Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 4 Страница 17

Бадмаев очень советовал Распутину провести меня и Курлова в члены правительства; говорил, что «это будет польза царю, хорошо и ему», что ему надо иметь в правительстве людей, которые его любят, как я и Курлов. Распутин ответил: «я это понимаю; как-нибудь устроим». Бадмаев также указывал, что царь не сделает ошибки, если назначит меня председателем совета министров; что моя привычка вести собрания и мой характер дадут мне возможность объединить совет; участие в будущей газете создаст опору в прессе, а звание члена Государственной Думы — возможность совместной с нею работы; что за мною пойдут коммерческий мир и банки, и я сумею правильно направить борьбу с продовольственным кризисом и дороговизною. Распутин соглашался. Я говорил Бадмаеву, что все же не верю в возможность своего назначения на пост председателя совета министров. Бадмаев ответил, что верит в силу и влияние Распутина на царицу и царя и раз он этого желает, то и добьется. Распутин все наши разговоры передавал царице и царю, — что нам и говорил.

19 июля 1916 г. я был первый раз принят царем в особой аудиенции, которая была мне испрошена С. Д. Сазоновым и Б. В. Штюрмером. Я представлялся царю в г. Могилеве, в царской ставке. Доложил ему про прием, оказанный делегации от законодательных учреждений в Англии, Франции и Италии, а также свой разговор в Стокгольме с Варбургом и общее впечатление о настроении и силах наших союзников. Доклад длился около 2-х часов. После доклада царь пригласил меня к обеду. Я чувствовал, что он остался доволен моим докладом. После моего возвращения из Могилева я был у Бадмаева, которому рассказал про ласковый прием, оказанный мне царем. Он мне сказал, что уже знает это от Распутина, что царь сообщил царице о благоприятном впечатлении, которое я на него произвел; говорит, что я вовсе не октябрист, а свой — правый, и приказал царице благодарить Распутина за то, что он меня рекомендовал. Распутин говорил также и мне, что теперь я скоро получу назначение, что сразу председателем совета министров я не буду, что временно я получу министерство, — какое он мне сказать не мог. Я предполагал, что получу министерство торговли или земледелия или министерство внутренних дел. Говоря об этом с П. Г. Курловым, я высказал нежелание итти в министерство внутр. дел. Он ответил: «Напрасно, почему бы тебе отказываться». Я сказал, что чувствую себя неподготовленным, и пойду только, если он будет моим товарищем и обещает мне помогать. Он ответил согласием, добавив, что его желание быть командиром отдельного корпуса жандармов, который также имеет права товарища министра. Я обещал Курлову устроить его назначение, если буду иметь возможность. Курлов говорил, и я тоже думал, что председатель совета министров должен одновременно быть и министром внутренних дел или иметь на этом месте своего друга, иначе положение председателя совета министров будет непрочно. Я говорил Курлову, что, если я не пройду в председатели совета министров, то проведу его в министры внутренних дел. Я предвидел, что назначение Курлова будет встречено враждебно Государственной Думой, понимал это и Курлов, однако мы оба надеялись, что Дума примирится с ним, когда ближе его узнает и увидит, что он честно и усердно работает. В конце августа я уехал из Петрограда, прося Курлова: «побереги мои интересы, которые стали близки и тебе». Курлов понял, что я прошу его продолжать хлопоты, через Бадмаева и Распутина, о моем назначении, в котором мы оба стали заинтересованы. Я просил Курлова известить меня, если мне надо будет приехать. В начале сентября я получил две телеграммы: одну от Курлова П. Г. — «приезжай скорее», другую от кн. М. М. Мышецкой — «будешь назначен, не на торговлю, а внутренние дела». Приехав в Петроград, я узнал, что Курлов послал мне телеграмму по поручению Распутина, а кн. Мышецкая предположение о моем назначении узнала от кн. Тархановой; думаю, что последней сообщил Симонович[*], который вел дела Распутина и часто бывал у него. Распутин мне сказал, что министр внутренних дел А. А. Хвостов уходит и что я буду назначен на его место, что я должен обратить особое внимание на продовольственный вопрос, главное в Петрограде, где народ волнуется; что я должен успокоить царя, сказать ему, что постараюсь это дело исправить. Я поблагодарил Распутина за то, что он для меня сделал, сказал, что для Петрограда надо достать большое количество продуктов, о чем я войду в переговоры с банками и хлеботорговцами, и обещал подумать, как улучшить способы распределения продуктов. Распутин сказал, что надо принять меры к уменьшению «хвостов» перед лавками, т.-е. достичь уменьшения количества людей, ожидающих очереди, советовал устроить в лавках сквозные проходы и заранее развешивать и подготовлять продукты для отпуска покупателям. Я сказал, что эти распоряжения надо будет сделать, что это лежит на обязанности градоначальника, — кн. Оболенский же мало распорядителен. Ко мне приехал С. П. Белецкий, чтобы поздравить с ожидаемым назначением. Он просил позволения прислать ко мне кн. М. М. Андроникова, который желает со мною познакомиться; советовал принять его; говорил, что если я его обижу отказом, Андроников непременно сделает мне вред: «наклевещет в Царском»; если же немного приласкать его, он может быть «очень полезен». Я просил Белецкого передать Андроникову, что я буду ожидать его посещения. Он был у меня на следующий день. Говорил о своих добрых отношениях к А. А. Макарову и другим министрам, о том, что пишет царю письмо, доводя до его сведения то, что ему другие не скажут; посылает ему свою газету (кажется: «Русский Гражданин»), в которой пишет правду про министров и сильных мира сего, ничуть не стесняясь, что он ничего не ищет и ни от кого не зависит. Просил позволения, после моего назначения, поднести мне икону, как он делает, обыкновенно, при назначении министров. (После моего назначения, он мне прислал икону спасителя.) Андроников производил впечатление человека умного, очень приятного собеседника, но чувствовалось его желание ослепить, запугать, забрать в руки. Он пробыл у меня часа два. Уехал очень довольный. Позднее, уже будучи министром, я, по просьбе Андроникова, дал ему свою фотографию с надписью; пометил ее: «15 сентября 1916 г.», сделав это из боязни отказать Андроникову в его просьбе и, в то же время, не желая показывать свое знакомство с ним, которое я вел после своего назначения. Я поехал к С. П. Белецкому и спросил его, сколько он платил Распутину, когда был товарищем министра внутренних дел. Белецкий мне ответил, что платил 1.000 р. ежемесячно. Кажется, я сказал Белецкому, что буду платить столько же. Через несколько дней, я сказал Распутину, что буду давать ему 1.000 р. в месяц на его расходы. Он мне ответил: «Ну, это все равно; это неважно». 1-го и 15-го числа каждого месяца я платил ему по 500 р., либо лично, либо посылал со своим служащим Павлом Савельевым. Всего я дал Распутину 3.500 р. из собственных моих средств.

