Марк Олшейкер - Как определить серийного убийцу. Из опыта сотрудника ФБР Страница 15

Когда Пэм училась на младших курсах, в Восточном Мичигане орудовал серийный убийца, хотя в то время мы и не употребляли этого термина. Первый удар он нанес в июле 1967 года, когда из университетского городка исчезла девушка по имени Мэри Флесцар. Через месяц было найдено ее изуродованное тело. Она оказалась заколотой, ее руки и ноги отсечены. Через год около Анн-Арбора обнаружили тело студентки Джоан Шелл. Она была изнасилована и получила больше пятидесяти ударов ножом. Следующий труп был найден в Ипсиланти. Убийства, получившие название «мичиганских», не прекращались, и женщины в обоих университетах жили в полном ужасе. Найденные тела хранили следы невероятных надругательств. К тому времени, как в 1969 году почти случайно, собственным дядей, полицейским капралом Дэвидом Лейком был арестован студент Мичиганского университета Джон Норман Коллинз, жестокую смерть приняли шесть молодых женщин и тринадцатилетняя девочка. Коллинза осудили и приговорили к пожизненному заключению за три месяца до того, как я поступил в Бюро. И теперь я задумываюсь, смог ли бы он причинить столько зла, если бы тогда в ФБР обладали нашими современными знаниями?

Даже после ареста его тень еще долго витала над обоими университетскими городками, как через несколько лет в других колледжах – тень Тэда Банди. Ужасные преступления стали частью недавней жизни Пэм, а теперь и моей. И когда я начал изучать, а потом и преследовать серийных убийц, очень вероятно, что в моем подсознании жили несчастные миловидные жертвы Нормана Коллинза. Я был на пять лет старше Пэм. Но поскольку она училась в колледже, а я работал в правоохранительных органах, казалось, между нами пропасть в целое поколение. В нашем обществе она часто притихала и как будто робела, и, боюсь, мы часто этим пользовались. Как-то с Бобом Мак-Гонигелом мы пригласили Пэм в ресторан при гостинице. Мы оба были в черных костюмах и остроносых ботинках, а Пэм – в чем-то студенчески фривольном. Обратно вниз мы спускались на лифте. Он останавливался на каждом этаже и брал новых пассажиров.

На полпути Боб повернулся к Пэм:

– Прекрасно провели вечер. В следующий раз, как выберемся в город, непременно позвоним.

Пэм смотрела в пол и старалась не реагировать. И тут вступил я:

– В следующий раз я принесу взбитые сливки, а ты тащи вишню.

Все глаза устремились в нашу сторону, пассажиры нервно заерзали. Но тут Пэм расхохоталась. И на нас стали глядеть как на каких-то извращенцев. На осенний семестр Пэм собиралась ехать по обмену в Ковентри, в Англию. А в августе, когда она улетела, я понял, что это именно та девушка, которая нужна мне в жены. Мне и в голову не пришло спросить, испытывает ли она подобные чувства ко мне. Просто решил, что иначе и быть не может. Мы регулярно переписывались, и я много времени проводил в ее семье, в доме 622 на Ачамида-стрит, недалеко от Мичиганской ярмарки. Отец Пэм умер, когда она была еще маленькой девочкой. Но я с удовольствием пользовался гостеприимством ее матери, несколько раз в неделю получал приглашения на ужин и, мысленно рисуя ее портрет и портрет братьев и сестер Пэм, старался понять, какова же она сама. В этот период я встретил другую женщину, которую Пэм, хотя никогда и не видела, прозвала «красоткой с гольфа». С ней мы тоже познакомились в баре – и теперь, оглядываясь назад, я удивляюсь, как много времени проводил в питейных заведениях. Ей было слегка за двадцать, она была привлекательна и только что кончила колледж. Едва мы успели познакомиться, как она пригласила меня домой пообедать.

Она жила в Дирборне – штаб-квартире империи Форда, и ее отец в автомобильной промышленности занимал высокий чиновничий пост. Ее семья владела большим каменным домом с бассейном, подлинными произведениями искусства и изысканной мебелью. Отцу было под пятьдесят, и он олицетворял собой образ преуспевающего человека. А мать была любезной и элегантной женщиной. Мы сидели за столом, окруженные младшими братьями и сестрами моей новой подруги, и я изучал семью, стараясь прикинуть ее капитал, а они, в свою очередь, прощупывали меня. Все шло хорошо. Казалось, на них произвело впечатление, что я состоял агентом ФБР – разительный контраст с тем, как меня встретили знакомые Пэм. Но это было вполне естественно: ведь эти люди. занимали прочное положение в обществе. Должен признаться, что в их присутствии я заметно нервничал и вскоре понял отчего: меня уже практически женили. Отец расспрашивал о семье, об образовании, военной службе. И я рассказывал, как идет работа на военной базе, о спортивных занятиях. Он сообщил, что со своим компаньоном владеет недалеко от Детройта площадкой для гольфа. И все продолжал и продолжал в том же роде, так что моя оценка его состояния за секунду взлетела вверх.

– Джон, вы играете в гольф? – спросил он.

