Николай Лесков - О раскольниках г. Риги Страница 16

——

После всего мною сказанного считаю обязанностью изложить мое личное мнение о том, что бы следовало правительству сделать ввиду нынешних неотступных ходатайств раскольников об открытии для них особых общественных школ.

1) Я убежден, что все усилия склонить раскольников к начальному обучению их детей в общих школах с православными будут напрасны. Ни мягкие меры, ни крутые, к которым, кажется, правительство уже не намерено более обращаться, одинаково не принесут никакой пользы. Первые сделают смешное и во всех отношениях невыгодное фиаско, а вторые только поддержат двухвековое упорство и сделают врагов из людей, готовых нынче забыть правительству все свои обиды.

2) В этой же самой мере я убежден, что единственный способ выйти хорошо из положения, в которое ставит правительство раскольничье домогательство особых школ, — как можно скорее разрешить учреждение таких школ.

3) Особые школы нужны только для первоначального обучения (приходские), а раскольничьих детей, поступающих в уездные училища, гимназии и высшие учебные заведения, следует поставить в такое же независимое положение от православного законоучителя, в каком находятся дети лютеран, католиков, кальвинов и вообще христиан неправославного исповедания, обучающиеся в русских гимназиях, лицеях и университетах. Нужно освободить их от слушания уроков закона Божия и богословских лекций, освободив в то же время и от испытания по этим предметам.

4) В видах справедливости необходимо немедленно разрешить раскольникам сдавать установленные экзамены на звание приходских учителей; а если это опять найдут невозможным, то не лучше ли оставить все, как оно есть, и ничего не делать, ибо из всех половинных действий выйдет только полный неуспех,

и 5) Я признаю не только бесполезными, но положительно вредными всякие полумеры и не предвижу никакого добра, если необходимые по моим соображениям уступки раскольничьим мольбам о школах будут делаться не разом, а в известной постепенности, по частям, одна за другою. Постепенность — вещь в некоторых случаях прекрасная, но у нас ее так боятся и так мало верят в благие продолжения слабо выражающихся во внешности благих начинаний, что реформы, вводимые постепенно, по деталям, встречаются у нас со злобною насмешкою, как фикции, которыми отводят глаза народа. А не должно забывать, что раскольники народ вообще чрезвычайно тонкий и практический и они очень хорошо понимают выгодные стороны положения людей, имеющих право жаловаться на угнетения. Они возьмут частицу уступок, воспользуются ею, но никогда не перестанут плакаться на недостаток удержанной доли просимой свободы. Они будут охотно поддерживать этим в молодом поколении ту ненависть и презрение к церковникам никонианам, о которой говорит автор «Истории Преображенского кладбища». Гонение тоже есть сила. Смешно утверждать, а можно положительно сказать, что раскол, плачась на свою долю, нередко смотрит на все эти странные гонения, как на раны, которыми облегчается внутренний недуг организма. Многие это так именно и понимают и любят свои гонения, как худосочные люди любят свои раны. Раскольники, привыкнув красоваться синими рубцами, настеганными на груди «древлего благочестия», кажется, не будут знать, что делать, когда заживут эти рубцы страдания. Один, самый рассудительный и дальнозоркий из рижских «отцов», слушая как-то разговоры о расширяемой понемножку свободе совести, сказал: «Ох, не зашибла б нас эта свобода больнее гонения. Против гонений-то мы обстоялись, а против свободы-то Бог знает, как стоять будем». Но расширяя права раскольников хоть бы и в одном учебном вопросе, нельзя обходить чего-нибудь, полагая, что «это важно, этого и довольно, а это не так важно и без этого они могут обойтись», — нужно, как говорится, съесть с раскольниками по крайней мере три пуда соли вместе, чтобы понимать, как этот народ, выросший в споре о мелочах, высоко ценит каждую мелочь и придирается ко всему с ядовитым крючкотворством французского судьи. У них и «нужда изменяет закон», и все, стало быть, возможно «нужды ради»; но и «аще праведник согрешит, не помянутся все правды его». Нужно непременно отнять у них всякую возможность жаловаться на неравноправие перед законом и, в особенности, на недоступность образования, тем более, что это в настоящее время как нельзя более легко и удобно.

Относительно устройства просимых раскольниками школ, мне кажется, нужно поступить таким образом:

1) Определить minimum общества, которое имеет право просить об открытии школы.

Мне частным образом известно, что в министерстве внутренних дел есть соображения о том, из какого числа душ должно состоять раскольничье общество, имеющее право на учреждение моленной. Может статься, эти соображения, в известной соразмерности, можно бы применить и к вопросу о школах.

2) Дозволить открыть училища на общем основании приходских школ с подчинением их прямому наблюдению местной дирекции училищ, как это было в Риге до закрытия школы при гребенщиковском заведении.

3) Всякое иное влияние сторонних ведомств на эти школы совершенно устранить, ибо это ни к чему не поведет, кроме жалоб с одной стороны, придирок — с другой и беспрерывных неприятных столкновений чиновников двух различных ведомств, — а дитя у семи нянек будет без глаза.

4) Содержание школ предоставить самим общинам, не требуя на них никакой правительственной субсидии, ибо в общем эта субсидия значительно обременит государственный бюджет, а в частности — для каждой школы принесет очень мало пользы. Средства, отпускаемые правительством на содержание приходских школ, так миниатюрны, что раскольничьи общины никогда не посетуют на лишение их этих субсидий. Пожалуй, по некоторым соображениям, они, чего доброго, будут еще очень рады от них освободиться.

