Анатолий Елкин - Атомные уходят по тревоге Страница 15

— Ну, как знаешь! Привет, адмирал! Пошли, Геннадий… Завтра увидимся.

Дел у него, собственно, не было никаких. Но бывает такая потребность побыть одному, собраться с мыслями.

Что-то случилось в его отношениях с Нелей. Отношениях, казавшихся ясными и безоблачными и вдруг превратившихся для него в нервотрепку, сомнения, головную боль. «Не хватает только коварного соперника, — с тоской подумал Борис, — а так, чем не мелодрама!»

Во всем этом нужно разобраться. Но когда? Ему осталось ходить по ленинградской земле четыре, от силы пять дней. Попробуй выяснить что-нибудь за этот срок, если за четыре года не выяснил.

Борис тяжело вздохнул, помрачнел.

Идти никуда не хотелось, и, бесцельно побродив по комнате, он снял со шкафа чемодан, набитый старыми тетрадями и блокнотами.

Сколько лет он не прикасался к ним. И улыбнулся, читая строчки, которые дохнули вдруг далеким-далеким, уже настолько подернутым дымкой времени, что подробности сейчас были как странички не его, Бориса, а чьей-то чужой жизни.

«Дневник ученика 6 «В» класса 179 школы г. Ленинграда Смольнинского района Корчилова Бориса».

Интересно, чем он тогда, занимался? Зоология — «Кровь и кровообращение». Русский язык — Упражнение 15. Немецкий — § 12. Самостоятельно читать и переводить. Рядом с графой «Немецкий» стояла пятерка и роспись учителя. История — «Византия в VIII—XI веках». Он перевернул несколько страниц. «Первое восстание в Сицилии».

Интересно, а что это за восстание? Надо же: учил и забыл! Он пытался вспомнить хоть что-нибудь из пройденного или читанного по этому поводу, но так ничего и не вспомнил.

Следующая тетрадь Дневника за девятый класс.

На первой страничке фамилии, имена и отчества преподавателей. Борис перечитывал строки и вспоминал всех их — добрых и строгих, рассерженных и смеющихся, ведущих урок и повстречавшихся на улице.

Русский язык и литература — Пасечник Анна Петровна. Алгебра, геометрия и тригонометрия — Платонова Нина Федоровна. История — Михайлова Мария Васильева. География — Тюрикова Клавдия Васильевна. Основы дарвинизма — Ильина Зинаида Николаевна…

Оказывается, как много людей учило его уму-разуму! Он насчитал двенадцать фамилий. Двенадцать человек, которым он, Борис, портил нервы. А у них был не один он, Борис Корчилов: тридцать характеров, тридцать судеб.

Записи домашних заданий: «Отцы и дети», Чернышевский и Добролюбов, «Былое и думы», «Что делать?», «Кому на Руси жить хорошо»…

В ворохе тетрадей мелькнула коричневая обложка блокнота. А, вот где ты, старый знакомый! Борис с какой-то щемящей грустью прочел на обложке:

«Блокнот секретаря комсомольской организации 179 школы Корчилова Бориса».

На зеленой бумаге — торопливые пометки фиолетовыми чернилами. Боже мой! Как давно, как бесконечно давно все это было!

Начало и конец. Вначале кажется, что между ними — огромный путь, но он пролетел незаметно, он уже позади, и круг замкнулся. Давно ли переступил порог училища, и вот, как далекое воспоминание («У него уже есть воспоминания!» — съязвила бы Неля), звучат строки записанного на первом курсе курсантского конспекта первой лекции.

Помнили ее все ребята — адмирал говорил, как поэму читал, и казался растроганным. Может быть, это волнение передалось тогда или дома хотелось похвастаться: «Смотрите, в какое училище я зачислен!», только первая лекция — Борис перелистывал тетрадь — записана обстоятельно и подробно, хотя многое в скорописи разбиралось с трудом:

«…Вы должны гордиться, что стали курсантами Высшего Военно-Морского Инженерного ордена Ленина училища имени Ф. Э. Дзержинского… Создано в 1798 году…»

Далее запись становилась совсем неразборчивой, и только на следующей странице почерк приобрел ясно-различимые очертания. Видимо, эти сведения пропускать не хотелось:

«…Гордостью училища являются выдающиеся ученые, инженеры-кораблестроители: И. Я. Осминин, создавший бриг «Меркурий», И. А. Амосов, построивший первый в России винтовой фрегат «Архимед», один из талантливейших конструкторов надводных и подводных кораблей И. Г. Бубнов, построивший первую в мире подводную лодку «Дельфин», М. М. Окунев, В. И. Афанасьев, В. П. Костенко, академик Ю. А. Шиманский…»

Фамилии заполняли две страницы.