– Нет, па, – не моргнув глазом ответил я. – но хотел бы научиться.

Конечно же, мы расстались. В тот раз я остался ночевать на тахте в кабинете. Девица в припадке «лунатизма» забрела навестить меня. Может, меня пугала мысль, что придется жить в этом изысканном доме, может быть, с тех пор как я оказался в ФБР, съедал подспудный страх, что мной будут помыкать, но меня ужаснула ее агрессивность, которая была под стать агрессивности ее родни. Утром я ушел, поблагодарив за гостеприимство и потрясающий обед. Но сам знал, что упустил свой шанс на лучшую жизнь.

Пэм вернулась из Англии за пару дней до Рождества 1971 года. И я, решив поставить вопрос ребром, купил обручальное кольцо с бриллиантом. В то время, что бы ты ни хотел приобрести, в Бюро на все имелись связи. И фирма, которая продала мне кольцо, была благодарна ФБР за раскрытие кражи драгоценностей и предоставляла агентам значительные скидки.

По льготной цене мне удалось осилить камень в одну целую с четвертью карата. Но я решил, если положить его на дно фужера с шампанским, Пэм не только подумает, что я невероятно умный, но и примет за бриллиант в целых три карата. Я повел Пэм в итальянский ресторан, расположенный на Эйт-Майл-роуд, недалеко от ее дома, и решил, когда она выйдет в туалет, бросить кольцо ей в фужер. Но Пэм так и не поднялась из-за столика. Я пригласил ее туда же на следующий день, но с тем же результатом. Мне следовало бы преклоняться перед нею – ведь к тому времени я провел столько долгих часов, наблюдая за объектами, когда невозможность выйти из машины, чтобы справить нужду, становится просто профессиональным бедствием. А может быть, я получил знак свыше, что все еще не готов к браку.

Следующий день был кануном Рождества, и мы собрались в кругу ее семьи. Наступил момент – теперь или никогда. Мы пили ее любимое «эсте спуманте». Наконец Пэм вышла на кухню. А когда вернулась, устроилась у меня на коленях и мы чокнулись. Если бы я не успел ее остановить, она бы проглотила кольцо. Тем и кончилась моя затея с тремя каратами: Пэм просто-напросто не заметила кольца. А я подумал, не знак ли это опять. Но важно было то, что «сцену допроса» я успел подготовить: окружил Пэм родными, которые во мне души не чаяли, и, лишив всякого выбора, вынудил сказать «да». Свадьбу мы назначили на июнь. На втором году службы многих холостых агентов направляли в Чикаго или Нью-Йорк, полагая, что тамошние тяготы легче снести им, чем семейным ребятам. Я не высказывал особых пожеланий, и меня направили в Милуоки, что на первый взгляд показалось совсем недурным, хотя я там никогда не бывал и понятия не имел, где находится этот город. Я переехал туда в январе, обустроился, а Пэм собиралась присоединиться ко мне после свадьбы.

Жилье я нашел в многоквартирном доме на Джуно-авеню, поблизости от Норт-Джексон-стрит, где в федеральном здании располагалось местное отделение Бюро. Потом я понял, что совершил тактическую ошибку: что бы ни случилось, реакция была одна: «Вызовите Дугласа. Он живет отсюда всего в трех кварталах».

Еще до моего приезда женщины в конторе прознали, кто прибывает: один из двух холостых агентов отделения. И в первые недели соперничали за право печатать мои доклады – каждой хотелось находиться рядом. Но постепенно распространился слух, что я обручен, и ко мне, как к пустому флакончику из-под дезодоранта, сразу потеряли интерес. Атмосфера в отделении Милуоки походила на ту, что царила в Детройте, но была, пожалуй, похлеще. Моим первым старшим специальным агентом оказался Эд Хейз, которого в конторе прозвали Быстрым Эдом. С красным как свекла лицом (вскоре после отставки он умер от гипертонического криза), он был суетлив и ни секунды не сидел на месте, щелкал пальцами и на всех покрикивал:

– Вон из конторы! Выметайтесь вон!

– Куда мне деваться? – пытался возражать я. – Я только что прибыл. У меня ни машины, ни дел.

– Меня это не интересует! – рявкнул Эдди в ответ. – Вон из конторы!

И я ушел. В те дни, зайдя в библиотеку или прогуливаясь по прилегающей к отделению Висконсин-авеню, нетрудно было наткнуться на читающих или глазеющих на витрины агентов, которые не знали, чем бы заняться. Тогда у торговца, с которым Бюро поддерживало связи, я купил очередную машину – «форд торино». Следующим нашим старшим специальным агентом стал переведенный из Литл-Рока, штат Арканзас, Герб Хокси. Для него, как для всякого ССА, одной из главных забот и большой головной болью был набор рекрутов. И, прибыв к нам, Хокси сразу оказался на мушке: местные отделения Бюро как раз получили месячную квоту на агентов и внештатных сотрудников. Хокси вызвал меня в кабинет и заявил, что я буду отвечать за набор. Такая работа обычно поручалась холостому сотруднику, поскольку предполагала частые разъезды по штату.