Георгий Санников - Большая Охота. Разгром УПА Страница 16

— Вы все, разумеется, ежедневно читаете Правду, а большинство и другие крупные газеты, такие, как «Известия». Так вот «Правда», если это нам нужно, пишет иногда и НЕПРАВДУ. Я подчеркиваю, если это вызывается необходимостью, прежде всего государственной необходимостью, — именно начал с этой фразы свою лекцию генерал…

Спустя пять лет работы в системе, я не только с пониманием отнесся к сказанному авторитетным генералом И. А. Фадейкиным, но воспринимал это как должное и необходимое для проведения острых дезинформирующих или иных, нужных власти и государству мероприятий…

— Начальник твоего отделения, — продолжал Курицын, — вместе с группой сотрудников отдела сейчас в командировке. Они во Львове. Там сейчас много наших ребят из всех подразделений министерства. Сидят в Тернополе, Ровно, Дрогобыче, в общем во всех восьми западных областях Украины. Мы проводим по всей Западной Украине крупную акцию по ликвидации выявленных нелегальных униатских церквей и монастырей. К сожалению, эта сволочь еще жива и действует. Именно униаты — самая сильная база оуновцев. Есть решение партии и правительства полностью разгромить эту церковь.

— Но по делу «Ходячие» ведь уже и так арестовано больше тысячи священников и другого церковного актива униатов. Неужели их так много? — спросил я.

— Мало арестовали, надо было больше, не церемониться с ними, подумаешь, нет доказательств — доказательств сколько хочешь можно найти. Посещение запрещенной властью церкви или монастыря — вот тебе и доказательства, а задокументировать их — раз плюнуть, было бы желание и указание начальников. Ты знаешь, что такое «задокументировать»?

— Догадываюсь, наверное, подобрать и зафиксировать уличающий материал?

— Да, это так, но я тебе сейчас более подробно объясню. «Задокументировать» полученные агентурно-оперативным путем интересующие нашу службу данные — значит, провести на базе имеющихся материалов запланированные следственные действия: определить круг свидетелей, может быть, «подработать» их нашей агентурой, допросить как положено и в соответствии с нормами УПК, то есть, грубо говоря, на основании существующего законодательства подготовить материалы для передачи в прокуратуру или в суд. В общем, муторное это дело — документация агентурно-оперативных данных, но вещь юридически обязательная. Ведь не будешь предъявлять в суде материалы литерной техники Сергея или Татьяны, или предъявлять секретно сделанные фотографии литера «О».

Я впервые услыхал слово «Визир» — специальное техническое устройство, приспособленное для наблюдения, а в случае необходимости и для производства секретного фотографирования, или киносъемки, в том числе и в инфракрасных лучах. Позже я впервые сам наблюдал за объектами, удивляясь поистине беспредельной фантазии человеческой мысли. Я познакомился и с просветленным зеркалом, через которое ты видишь все, а тебя не видят и не слышат. Такие зеркала, как правило применялись для наблюдения в гостиницах, или в специально для этого оборудованных квартирах…

Эти мероприятия мне вспоминались по-разному: иногда с улыбкой, иногда было неприятно воспроизводить в памяти картинки и образы чужой жизни. Человек, будучи по природе своей в общем-то не только общественным животным, но в принципе существом глубоко одиноким и доверяющим только себе, становился объектом внимания чужих людей, которые пусть и незримо, но вторгались в его жизнь. Один из опытных и старых оперработников любил повторять: «Ты, Георгий, не смущайся. Эти действия нам родные партия и правительство разрешили во имя интересов большинства, чтобы этому большинству жилось спокойнее. Конечно, грязное это дело — в чужом белье ковыряться, в чужую душу влезать. Разве приятно читать чужие письма? А ведь мы читаем их, а некоторые читают их систематически и много. Если ты будешь каждый раз при работе с «Визиром», или читая сводки «Сергея» и «Татьяны», не говоря уже о «ПК»[41], морализировать на эту тему, то никогда не станешь настоящим чекистом. Кому-то надо ковыряться в чужом дерьме. Грязно и неблагородно».