«…Много лет вел преподавательскую работу изобретатель радио А. Попов…»

«Более 50 питомцев стали адмиралами…»

Интересно, а кем будут лет через сорок они с Виталием и Генкой?

«Курсанты училища сражались против Юденича, подавляли мятежный Кронштадт…»

Какие бои и дороги выпадут на его, Бориса, поколение?

«За создание боевых кораблей и техники звания лауреатов Государственных премий до Великой Отечественной войны удостоены более 30 выпускников училища…»

А изобретут ли что-нибудь они? Ведь путь еще только начинается. И опыта нет. И знаний для начала, может быть, и достаточно, а вот для того, чтобы двинуть боевую технику вперед?.. Нет, об этом мечтать еще рано.

Новая страница конспекта — иные имена. Их он знал и до училища. Только не предполагал, что и они вышли из стен теперь уже и его «альма матер», — Каратаев, командир БЧ-5 у Фисановича, Николаенков… — сотни героев былой войны, воевавших в дни, когда он, Борис, гаснущими от голода глазами смотрел на блокадный Ленинград и мечтал быть таким, как Лунин.

Но самые длинные войны когда-то кончаются, и какие подвиги и громкие дела могут ждать его, Бориса Корчилова, в мирном море?.. Так, наверное, обычная служба. Впрочем, кто знает… Техника меняется стремительно, вводятся в строй невиданные корабли, и кто знает, что сулит завтра. В общем-то, все складывается неплохо. Училище окончено. Допустили сразу к самостоятельной службе. Так что нечего жаловаться на судьбу, Борис Александрович, лейтенант флота российского. Впереди — море. А это — самое главное…

Тревога — как приливы и отливы. Она крадется по земле, затаенная, как глухая злоба, лютеет на холодных ветрах, где-то неосязаемо носится в воздухе. Шелестит в выпусках вечерних газет. Рвется из приемников через синкопы джазов и благостное умиротворение рождественских мелодий. Ползет слухами, предсказаниями темных гадалок, пророчествами иссушенных годами и ненавистью джентльменов.

Ни днем ни ночью не оставляет она в покое души. Метущиеся. Сдавленные тоской и страхом. Оболваненные ложью и воинственными заклинаниями. Самая далекая глухомань прислушивается сегодня к напряженному эху морей и океанов.

Все изменилось в этом подлунном мире. Символы тишины и отрешенности от жестокой земной круговерти обитель романтических легенд и тихих коралловых лагун, океаны стали зеркалом великого противостояния обществ, олицетворяющих вчерашний и завтрашний день планеты.

Разбитые на голубые квадраты пентагоновских карт, они сами стали картами в большой игре, замешанной на сумасбродной идее мирового господства.

Картушки компасов вздрагивали и замирали от рева подземных и наземных шквалов, рожденных ядерными взрывами. Гордые атоллы опадали коралловой пылью в разверзшийся океан, и только через долгие годы сметенная жизнь осмеливалась тронуть зеленью оплавленные и отравленные радиацией берега.

Тревога бродит по планете. Вспарывают глубины стремительные тела ракет, идущих из-под воды на далекие пока учебные мишени, отстоящие от старта на тысячи километров. Вздрагивают гидроакустики от рева винтов громадных авианосцев, всегда торопящихся крейсеров, старающихся скрыть свой бег атомных подводных ракетоносцев и морских москитов, яд которых не менее смертелен, чем укус огромного хищника. Повидавший всякое, полюс ошеломленно затихает, пропуская в грохоте лопающихся льдов невиданные черные субмарины, стряхивающие с рубок тут же застывающие потоки. Расстояния умирают под крыльями гигантов авиации, несущих под плоскостями изготовившуюся к прыжку смерть. А ведь флот — только составная часть в формуле мощи государства, ее вооруженных сил.

Космонавты называли землю «прекраснейшей из планет». А она металась в ночах, прислушиваясь к неизвестно что сулящему ей гулу.

Белые ночи приходят в Ленинград внезапно. Правда, люди замечают, как с каждым днем все позднее начинаются сумерки. Но вот однажды, задержавшись у приятеля или возвращаясь поздно с дачи в воскресенье, они обнаруживают, что ночи, собственно, нет. Мягкая акварельная дымка делает невесомыми глыбы дворцов и башен, силуэт Петропавловки, кажется, парит над Невой, и Летний сад становится старинной литографией.

В такие ночи нетрудно представить себе Пушкина у Лебяжьей канавки, Ленина, идущего на конспиративную квартиру, крейсер «Киров», поднявший стволы в бледное блокадное небо.