5) Преподавание в приходских раскольничьих школах вверять только людям, имеющим установленные дипломы.

6) Имея в виду, что раскольники ставят как conditio sine qua nоn,[7] чтобы за общинами было признано право избирать учителя для своей школы и представлять своего избранника на утверждение подлежащей власти, даровать им это право с тем, чтобы община всякий раз представляла кому будет назначено по крайней мере двух кандидатов, из которых один и может быть утвержден, если будет отвечать всем требуемым от учителя условиям.

и 7) Не возбранять раскольникам экзаменоваться теперь на степень учителя и экзаменовать их без малейшего послабления, но и без усиленных строгостей, не требуя от них при этом представления законных метрических свидетельств, которых у них нет, потому что почти все они значатся незаконнорожденными, а их выписки из книг моленных законом не принимаются. Совершенно достаточно ограничиваться требованием письменного вида. Отказ в допущении раскольников к экзаменам на степень приходских учителей или требование от них документов, которых у них нет, будет мерою весьма печальною. Не говоря о том, что отказ в праве избрания и представления учителей непременно парализует все дело, предоставление этого права мне кажется и весьма справедливым. Какое опровержение можно привесть против права родителей избирать наставников своим детям? Едва ли можно найти такое опровержение, а если и можно, то оно будет неестественное, вымышленное, натянутое на старый педагогический подрамок. Дело власти, регулирующей школьную операцию, в настоящем случае прямо ограничивается определением средств представляемого кандидата на занятие должности, к исполнению которой он назначается. Но, не говоря уже о том, что недопущение раскольников к экзаменам будет очевидным устранением их от гражданского равноправия и новым постановлением их «вне закона», правительству нет оснований бояться большого количества учителей раскольников. Их нет в настоящее время, а приготовить их не так-то легко. Это очень хорошо знают сами раскольничьи общины, соглашающиеся принять учителей православного исповедания, и не хуже их знаю это я, сталкиваясь с поражающим невежеством док, слывущих в своих муравейниках за мудрецов, философов и звездочетов. Можно смело утверждать, что на первое время учителя из раскольников на всю массу учителей, нужных для раскольничьих приходских школ, вряд ли составят один процент. Остальные девяносто девять процентов все будут или православные, или даже немцы, которых не прочь принять многие общины. Да и вообще одни только раскольники Остзейского края упорно хотят непременно учителя из своих с самого начала школ; но и они, я уверен, не откажутся взять иноверца, если из ихних не найдется готового человека. Об этом у меня было много говорено, и, после многих и всегда жарких споров, дело оканчивалось тем, что «ну хорошо, ну немца возьмем». И, по-моему, немец или вообще иноверец для раскольников во многих отношениях удобнее православного, особенно в Остзейском крае, где немцы были постоянными защитниками раскольников от притеснений русского православия и где раскольник не возражает немцу, когда последний зачастую говорит: «Вы ведь только по нас и целы, а ваши давно бы вас заели». По возвращении моем из Риги у меня были мои петербургские знакомые: федосеевцы, поморцы и последователи Аристова согласия. Они все согласны принять к себе православного учителя. Я писал об этом в Ригу отцу Евстафию, а тот показал мое письмо Беляеву, и на днях я получил от Беляева уведомление, что и он непременно желает иметь для рижской школы учителя из людей просвещенных. «Знаю я, пишет он, что такие за учителя будут из наших! На школы с нашими учителями и жертвовать не стоит». Отец Евстафий, великий почитатель Беляева, тоже пристал к его мнению, а мнение духовного отца в таком деле — вещь большой важности. Отказывать же в допущении раскольников к экзамену при первом учреждении школ просто невозможно. Это значило бы предрешать события не в пользу раскольничьего образования и не в пользу собственную, ибо если раскольникам открыть двери в средние и высшие учебные заведения, то, само собою разумеется, из них многие получат ученые степени, а с ними и права на педагогическую службу. Как же тогда? Не давать мест — это значит не мириться с невежественным расколом, а ссориться с расколом образованным. Многие, и особенно либеральные чиновники, любят утверждать, что «образование есть вернейшее средство к искоренению раскола». Не хочу с этим спорить, тем более, что не понимаю смысла всех хлопот, подьемлемых кем бы то ни было во имя искоренения какого бы то ни было не вредящего общественному спокойствию верования. Но полагаю, что выражаемая надежда искоренить раскол одним образованием верна вполовину или, по крайней мере, решение ее весьма условно. Образование несомненно уничтожит раскол, если рядом с открытием раскольникам всех средств к образованию правительство не оставит и следа каких бы то ни было ограничений сектаторов в гражданском равноправии со всеми. Но если этого не будет, то лучшие молодые люди из раскольников не бросят раскола потому, что лучшие люди никогда не бросают своих собратий, пока этим собратиям хуже других. Это старая история, которая, однако, будет нова до конца человеческого рода. Уже теперь есть такие раскольники, а с образованием их будет еще более. Следовательно, как же тогда станет вопрос? Переметчиков, изменяющих вере и обществу по расчету, что это выгоднее, правительство станет принимать, а людей твердых, предпочитающих делить скудные права своих собратий, оно лишит и прав, приобретенных ими по образованию?.. Не хочется верить, чтобы это было так, а иначе быть не может, если теперь предрешить вопрос об учителях раскольничьих положительным отказом. Если же этот отказ выразить в виде временной меры, то результат прямой: никто из раскольников не станет приготовляться к педагогической деятельности, мера эта не приобретет правительству раскольничьих симпатий, и опять будет широкое раздолье жалобам, не лишенным большой доли основательности.