитателей нэпа, лоснящихся от шика и швыряющих направо и налево купюры, он видел крайне редко, поэтому очень скоро переключился на идейных врагов поменьше – спекулянтов, или «хомутов», как он, истинный городской житель, презрительно обзывал крестьян. Рассказывая о своих преступлениях, этот высушенный, хитровато щурящийся старик с неизменным удовольствием описывал убийства, приправляя их народными прибаутками и просторечивой веселостью. И хотя на вопрос о мотиве он неизменно стыдливо отвечал: «Деньги», следователи видели в его глазах другую жажду. На вопрос, сколько человек он убил, маньяк сообщил неожиданную цифру – больше 30.

Оказывается, все началось намного раньше, чем полагали милиционеры. Еще 2 года назад, когда февральским снежным днем к нему, уже с утра набравшемуся «горькой», подошел приехавший в город крестьянин. Он собирался купить лошадь, а Комаров как раз хотел продать свою. Сговорившись о цене, Василий предложил мужику «обмыть» покупку. Тот согласился, отправившись к Комарову домой. Дальше, как рассказывал маньяк, гость быстро опьянел и стал рассказывать, что лошадь он покупает не для себя. Скотину он хотел обменять в одном из сел у знакомых на зерно, а зерно, пользуясь моментом, сбыть в Москве какому-то торговцу. Комаров, по его словам, буквально взбесился при упоминании о корысти. Перед ним сидел самый настоящий спекулянт! Один из тех подонков, из-за которых сам Комаров и русский народ света белого не видят! Бешенство, однако, не помешало хозяину спокойно сходить в чулан и, выждав момент, расправиться с незадачливым коммерсантом ударом молотка по голове. Кровь забрызгала пол, стол и одежду Василия, но ему было не до этого. Он не чувствовал страха или угрызений совести. Он был в эйфории.

Жена, узнавшая о новом увлечении мужа, отнеслась к этому кошмару флегматично. А что делать? Жить как-то нужно, а там только бы войны снова не было. И она стала помогать мужу-убийце, усердно драя после его проделок пол и стены. Но особенный омерзительный цинизм ситуации заключался в том, что в ночи, когда Василий убивал, она, не делая ничего, чтобы предупредить трагедию, молилась! Отмаливала души невинно погубленных!

Узнав имя убийцы, Москва вознегодовала. Когда маньяка привезли указывать места захоронений возле дома, собравшаяся толпа чуть не прорвала усиленную милицейскую цепь, норовя разорвать того на клочки. Весь город проклинал Комарова и примеривал на него пытки, одну страшнее другой – сожжение, варка живьем, отрубание головы…

На начавшемся 6 июня 1923 года суде он не раскаивался. Шаболовский душегуб не боялся смерти. Нет, не от какого-то особого бесстрашия или волевых качеств.

Просто он был пуст внутри, а оттого и не чувствовал ничего, что делает человека человеком. Только ненависть и жажда убийства приближали его, как он сам о себе думал, к идейным борцам классовой войны. Присутствовавший на том суде талантливый журналист и впоследствии писатель Михаил Булгаков позже написал, что не увидел в этом отвратительном Божьем создании ничего человеческого.