Юлий Буркин - Осколки неба, или Подлинная история “Битлз” Страница 15

– И все-таки, милый, – спросила она без предисловий, – я не пойму: в каких мы с тобой отношениях?

– В дружеских, – не моргнув и глазом, ответил Джон, перевернулся на бок и обнял ее.

– Ясно, – покивала она. – И это значит, что когда приедет мама, мы снова будем жить отдельно. Так? Снова, как дети, будем прятаться от «взрослых», узнавать, у кого из твоих друзей сегодня пустая квартира и брать ключи? На час… Мне это так надоело!

Джон рывком уселся на постели.

– Говори уж прямо! Ты намекаешь на то, что я должен на тебе жениться?! – спросил он с такой интонацией, словно уличил ее в тягчайшем преступлении.

– Да нет, я не о том, – пошла на попятные Синтия, хотя, конечно же, имела в виду именно это.

«Дружеские отношения» между ними начались месяц назад, когда Синтия, Филлис Мак'Кензи, Джон и еще несколько ребят отправились в кафе «Йе Крейк» отметить конец семестра. Денег не оказалось ни у кого, кроме Синтии, и она купила всем пива. Джон все время подначивал ее. Если кто-то выражался крепко, он увещевал: «Не выражайтесь так при мисс Пауэлл, разве вы не знаете, что она – монахиня?..»

И в тот же вечер в однокомнатной квартире-студии Стюарта на Гамбьер-Террас, после ужина из рыбы и картошки, разложенных на газете, он взял ее – на грязном матрасе, брошенном на пол среди банок с краской.

Она любила Джона вместе со всеми его комплексами, вместе с его желанием перещеголять всех, всегда и во всем.

Я скромный, скромный, скромныйЗастенчивый насквозь,Я словно пес бездомный,Что вынь, отрежь и брось.

Такой я от макушкиИ аж до самых пят.В округе все подружкиОб этом говорят…

Это был ее любимый и очень показательный стишок Джона. И она не сердилась на него даже тогда, когда он, выскочив из постели в самый ответственный момент, хватал гитару и принимался набрасывать новую мелодию. Не раньше и не позже.

Иногда он бывал нежным и послушным, как ребенок. И тогда ему даже нравилось, если она тихонько журила его. Она словно восполняла дефицит материнской опеки, которой он недополучил в детстве…

Но иногда он являлся заполночь, а иногда и пьяный. И тогда он был ужасен. Тогда, если Синтия позволяла себе сделать ему хоть одно самое незначительное замечание, он взрывался потоком брани и, закончив чем-нибудь вроде – «Заткнись, дура!..», не разуваясь, заваливался спать.

После подобных выходок он не оправдывался и по утрам заявлял: «Я – музыкант. Меня не переделаешь. Я – или такой, или никакой. Выбирай…»

Синтия уже давно выбрала первое.

– Нельзя будет жить у тебя, – продолжал разговор Джон, – будем жить у меня.

– Не думаю, что твоя тетя очень обрадуется… – заметила Синтия.

С минуту они полежали молча. Вдруг Джон, мельком скользнув по ее лицу лукавыми взглядом, соскочил на пол:

– Мы спросим это у нее. И прямо сейчас. Одевайся!

– Что ты опять придумал, Джон? – испугалась Синтия. Ей вовсе не хотелось разборок с его тетушкой.

– Ничего особенного, – ответил он, натягивая штаны. – Я просто соскучился по тете. Если ты не хочешь, можешь, конечно, со мной и не ходить…

«Все ясно, – поняла Синтия его коварный замысел. – Зная мою стеснительность, он таким образом решил сейчас смыться от меня. А пойдет, конечно же, не домой, а к дружкам. И назад явится снова за полночь. И под мухой… Ну уж нет! Не тут-то было!»

– Что ж, – сказала она, энергично вскакивая с постели и застегивая бюстгальтер, – к тете, так к тете! Ты столько мне о ней рассказывал, было бы свинством не познакомится с ней. Все, – закончила она, натянув кофточку, – я готова.

Джон в недоумении уставился на подругу. Такой прыти он от нее не ожидал. Но делать было нечего, и они вдвоем отправились к тете Мими.

На улице было прохладно. Булыжную мостовую лакировал мелкий дождик, приклеивая к камням декоративные дубовые листья. Весь путь они прошли молча. Погода полностью соответствовала настроению Джона.

Живя у Синтии, он лишь несколько раз удосужился позвонить домой, чтобы сообщить о том, что он существует. После смерти мужа тетя стала еще более ревностно относиться к своим обязанностям воспитателя. И теперь Джон ожидал всего, что угодно: скандала, слез, брани… Или самого страшного наказания его детства – полного пренебрежения…

– Мим, это – Синтия, – представил он, беспокойно теребя пуговицу рубахи. – Синтия, это тетя Мими. – Он сделал глубокий нервный вдох и приготовился.