Кажется, 16 сентября, Б. В. Штюрмер, приехав из ставки, пригласил меня вечером к себе. Он сказал мне, что в числе кандидатов на пост министра внутренних дел он назвал и мою фамилию, что государь на ней остановился, затем Штюрмер спросил меня, согласен ли я принять назначение. Я ответил, что ослушаться царя не могу, но опасаюсь, сумею ли справиться с делом; спросил Б. В. Штюрмера, будет ли он помогать мне и имеет ли он ко мне доверие. Штюрмер ответил, что, конечно, всегда готов помочь мне и дать совет, что питает ко мне доверие и что к делу я привыкну; надо только подобрать хороших товарищей, так как ни кн. Волконский, ни Степанов не годны. Первый годен лишь для представительства, второму же верить нельзя — подведет, а кроме того выпивает. Штюрмер очень советовал мне его заменить: рекомендовал на его место кн. Оболенского (бывшего харьковского губернатора, назначенного мною позже в Ярославль; затем он заведывал делами «совещания о дороговизне» при Б. В. Штюрмере), говорил, что я, вероятно, слышал, как Климович и Степанов его подвели, даже не предупредив с арестом Мануйлова, что Климовича, как совершенно не терпимого человека, он уже убрал, при чем настоятельно советовал заменить и Степанова. Я понял слова Б. В. Штюрмера так, что если я не уволю Степанова, то Штюрмер сам примет меры. Я ответил, что очень ценю его советы, послушаюсь, но прошу меня не торопить, раз он имеет ко мне доверие, — выбор ближайших сотрудников просил предоставить мне, на что Штюрмер не возражал. Я сказал ему, что, по примеру А. Н. Хвостова, я желал бы сохранить звание члена Гос. Думы. Штюрмер нехотя согласился. Он кончил разговор, сказав мне, что о моем согласии принять назначение он донесет царю и что, если я буду назначен, то сначала управляющим министерством, о чем на-днях, вероятно, получу приказ.

Я был после своего разговора со Штюрмером в Государственной Думе; слух о моем назначении там уже был известен и некоторые члены Думы поздравляли меня; поздравил и М. В. Родзянко, другие смотрели на меня вопросительно; я был доволен, но все же мне было неловко. В. М. Пуришкевич спросил меня: «Зачем вы идете, все равно вылетите через месяц». Я ответил: «Что же, в движении — жизнь».