Этот уже пожилой интеллигентный человек учил меня работе с «ПК», показывал, как надо извлекать вложение из конверта, подстелив под конверт и работающие с конвертом руки большой белый лист бумаги, чтобы из конверта не могло выпасть и потеряться, упасть со стола какое-либо имевшееся в конверте, кроме самого письма, другое вложение, может быть, и специально для контроля заложенное отправителем по договоренности с адресатом. Он же рассказал имевшую хождение в оперативных подразделениях, связанных с ПК, вечную чекистскую байку о такой проделке-комбинации отправителя-женщины, которая в письме к адресату указала на специально сделанное ею вложение — волосок с интимного места, отсутствие которого свидетельствовало бы о существующем контроле над их перепиской. Представляешь состояние оперработника! Он, конечно, доложил о случившемся начальству, все лихорадочно искали этот интимный волосок, конечно же, ничего не нашли, долго обсуждали вопрос, в том числе и с медиками, отличается ли этот женский волосок от мужского. Вот такая, брат, была потеха. Пришлось работнику вкладывать свой волосок. Как выяснилось потом, никакого волоска вообще не было. Просто эти двое провели за нос всю нашу систему», — сказал старший товарищ.

Я не понимал необходимости (если это действительно не вызывалось оперативной необходимостью) секретного наблюдения в Визир поведения и интимной жизни крупных государственных, самого высшего ранга, деятелей. В Киеве в те годы в разное время находились с визитами разные «царствующие» особы. Конечно, наблюдение за ними доставляло прямо-таки удовольствие. Чего, например, стоила сценка, когда она — красавица с головы до ног, голая предлагает себя не менее красивому мужу — крупному лидеру, а тот ну каждый раз отказывается. Ребята похихикивали: «Нам бы ее, мы бы не отказались!»

Я не всегда внутренне был согласен с некоторыми положениями и знаменитой в те годы «Операции-100», в соответствии с которой разработка каждого мало-мальски подозрительного иностранца проводилась по всему маршруту его следования по территории Советского Союза. Местные органы госбезопасности в комплексе мероприятий активно использовали женскую агентуру, в том числе и проституток, поставляя этих девиц иностранцам, проинструктировав их соответствующим образом для выполнения нашего задания. Ну что и как могла сделать такая девица, даже если она была бы очень опытным нашим агентом? Да абсолютно ничего. Я всегда был уверен, что женская агентура в нужных случаях более результативна, чем мужская, но не в «Операции-100» — разово, накоротке. В силе и необходимости именно женской агентуры я в будущем убеждался не раз…

В отдел возвращались из командировок сотрудники. Приехал, и меня тут же познакомили с ним, начальник отделения Михаил Яковлевич Купцов, крупный породистый мужчина с лицом и манерами барина — такой большой и величавый, в модных туфлях, хорошо сидевшем на нем бостоновом темно-синем костюме, сшитом у лучших киевских мастеров — а они, особенно евреи-портные из Варшавы, попавшие в Киев после 1939 года, ох и хорошо же умели шить.

От своих новых товарищей я узнал, что несколько месяцев назад на месте Купцова работал Семен Яковлевич Брик, который за год до ухода на пенсию узнал, что его дальние родственники проживают в Америке, ведут переписку с родственниками в Киеве и в письмах спрашивали о нем. Семен Яковлевич доложил об этом в кадры и сам подал рапорт об уходе на пенсию, написав в рапорте, что не имеет права, как коммунист и чекист, продолжать работу в системе госбезопасности. Он был, разумеется, уволен, этот уважаемый человек и Почетный сотрудник госбезопасности. Семен Яковлевич был легендарной личностью. В органы он пришел по партийному набору в середине 30-х годов от станка, образование — ФЗУ, годичная школа НКВД и сразу после окончания школы — церковный отдел. Он считался во всей системе Министерства госбезопасности СССР одним из лучших специалистов по этой линии работы, знал все церковные направления, или как сказали бы сегодня, конфессии. В 38-м он был арестован по доносу. Содержался несколько месяцев во внутренней тюрьме здесь же. Его пытали. Но он не сделал никаких признаний и был освобожден. Ему предложили продолжить работу в Наркомате внутренних дел, и он согласился. Долгие годы этот человек был для меня эталоном коммуниста и чекиста…

Вначале я стал заниматься разработкой еврейских клерикалов. Правда, это было не самое основное направление в отделении. Главным был контроль за деятельностью сектантских формирований, таких нелегально действующих, как «пятидесятники», или, как их тогда называли, «трясуны», «Свидетели Иеговы» — иеговисты, «скопцы» и т. д. и т. п., всего наименований сект разного толка и ориентаций было до трехсот. Большая часть их давно была выявлена и разгромлена. В подавляющем большинстве руководили ими пройдохи и мошенники, в основном уже давно арестованные и отбывающие наказание в далеких сибирских и северных лагерях. Через существовавшие в те времена во всех лагерях оперативно-чекистские пункты за ними велось наблюдение с помощью лагерной агентуры. Вся их переписка стояла на ПК.