Алексей Шерстобитов - Шкура дьявола Страница 17

Она всегда находила подробности, которые оправдывали или, напротив, обвиняли те или иные поступки, выбор или деяния государственных деятелей, а то и просто знаменитых людей, оставивших заметный след в истории. Конечно о многом можно судить примерно, но границы этого «примерно» всегда определены и очень часто не оставляют никаких сомнений, для утверждения.

Последствием этих бесед, стала попытка не судить других, хотя это и трудно до безобразия, в которое попадает разум, чтобы попытаться противостоять уже укоренившемуся навыку, и редко получается удержаться в желаемой канве, а зачастую и просто, это приводит к взрывам, разумеется, когда все очевидно. Но нужно всегда помнить: как судите о других вы, так и вас судить будут.

Из-за известных «революционных» событий на службу явиться нужно было несколько позже, и воспользовавшись моментом я решил проводить свою половинку до работы. Всего лишь пару дней я не появлялся на людях в форме, и сегодня, идеально выглаженная и сидящая, как на памятнике, что было предметом моей гордости, она вызывала у окружающих какие-то иные, а не как обычно, чувства. Я никак не мог понять, что изменилось, но не искал причины – мне было на кого смотреть и о ком думать.

Чмокнув на последок в носик свое сокровище и дождавшись пока движение электрички метро разъединит нас визуально, я уткнулся в книгу, рассчитывая дочитать вчерашнюю, так и не ставшую мне известной, развязку очередного рассказа. Вагоны набирали скорость, шум накатывался на перепонки, люди плавно раскачивались в такт боковой качке – в общем все как всегда, за исключением какой-то нервозности, витавшей в атмосфере.

Позавчера я не придал значение услышанному с телеэкрана призыву будущего президента, вещавшего, как принято в России в такие моменты, с «броневика» (да не обидит это не чьих чувств) не доверять армии и еще, что-то подобное. Вполне понятное напряжение экстремального порыва, не совсем правильно подобранные слова для выражения своей мысли и так далее.

От куда мне было знать о нагнетенной, произнесенными необдуманными фразами и предыдущими событиями, перемене в отношениях друг к другу граждан, и как следствие расколу общества. Дежурный по воинской части не смог сообщить, о пока, устном приказе являться на службу в гражданской форме одежды, а в военную переодеваться уже на месте…

Содержание книги захватило и позволило заметить острых и недружелюбных взглядов, направленных в мою сторону. Через одну подходила моя станция и я заблаговременно решил подготовиться к выходу, что было опрометчиво – ибо это лишило меня безопасной зоны – опоры сзади в виде стены вагона. На свое обычное «извините, разрешите пройти» услышал: «Подождешь, сука!». Решив что послышалось, попытался пройти к двери и случайно боковым зрением заметил… нет, не злые взгляды и даже не уже начавшееся движение ко мне, а опускающуюся руку, с чем-то в ней зажатым, прямиком на голову офицера, стоявшего у следующей двери лицом к выходу.

Мой предупредительный окрик слился с интуитивной мыслью о возможности подобного и над моей головой, что заставило чуть присесть и подать корпус в сторону, одновременно резко подымая согнутую в локте руку над головой, что оказалось своевременным, но не настолько действенным как хотелось. Градом обрушившиеся удары, и хорошо что разом, так как мешали друг другу, сбили фуражку, оторвали все пуговицы, погоны и галстук, от наиболее опасного я отбивался локтями и книгой, пока еще не решаясь бить по-настоящему, ведь именно этих граждан я обещался защищать до последней капли крови. Но моя неуязвимость, заключающаяся в еще пока стоянии на ногах, начинала бесить нападавших, крики прекратились и избиение продолжалось молча, причем с обеих сторон.

В толпе появилось что-то сверкающее металлом и дело приняло более серьезный оборот. Ни в коем случае нельзя падать – затопчут даже просто бабушки, я уже молчу про опасность женских каблучков и мужских ботинок.

Я стал бить ребром книги в лица, которые, как мне казалось, принадлежали нападающим несущим наибольшую опасность, но сил уже не осталось. Подумав: «Как хорошо, что нет рядом Ийки!!!» – я решил предпринять последний отчаянный рывок в этой бесноватой тишине шарканья, тяжелого дыхания и злобы, еще вчера просто не имеющей почвы для возгорания.

Кажется другой офицер уже упал и были видны периферийным зрением чьи-то прыжки, наверняка на нем – эта мерзость придала сил и ухватившись за верхние поручни, я рванул перебирая руками по ним в его сторону, одновременно отталкиваясь ногами обо что попало.