Тетя Мими всплеснула руками и радостным криком воззвала к гостившей у нее соседке, миссис Фрос:

– Роберта! Роберта! Скорее сюда! Посмотри, кто к нам пришел! У нас в гостях – Синтия! Да, да, та самая, о которой Джон так много нам рассказывал! Ах, был бы жив Джордж, как бы он сегодня порадовался, – и тетя украдкой смахнула слезинку.

Синтия с благодарностью глянула на Джона. Она и не ожидала такого теплого приема. А у того просто отвисла челюсть. Ни разу, ни словом не обмолвился он тете о своей подруге…

Толстушка Роберта Фрос скатилась со второго этажа и с распростертыми объятиями двинулся к гостье.

Нитка лопнула, и пуговица оторвавшись от рубахи Джона упала на пол. Но ему было не до того.

«Это заговор! – понял он. – Заговор! Заговор!! Заговор!!!»

Еще через несколько минут они вчетвером сидели за столом гостиной, пили чай, и представительницы женского пола вели между собой оживленнейшую беседу.

– А еще он очень легко простужается, – с озабоченной улыбкой ворковала тетя. – Стоит ему посидеть возле открытой форточки, пожалуйста: насморк на целый месяц! Я не успеваю стирать его носовые платки…

– Мим! – смущенно попытался осадить ее Джон.

– В чем дело, разлюбезный? – отозвалась тетя. – Ты хочешь, чтобы я рассказывала о тебе только милые сказочки? Ну уж нет. Синтия должна знать, что ее ожидает.

– Он такой талантливый! – заметила та, с любопытством разглядывала тетю.

– Возможно, дорогая, возможно. Если бы он всерьез занялся живописью и графикой, он, наверное, добился бы немалых успехов. В рекламе, например. Но в колледже жалуются, что он пропускает занятия, что он грубит учителям и не проявляет должного прилежания. Если дело так пойдет и дальше, из него ничего не получится. Он даже не сможет просто прокормить свою будущую семью… Может быть ты, милочка, сумеешь повлиять на него положительно?

– Я постараюсь, – кивнула Синтия, но тетя Мими продолжала, не слушая ее: – А все этот ужасный рок-н-ролл! Он гремит на своей гитаре день и ночь! Разве от этого может быть хоть какой-то толк?

– О, тетя! – вскричал Джон страдальчески. – Ты ничего не понимаешь! А мы, между прочим, уже записали свою первую пластинку! И те, кто ее слушал, говорят, что это – шедевр!

– Пластинка – это кое-что, – одобрительно заметила миссис Фрос. – Мои девочки, например, очень любят пластинки. И какой у нее тираж? – Она задал этот вопрос из самых добрых побуждений…

– Маленький, – признался Джон.

– Ну, сколько? – не унималась та.

– Штук так… штук, примерно…

– Один экземпляр, – ответила за него Синтия, не скрывая сарказма.

Джон тихонько застонал и пнул подругу под столом.

Тетя Мими, которая в этот момент пошла на кухню за вареньем, замерла посередине гостиной со воздетым к небу пальцем и произнесла свое историческое пророчество:

– Гитара – это хорошо, как хобби, Джон, но с ней ты на жизнь не заработаешь!

Вернувшись с вареньем, тетя продолжила:

– Когда ты наконец повзрослеешь? А ведь скоро тебе придется заботиться не только о себе! – она многозначительно посмотрела на Синтию.

Раздался звонок в дверь, и Джон, обрадованный возможностью не отвечать, помчался в прихожую.

Это был Пол.

– Все идет как по маслу! – закричал он с порога.

Договорить ему Джон не дал. Схватив за руку, Джон потащил его наверх, в свою комнату, пихнул в кресло, а сам рухнул рядом – на диван с розовым кружевным покрывалом.

– Все идет как по маслу, – неуверенно повторил Пол, приглядываясь к другу. – Нашу пластинку слушал Ларри Парнс, и он пригласил нас в турне по Шотландии.

– О, Пол! – схватившись за голову, простонал Джон с таким видом, будто его прихватил приступ зубной боли, – до Шотландии ли мне сейчас? Меня хотят женить! Это заговор!

Пол взвился:

– Не сдавайся, Джон! – вскричал он в порыве негодования. – Ни за что! Если ты женишься, как же мы тогда поедем?

Мысль о том, что в Шотландию иногда ездят и женатые люди, как-то не приходила им в головы, и решение было однозначным: никаких браков! Долой ночной беспредел крибли-крабле-бумствующих Оле Лукойев!

У Джона моментально отлегло от сердца. В конце концов, насильно его никто не женит, Синтия не беременна, это он знал точно. Не хотелось, конечно, и обижать ее. Но он быстро согласился с одним из главных доводов Пола: «Если она тебя любит, Джон, она все поймет и будет ждать тебя сколько угодно… А если не любит, то зачем тебе все это надо?..»