Александр Ушаков - Гитлер. Неотвратимость судьбы Страница 17

По всей видимости, рейхсканцлер К. Ференбах тоже считал, что неспособен спасти Германию, а потому и подал в мае 1921 года в отставку. Новым рейхсканцлером стал лидер левого крыла партии «Центр» Й. Вирт. Кресло министра иностранных дел в его кабинете занял президент крупнейшего электротехнического концерна «АЭГ» и член руководства Немецкой демократической партии В. Ратенау.

По тем временам это были два самых выдающихся немецких политика. Но и они не устраивали Гитлера, который все больше верил в собственную исключительность и постоянно твердил о том, как «в один прекрасный день явится железный человек, быть может, в грязных сапогах, но зато с чистой совестью, положит конец разглагольствованиям этих вылощенных джентльменов и преподнесет нации действие». Благо уже имелся прекрасный образчик в лице Бенито Муссолини, который тоже пришел из окопов в грязных сапогах и вот теперь пытался войти в этих самых сапогах в Колизей.

Как всегда, когда Гитлер хотел понравиться, он произвел на Борзига неизгладимое впечатление, но дальше дело так и не пошло. Да, сам он обещал оказывать финансовую поддержку его партии, а вот другие промышленники во главе с таким тузом немецкой промышленности, как Гуго Стиннес, вкладывать в него деньги не спешили.

— А чего ты хотел? — пожал плечами Эккарт, когда Гитлер принялся поносить Стиннеса. — Мы еще не так известны, чтобы такие величины обращали на нас внимание… Дай срок, и он сочтет за честь помогать нам!

Гитлер усмехнулся. Опять ждать, опять добиваться, опять просить… Как ему все это надоело! Можно подумать, что он просил для себя. И как все эти люди не хотят понять, что рано или поздно им все равно придется обратиться к нему или к таким, как он. Коммунисты заставят! Так не лучше было бы заранее обезопасить себя? Выходит, не лучше…

Не успел он опомниться от берлинской неудачи, как взбунтовалась старая партийная гвардия. Собственно, этого давно можно было ожидать. Люди всегда оставались людьми, какими бы высокими идеями они ни руководствовались. Не стала исключением и нацистская партия, которую раздирали внутренние противоречия. Рем не терпел Геринга, Эккарт ревновал Гитлера к Гессу, а «подлец» Эссер ненавидел первого теоретика партии Розенберга и в минуты особого раздражения настраивал против Гитлера недовольного всем происходящим в партии Дрекслера. Да и сам слесарь с явным неудовольствием наблюдал, как руководство основанной им партией все больше сосредотачивается в руках Гитлера. Руководитель отдела пропаганды сумел поставить дело так, что все ее лидеры, включая самого Дрекслера, оказались лишь придатками к его отделу. Гитлер был постоянно на виду, в то время как Дрекслеру и его товарищам оставалось довольствоваться выступлениями в провинции. Не нравилось старым партийцам и радикальное направление, на которое Гитлер толкал партию. Коробила их и та дурная слава, которая начинала сопутствовать нацистам, и рано или поздно они должны были вступить на тропу войны с узурпатором.

Помимо внутренних неурядиц и опасности с севера у Гитлера появились конкуренты и в самой Баварии во главе с Юлиусом Штрайхером. Напрочь лишенный какой бы то ни было морали, он мог дать по части скандалов фору самому Эссеру и уже успел прославиться своей газетой «Штюрмер», пестревшей статьями о еврейских скандалах с порнографическим налетом. Он уже несколько раз встречался с Гитлером, и ничего хорошего от этого мерзкого субъекта будущий фюрер не ждал. А пока он вел беседы с Борзигом, ненавистник «чистой публики», каким считался Штрайхер, и возглавлявший аугсбурское рабочее содружество Диккель встретились с Дрекслером.

Дрекслер учел и согласился. В глубине души он уже праздновал победу и снова видел себя в числе лидеров движения. Однако Гитлер сорвал все его планы. Примчавшись из Берлина в Мюнхен, он не стал ни оправдываться, ни даже объясняться с восставшими товарищами, а просто подал заявление о выходе из партии. А когда изумленный его выходкой Дрекслер попытался спустить дело на тормозах и принялся уговаривать Гитлера забрать заявление, тот, обозвав первого председателя партии «жалким идиотом» и «подлой собакой», направился к выходу. Дойдя до двери, он обернулся и, смерив ошарашенных услышанным «товарищей» презрительным взглядом, пообещал вынести дело на суд всей партии и выступить перед ними.

Дрекслер только развел руками. Даже он, тяжело и долго соображавший, понимал, что подобного поворота событий нельзя допустить. Какими бы великими партийными деятелями ни считали себя все эти Штрайхеры и Диккели, движение держалось на Гитлере и без него развалилось бы в считанные дни. Вряд ли известие о смещении их главного ставленника в нацистской партии обрадовало бы и влиятельных друзей Гитлера из рейхсвера во главе с капитаном Ремом. За Гитлером числились пусть и небольшие, но все же реальные деньги; также за ним стояли те, кого Штрайхер презрительно называл «чистой публикой» — Федер, Эккарт, Розенберг, Гесс и «подлец Эссер», самый сильный после Гитлера оратор партии, — то есть вся партийная элита. И, конечно, все они ушли бы вслед за своим лидером, значительно ослабив движение. С уходом Гитлера партия потеряла бы и свою газету.