Взвившись над головами таким образом, по всей видимости, я потерялся для преследователей, но на время. Кто-то рявкнул: «Топчиии – упал!». Плюхнувшись сверху на двух молодцов особо ретиво старавшихся, как оказалось, над капитаном, мне хватило сил двинуть в кадык самому здоровому и толкнуть вслед ему того, что поменьше. Первый захрипел и закашлял, остальные отступили, вопросительно глядя на меня, по всей видимости принимая за гражданское лицо – ибо о форме напоминал лишь цвет разорванной рубашки:

– Ты че, паря, это же «сапог»,[14] они Родину предали! Вчера нас танками давили!.. Отойди, а то и тебя… – Но договорить они не успели, оказывается электричка уже была на станции, двери резко раскрылись и… не зря на стеклах каждой из них есть надпись: «Не прислоняться». Человек, в которого я уперся спиной, потерял опору в виде дверей и как пробка, под давлением, вылетел на платформу, следом и я, за воротник потянув капитана.

Свалившись друг на друга и уже не в силах подняться, мы проводили взглядом отходивший поезд. Глубоко вдохнув и запрокинув голову я смотрел на потолок вестибюля станции, как на чистое, голубое небо, пока чьёто кряхтение не привело в себя:

– Мужики…, это…, не обессудьте…, это дайте вылезти…, я то к вам лично ничего… Я просто того… – этого вот… – Перевернувшись на бок и выпустив из-под себя кого-то, я попытался подняться, но не вышло – ноги дрожали, кисти рук не слушались, а кое-где распухли. Во рту песок и кровь, но все зубы на месте. Кто-то помог добраться до скамейки, кто-то вызвал администрацию и милицию, последняя, правда так и не явилась – видимо своих забот предостаточно. Чуть отдышавшись и растолкав второго, мы добрались до уборной, предоставленной дежурной по станции – не перестающей охать по этому поводу старушке, и привели себя в порядок. Оказывается кто-то из вагона, где все произошло, собрал наши вещи и вернувшись на обратной электричке привез нам.

Видно люди отчужденные от культуры и морали становятся разрушителями, но есть и те, которые способны в любом случае сопротивляться этому, оставаясь способными на личное мнение и поддержания в себе моральноэтических норм, до последнего оставаясь теми, кем пришли в этот мир. Кстати, мой изодранный китель, фуражку и даже книгу вернула пожилая, худенькая женщина. Смотря на нас с сожалением, она просила простить тех, от кого нам досталось, говоря, что уже на следующей станции, когда она все это подбирала, те что хотели нам отомстить, якобы за поруганную нами демократию, испытывали если не стыд, то угрызение совести под осуждающими взглядами большинства пассажиров, ведь почти никто тогда не знал доподлинно, что же все таки произошло в те дни у Белого дома, и почти все, за редким исключением, были взвинчены и растеряны. Возможно мы просто попали под горячую руку, а возможно… всё имеет свои причины.

Однозначно одно – армия перестала быть гарантией мира и спокойствия, а скоро и вовсе потеряла свою необходимость обществу, которое позволило сократить ее, буквально взрезая живую плоть, на половину!

Через некоторое время это забылось, но осталось ощущение неожиданности и неподготовленности к таким быстрым и диаметрально противоположным переменам. Как хорошо, что рядом в этот злополучный день не было Ии – в ее положении могло случиться непоправимое, а как более слабой, ей могло достаться сильнее многократно – человек слеп в своей ненависти, тем более в той, которую объяснить в последствии он не и в состоянии!

Многих трудов мне стоило привести себя в порядок таким образом, что бы супруга ничего не заметила, но тщетно. Такое впечатление, что она все знала уже в момент происходящего, и уже к обеду телефон дежурного разрывался. Пришлось объясняться, а после отпроситься у командира на один час, что бы показаться в доказательство своей почти целостности. Ух уж эти женские прозорливость и интуиция и еще что-то, что меня иногда даже настораживало, что перешло супруге по наследству от матери – какое-то видение и человека, и каких-то моментов его жизни. Эх, девочки мои, девочки мои, не тот мужик на пути вашем жизненном попался!!!

Свобода – ответственность

Сбивающиеся в один ком события, обрастающие, все новыми обещаниями верхов и полным не пониманием происходящего низами, вперемежку с недовольством и недоверием, не прибавляли ни надежды, ни оптимизма, но не это делало выбранные устои в виде службы военной шаткими и сомнительными, а вообще отношение к офицерскому корпусу. Именно их, еще юношей, желающими стать офицерами, выбор, сделанный ими в молодые годы, сейчас признавался кем-то наверху ничтожным, не нужным и ошибочным.