Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №6  за 1998 год Страница 17

Наиболее удачливые из «бюргеров» закреплялись в колониальном аппарате или осваивали свободные профессии, изо всех сил старались заключать браки в своем кругу, но без притока свежей европейской крови их лица все явственнее обретали местные черты и тот очаровательный цвет кожи, которых чистокровные голландцы снисходительно называли «кофе с молоком».

Мечту повидаться с доктором Оорлофф я так и увез тогда с собою в Москву. Очутившись же в Куала-Лумпуре во второй раз в качестве временного научного сотрудника Академии малаистики, я попытался было поначалу препоручить поиски доктора Оорлофф приехавшему сюда же на стажировку из Питера (надо же было такому случиться!) молодому этнографу Олегу Орлову.

Когда этот номер у меня не прошел, я сказал себе: «Теперь или никогда!» и снова стал дозваниваться до «Орловской клиники», у которой оказалось в Кээл, как называют свою столицу малайзийцы, аж пять отделений.

Представившись русским ученым, я попытался узнать домашний телефон доктора Оорлофф и услышал на другом конце провода удивленное восклицание: «Но доктор Оорлофф — малайзиец!» Тем не менее мне тут же дали телефон другой клиники, где, как оказалось, благополучно практиковал, несмотря на свой преклонный возраст, мой таинственный незнакомец, а еще через несколько минут я услышал спокойный приветливый голос самого Орлова (буду уж называть его по-русски).

Он сказал мне (разговор, как и в дальнейшем, шел по-английски), что на следующий день кончает прием в полдень и будет рад после работы разделить со мною ланч. Назавтра я помчался на перекладных в сторону не столь уж далекого уголка Петалинг-Джайя, широко разросшегося города-спутника Куала-Лумпура, где практиковал доктор Орлов.

Не успел я вылезти из автобуса и оглядеться, как ко мне приблизился невысокий человек. Разумеется, я сразу понял, что передо мной малайзийский Орлов. На меня смотрел, улыбаясь, пожилой господин в очках, который в парике сошел бы за российского вельможу «из татар», а в саронге — за приближенного какого-нибудь малайского султана.

Куда менее моего взволнованный нашей встречей, он препроводил меня в уютный тайский ресторанчик, находившийся под боком, широким жестом предложил мне меню и порекомендовал начать с пива, которым я давно уже не баловался, столуясь в Университете, где блюдут свои порядки местные гегемоны-малайцы, коим, как уже говорилось, общемусульманский закон пить не велит.

Потекла беседа, из которой немедленно выяснилось, что доктор Орлов прекрасно осведомлен о своем российском происхождении. Он живо извлек из портфеля отпечатанное на компьютере родословное древо, из которого явствовало, что его пра-пра-прадед Андрикс Андриз (Андрей Андреевич?) Орлов прибыл на Цейлон действительно из Голландии около середины XVIII века на борту корабля «Фроу Элизабет» и женился в Коломбо на португалке (португальской метиске?) Анне-Катерине Фернандо.

Их потомки плодились и размножались на Цейлоне добрых полтораста лет, прежде чем отец моего собеседника Джордж Генри Оорлофф отправился на учебу в Сингапурский медицинский колледж, а вслед за тем и осел в Британской Малайе, обвенчавшись в 1925 году в Куала-Лумпуре с Идой-Эвелиной де Кретсер.

Таким образом по матушке наш Орлов принадлежит к евразийскому роду, основателем которого был Корнелиус де Кретсер, поселившийся в Малакке скорее всего триста с лишним лет тому назад. Родословная была составлена в свое время тщанием моего собеседника для его сына Джереми, отправленного отцом на учебу в Австралию.

Окончив университет, Джереми помотался с годик в Малайзии и, не пожелав мириться с положением второсортного, то есть не относящегося к «коренным жителям» — малайцам, вернулся в Австралию, где женился на австралийке, работает в банке и растит сынишку, названного в честь деда. Сам доктор Орлов не собирается покидать насиженного места в Куала-Лумпуре, где живет в фешенебельном районе, в обставленном старинной китайской мебелью доме, с занятой общественной деятельностью в своей пресвитерианской церкви супругой, евразийкой опять-таки португальских в истоках своих корней.

Ему довелось в 70-х годах провести несколько дней в Москве, когда он возвращался с какого-то европейского конгресса в Малайзию. Он вспоминает большой незнакомый город, собор на Красной площади, музей с восхитительными древними иконами... Одним словом, особенного   трепета,   ступив на русскую землю, он не ощутил.

