Валерий Осипов - Тайна сибирской платформы Страница 16

— Я на Сахалин.

— С детьми?

— А что тут особенного? Мы привыкли, — улыбнулась женщина, — третий раз уже летим.

— Вот не везет, так не везет! — сокрушался сосед. Он перебрался на другую скамейку, и скоро оттуда послышался его назойливый голосок: — Вы тоже на Сахалин? А вы в Якутск? Удивительно! Никто не летит на юг — только на восток.

В это время под потолком щелкнуло, и черный репродуктор заговорил деревянным голосом.

— Гр-раждане пассажир-ры! Пр-роизводится посадка на самолет, следующий до Красноярска. Повтор-ряю…

Я вышел из здания аэровокзала на взлетное поле. Пахло бензином, машинным маслом и широкой ковыльной степью. Невидимые в темноте самолеты, ворча друг на друга, ползали по аэродрому. Где-то вдалеке то гас, то снова вспыхивал рубиновый свет маяков.

У железной ограды, высоко задрав тупой хвост, стоял улетавший в Красноярск самолет. Он был похож на огромную сказочную серебристую рыбу с разноцветными глазами. Пассажиры один за другим исчезали в ее круглом металлическом брюхе.

Простуженно чихнув и обдав провожающих клубами отработанного дыма, загудели моторы. Бешено крутящиеся лопасти винтов сделали самолет похожим на старого усатого сома.

Вырулив на старт, машина замерла на секунду и, радостно взревев, рванулась вперед. Белые и прямые как столбы лучи прожекторов несколько секунд держали самолет под своим прицелом, а потом сразу погасли, и он исчез, будто нырнул в воду. Только красный бортовой огонек плыл по небу между неподвижными звездами.

Несмотря на глубокую ночь, к аэропорту по-прежнему довольно часто подъезжали машины. Из подкатившего прямо к ступеням такси, тяжело дыша, вылез круглый как шар краснолицый мужчина.

— Новосибирский не улетел еще? — спросил толстяк.

— Нет, нет, не улетел.

Круглый мужчина выгрузил из такси добрый десяток чемоданов, а потом помог вылезти не менее круглой супруге. Предводительствуемая дюжим носильщиком, эта живописная сибирская чета тяжелой рысцой затрусила к своему самолету.

Минутная стрелка на стенных часах продолжала черепашьим шагом путешествовать по циферблату.

Я бродил по аэровокзалу, натыкаясь на ноги и чемоданы спящих пассажиров. Пассажиры спали везде и в самых причудливых позах. В читальном зале аккуратненький седенький старичок спал, педантично держа перед собой на вытянутых руках газету. Трое молодых, коротко остриженных парней ухитрились заснуть на одном стуле и напоминали древнегреческую скульптурную группу…

До отлета моего самолета оставалось еще целых два часа. Я решил отправиться в ресторан. Столик, за которым нашлось свободное место, занимали двое улыбающихся мужчин. Они с сожалением поглядывали на высокий, но уже пустой, графинчик и о чем-то громко шептались. Прислушавшись, я понял, что речь идет о составлении не совсем обычного меню:

— Значит, утром завтракаем в Казани, обедаем в Омске, ужинаем в Красноярске. Сутки кладу на дорогу до нашего леспромхоза. И вот, друг Кеша, не пройдет и сорока восьми часов, как будешь ты сидеть у меня дома и жинка моя будет угощать тебя такими пельменями — за уши не оттащишь! Ты знаешь, какие у нас в Сибири пельмени? Во! — говоривший, нимало не смущаясь, раскинул руки на ширину плеч. — Одну съешь — неделю сыт будешь!

Глядя на жизнерадостных сибиряков, очевидно никогда не страдавших отсутствием аппетита, я невольно поймал себя на мысли, которая давно уже крутилась в голове: с кем бы я ни познакомился в ту ночь во Внуково, с кем бы ни разговорился — все, словно заранее условившись, летели только на восток. Казалось, что и самолеты, по тайному сговору пассажиров с дирекцией аэропорта, следуют исключительно в одном направлении: Омск, Красноярск, Иркутск, Хабаровск!

«Все дороги ведут на восток!» — сказал я про себя, и рука невольно полезла в карман за блокнотом. — «Ночь во Внуково! Говорят пассажиры одной ночи!» Лучшего начала для будущих очерков об алмазах, пожалуй, трудно было придумать. И я снова отправился в зал ожидания.

Теперь я уже с опаской поглядывал на большие стенные часы. Мне казалось, что минутная стрелка прыгает от цифры к цифре с сумасшедшим проворством.

Каких только записей не было в моем блокноте!