Почувствовав слабину бунтарей, Гитлер потребовал диктаторских полномочий. Дрекслер оказался в сложной ситуации. Старое руководство и слышать не хотело ни о каком единоначалии и в свою очередь распространило среди членов партии собственное обращение, в котором обвиняло Гитлера во всех смертных грехах.

Другим пунктом является вопрос о его профессии и заработке. Когда отдельные члены партии обращались к нему с вопросом, на какие средства он, собственно, живет и какова была его профессия в прошлом, он каждый раз приходил в раздражение и сердился…

А как он ведет борьбу? Он передергивает факты и представляет дело так, будто Дрекслер — плохой революционер и желает вернуться к системе парламентаризма. В чем дело? Дрекслер еще ни на йоту не отступил от своих взглядов, которые высказывал при основании партии. Правда, наряду с революционной деятельностью Дрекслер желает указать немецкому рабочему путь, по которому он должен идти для достижения своей цели; другими словами, наряду с бичующей критикой нынешних возмутительных условий он желает проводить также положительную экономическую политику.

Что и говорить, не заявление, а самый настоящий крик души. И тем более непонятно, почему же все эти Дрекслеры не приняли отставки Гитлера. Ведь по большому счету они ничего не теряли. Боялись развала партии? Так чего им было бояться, если Гитлер так или иначе изгнал бы их из партии?

Вот так, ни больше ни меньше! По сути дела комитет повесил удавку на собственную шею, которую Гитлер с несказанным удовольствием затянул на общем собрании партии, на котором во главе президиума сидел… исключенный из партии Эссер.

Сам Дрекслер узнал о партийном собрании… из газет. Понимая, что все мосты сожжены, возмущенный слесарь отправился в полицию, где и заявил, что господин Гитлер и исключенный им в отсутствие первого за «грязное поведение в личной жизни» Эссер в партии не состоят, а значит, не имеют никакого права созывать какие бы то ни было партийные собрания. И вообще господам полицейским пора бы разобраться с Гитлером, который собирается устроить революцию и использовать насилие, тогда как он сам намерен преследовать партийные цели только законным путем. Однако безо всякого интереса выслушавший слесаря полицейский чиновник только равнодушно махнул рукой: это ваши внутрипартийные разборки, и к полиции они никакого отношения не имеют.

Но все было бесполезно. Гитлер изменил устав партии, и согласно этим изменениям ее первый председатель, то есть он сам, получал неограниченные полномочия. Вторым оставался Кернер, а Дрекслер получил совершенно бессмысленный, но тем не менее громкий пост почетного председателя. В знак протеста некоторые члены партии вышли из нее, но уже через несколько месяцев снова вернулись к Гитлеру. Управляющим делами партии стал фронтовой товарищ Гитлера в прошлом и председатель имперской палаты по делам печати в будущем Макс Аманн. Гитлер значительно укрепил партийный секретариат своими людьми, а на ключевую должность партийного казначея поставил преданного ему Франца Ксавбера Шварца. Мюнхен остался опорой движения, союз с прочими группировками исключался. Речь могла идти лишь о беспрекословном подчинении, к тому же любые контакты с другими партиями отныне находились в исключительной компетенции Гитлера.

Все эти весьма действенные меры обеспечили Гитлеру всеобщее признание его лидерства и раз и навсегда установили «принцип фюрерства» как основополагающую организационную структуру партии. Этот принцип Гитлер обосновывал весьма примитивно, сравнивая человеческое общество с биологическим организмом, в котором главную роль играла голова с заключенным в ней мозгом. Именно таким мозгом нации и являлся фюрер со своим «абсолютным авторитетом» и «абсолютной ответственностью». И, конечно, этот самый фюрер противопоставлялся насквозь прогнившей и в высшей степени «безответственной» парламентской системе. Вместо демократических свобод и равенства Гитлер проповедовал слепое подчинение фюреру «во имя общего блага» и железную дисциплину. Этот принцип не только давал Гитлеру право принимать любое решение по своему усмотрению, но и установил особую иерархию гражданской и армейской служб с четкой дисциплиной, субординацией и распорядком, основанную на безоговорочной личной преданности каждого члена партии фюреру. Все нацистское движение, как затем и само нацистское государство, было построено по этому принципу. По мере распространения нацизма Германия была поделена на три района (гау) — управляющие районами гауляйтеры получили право принимать решения и проявлять известную инициативу при неизменном условии, что их преданность Гитлеру была вне подозрений и если сам Гитлер не думал иначе. В конечном счете нацистское движение оказалось выстроенным на системе личных отношений, что в свою очередь означало, что на любой ступени власти, снизу доверху, имели место протекционизм и подсиживание. Понимал ли сам Гитлер известную слабость такой вертикали? Наверное, понимал, но ничего другого не желал, так как в равной степени ненавидел и правление чиновников, и власть комитетов.