Мой новый знакомый и почти ровесник Кингсли Хэррис Орлов любезно подвез меня на своей не новой уже машине до университетского городка. Мы дружески распрощались, чтобы, по всей вероятности, больше никогда не увидеться. Приготовленная им для меня копия его родословной осталась у меня на память. В левом верхнем углу ее красуется шикарный герб графов Орловых. Его разыскал по просьбе доктора Орлова в старом гербовнике какой-то сиднейский специалист по геральдике. С гербом родословная, что говорить, выглядела очень внушительно.

Я и вправду мечтал об этом с тех самых пор, как взялся за малайский язык. Будто сижу в мрачных джунглях, под кровлей из пальмовых листьев и с трепетом заношу на бумагу сказания древнего барда, которые будут потом опубликованы и потрясут мировую науку.

С годами мечта пожелтела, как старая фотография, и вызывала по извлечении на свет печальную улыбку: «Эк, куда хватил! Бодливой корове Бог рог не дает». Но вот колесо фортуны, помедлив, повернулось, и с благословения Академии малаистики при университете Малайя, где мне положено было в течение года заниматься малайским эпосом, мы с Волькой забрались в старенький «фордик» местного фольклориста и моего верного друга Мухаммада.

Нам предстояло проехать около 600 километров из Куала-Лумпура в Кедах, где нас ждала встреча с одним из последних профессиональных сказителей Малайзии. Расположенный на севере страны, Кедах издавна слывет рисовой житницей Малаккского полуострова.

Тысячу лет тому назад здесь находился знаменитый порт Калах, о котором по сию пору напоминают остатки буддийских храмов — предмет неусыпного внимания малайзийских археологов. Наш сказитель жил, однако, в глубинке, у самой границы с Таиландом, на обширной каучуковой плантации, разбитой не так давно среди лесов, которыми покуда еще богата стремительно развивающаяся Малайзия.

Именовался он Абдул-Рахманом Дераситом и славился в округе как знахарь и мастер малайского традиционного единоборства — силата. О нем были написаны две диссертации, дар рассказчика снизошел на него в сновидении от покойного дяди по матери, а поскольку в сказаниях речь шла о его предках, рассказать весь цикл он брался лишь в том случае, если душам этих самых предков будет принесен в жертву белый буйвол. Иначе и ему, и его домочадцам грозила бы неминуемая смерть от кровохаркания и тому подобных прелестей.

Похоже, что могущественные предки Абдул-Рахмана (а его родоначальником был сам бог Индра) с явным неодобрением отнеслись к нашей маленькой экспедиции. Во всяком случае, на подъезде к Кедаху, в Гопенге, наша машина встала и — сколько ни пихали мы ее с Волькой под поощрительные возгласы сидевшего за рулем Мухаммада — ехать дальше не захотела.

Оставив ее в оказавшейся рядом мастерской, мы перехватили левака и уже под покровом душной тропической ночи примчались в Джорджтаун, что на острове Пинанг, перемахнув по самому длинному в Азии мосту пролив, отделяющий остров от материка. Здесь мы пересели в «хонду», безропотно отданную Мухаммаду его младшим братом, которого мы отловили у проходной его учреждения.

Переплыв пролив в обратную сторону на пароме, мы продолжили свое путешествие, чтобы за полночь снова остановиться, как вкопанные, возле моста через неведомую речку Сунгай Петани, уже на территории Кедаха. На этот раз по придорожному телефону, усмотренному Волькой, была вызвана аварийная команда, которая весело подтвердила, что машина сломалась, и отвезла нас в ближайшую пятизвездочную гостиницу...

До селения Лубук-Мербау мы добрались, в конце концов, к следующей полуночи. Абдул-Рахман Дерасит оказался пожилым крепышом, сильно смахивающим на великого футболиста Костю Бескова; позади него маячила молодая жена с грудным младенцем на руках. Угощая нас привезенными нами же экзотическими для малайцев яблоками, он завязал оживленную беседу, как-то все время сворачивавшую на вопрос о гонораре (на белого буйвола денег у нас явно не хватало, так что о последней, заветной, истории говорить пока не приходилось).

Часа через два переговоры были перенесены в дом его соседа, после чего мы с Мухаммадом сдались и пообещали барду все мои командировочные, оставив малую толику на угощение аудитории. А вскоре мы рухнули как подкошенные на ковер в недалеком странноприимном доме Миндина бин Адама, так как в хижине Абдул-Рахмана (единственной во всем поселке ветхой малайской постройке на сваях) спать было негде.