Я поговорил и с ученым-ихтиологом, возившим с Камчатки мальков ценной породы лососевых рыб в Мурманск, и с аккомпаниатором-гитаристом, отправлявшимся с концертной бригадой в гастрольную поездку на Дальний Восток. Белобрысый паренек в вельветовой куртке с «молнией», дорожный техник по специальности, возвращался в Красноярск. Он работал прорабом на строительстве шоссейной дороги от города до села Шумихи, где начиналось сооружение одной из величайших в мире — Красноярской ГЭС.

— Сколько лет работаю по дорогам, — ломающимся баском говорил паренек, — нигде такого грунта не видел, как на Шумихе. (Потом выяснилось, что он «работает по дорогам» всего полгода.) Железо — металл твердый, а не грунт. Но ничего, мы его динамитом рвем. Целыми днями по всей трассе «бух! бух! бух!». Шоссейку к сроку сдадим, можете не сомневаться.

Седенький благообразный старичок, заснувший в читальне с газетой в руках, оказался ученым-лесоводом. Водрузив на нос старомодное пенсне с серебряной дужкой, он сердито посмотрел на меня поверх стекол и откашлялся.

— М-да… Так что же вы хотите, молодой человек? Узнать, куда несет на старости лет, да еще по воздуху, такую рухлядь, как я? Представьте себе, в Енисейск. К концу шестой пятилетки там будет выстроен самый мощный в стране лесопромышленный комбинат. Он будет перерабатывать в год свыше пяти миллионов превосходной ангарской древесины. Каково, а? М-да…

Стриженые парни отвечали быстро и четко, как и полагается военным. Оказывается, они уже не солдаты — демобилизовались. Долго выбирали, куда отправиться после службы. Сначала решили в Омск, на строительство нефтеперерабатывающего завода. Потом передумали: если уж ехать в Сибирь, так на Братскую ГЭС, на Падунские пороги! Туда сейчас со всех уголков страны молодежь собирается. Не поскучаешь! Кроме того, знающие люди говорят, что в те края много симпатичных девчат поехало. Так что и такой серьезный вопрос, как вопрос о невестах, может быть в Братске решен весьма положительно.

Перелистав блокнот, я вдруг заметил, что среди «проинтервьюированных» мной пассажиров нет ни одного геолога. Ничего не рассказать о геологах, о тех, кто шел впереди всех, кто поднял к жизни восточный край, кто распахнул перед народом богатейшую кладовую сибирских недр? Нет, этого допустить было никак нельзя!

И я отправился за геологом. Долго ходить не пришлось. Возле киоска «Союзпечати» я увидел невысокого мужчину с аскетическим лицом. Легкая, худощавая фигура выдавала в нем человека, привыкшего к скитаниям и лишениям. Висевший на плече аккуратно подогнанный рюкзак, сапоги с характерными для бродяг-изыскателей пряжками на подъеме и на икрах не оставляли никаких сомнений по поводу его профессии.

— Простите, вы геолог?

— Угадали!

Я честно поделился своими планами с пассажиром в геологических сапогах.

— Ну что ж, — ответил он, — могу рассказать кое-что интересное.

Увы, наш разговор на этом должен был кончиться. Во-первых, минутная стрелка все-таки подвела меня: радиодиктор объявил о начале посадки на самолет, с которым я должен был улетать. Во-вторых, когда мой собеседник назвал себя Николаем Ивановичем Давыдовым, сотрудником Амакинской алмазной экспедиции, я чуть не выронил от радости карандаш и блокнот. Уж что-что, а такого «сказочного» везения, такой щедрости от судьбы никак нельзя было ожидать!

Словом, засунув блокнот со своими записями в карман, я еле успел выручить из камеры хранения чемодан и побежал догонять Николая Ивановича, к выходу, где строгая девушка-диспетчер собирала пассажиров нашего рейса.

Когда девушка вывела нас на поле, уже рассвело. На краю огромного серого небосвода ютилась узенькая полоска бледно-розовой зари, а прямо над головой одиноко сияла последняя звезда. Свежий утренний воздух наполнял тело бодростью, рождал в сердце горячие мечты и смелые желания. Так, наверное, бывает всегда, когда после долгой и утомительной ночи заново переживаешь непередаваемое чудо рассвета, чудо рождения нового дня.

Наш самолет стоял на бетонной дорожке дальше всех. Мы чинно шли в затылок другу другу, стараясь не шуметь и не толкаться. А вокруг — справа, слева, вверху, по всему полю на разные голоса — весело, задорно, молодо пели моторы. Они пели о далеких неведомых:, странах, о новых, невиданных землях:, о той неповторимой радости, которую испытываешь всякий раз, когда стоишь у начала дальней дороги, перед большим и трудным делом.

Все так же торжественно и неторопливо, стараясь не шуметь, мы поднимались по шаткой алюминиевой лестнице в самолет. На горизонте слабым, угасающим светом догорали огни Москвы.