В Брянских лесах - Александр Кривицкий Страница 17

сноровка не у всех появились сразу. Опыта не было. Но первую немецкую машину на большаке отряд взорвал еще 20 октября 1941 года. На воздух взлетел тогда грузовик с шестнадцатью немцами. Подрывное дело налаживалось. Послали мы как-то одно отделение в засаду. Пошли одни добровольцы — сами вызвались. Залегли, ждут. Показалась автоколонна немцев. Солдаты, сидевшие на машинах, строчили из автоматов. Немцы шумели от страха, а наши хлопцы онемели. Пролежали, не шевелясь, до тех пор, пока колонна не исчезла за поворотом. Зло взяло меня! А комиссар поворчал, поворчал, посмотрел на ребят и говорит: «Нет, все-таки храбрые у нас хлопцы, это они с непривычки робеют. Руку набить надо». А потом он придумал одну штуку — посмотрите-ка в эту дырку…

Сначала, сколько мы ни вглядывались в место, на которое нам указывал командир, ничего понять не могли. Потом, точно на картине-загадке в детской книжке, от шалаша сквозь густой лес вырисовалось полукруглое отверстие — «прорез», как его назвал командир. Это был своеобразный, пробитый в лесу тоннель, сквозь который хорошо просматривалась дорога.

— Вон та дорога, — пояснял рассказчик, — идет на раз’езд. От шалаша до нее прямо через лес двести семьдесят пять метров. Здесь Сергеич и решил набить руку нашей молодежи. Он с хорошими дровосеками искусно прорезал вот это отверстие — кое-где спялили деревья, на других обломали ветви, я вот, пожалуйста, в лесу появилась как бы огромная зрительная труба, только без стекол. Когда она была готова, Сергеич привел сюда ребят… Рядом со мной в тот день лежал молодой партизан. Он осетин и до войны работал в колхозе счетоводом. Все почему-то звали его Ваней. День догорал. В лесу было необычайно красиво. Соловьи, насвистывали один другого лучше. Особенно отличался один — он был где-то над нашими головами. Я заслушался его трелью.

Баня шепнул мне:

— Слышишь?

— Что?

— Соловей свистит как?

— Хорошо свистит!

— Как пулемет. Слушай… Вот короткая очередь. Еще короткая… длинная», у-уф на весь диск запустил. Здорово!

Я рассмеялся и снова хотел слушать. Пытался сосредоточиться, но уже не мог… Ждать пришлось недолго. Через несколько минут на дороге появилась группа немцев.

— Идут, — доложил запыхавшийся разведчик.

— Приготовиться, — скомандовал Сергеич, — целиться вон в те толстые ели, не выше и не ниже черных пятен на них.

Огонь!

Залп, еще один. Заговорил пулемет Вани — он обдал немцев струей свинца. Сергеич бросился вперед, и валежник затрещал под его ногами. За ним побежали стрелки.

— Слыхал, как пулемет у меня пел? — спросил Ваня. — Как соловей!

Все вернулись к шалашу, принесли документы немцев, первые трофейные автоматы. Радости не было конца, глаза у всех горели. Оказалось по шести попаданий в каждом немце, только двоим удалось удрать. Значит, стреляли молодые партизаны на отлично. На следующий день здесь нашли себе могилу еще несколько немцев. С тех пор ребята стали рваться в бой. Руку набили. Десятка два провели мы операций после этого, кроме засад. Немцев отучили по лесу шляться. Народ наших сёл повеселел и взялся за оружие: группы самообороны организовались, а из них вырастали новые отряды… Много с той поры воды утекло, но шалаш этот остался памятником первых наших партизанских ночей.

…Мы покинули знаменитый шалаш и возвращались обратно. По узкой тропе навстречу нам шли два молодых партизана в высоких папахах, лихо заломленных набекрень. В воздухе звенели частушки. Увидя нас, парня чинно поздоровались и, подмигнув друг другу, продолжали петь.

Интереса много в лесе,

А для немца страшен лес.

Эшелоны с интересом

Подрывает Дмитрий С.

Большой и трудный путь прошли партизаны. И теперь лесные воины — это большая, организованная мощь.

— Вот посмотрите, я в разное время записал в свой дневник текст двух неотправленных писем.

Василий Андреевич раскрыл нам свою об’емистую тетрадь на одной из первых страниц. Мы прочли: «Дорогая, здесь нет уже войны. Война кончилась. Мы здесь хозяева, и жизнь наша в полной безопасности. Правда, говорят, в лесу появляются какие-то партизаны. Но это одиночки. Мы их скоро выловим…». Письмо написано Альфредом Вернером из Гамбурга. Оно датировано октябрем 1941 г.

— Теперь другое послание, командир перевернул листы, и на одной из последних страниц тетради мы прочли: «Сегодня я был с моей ротой в лесу. Я вернулся живой, мое счастье мне пока не изменило. Завтра надо итти на другой участок, тоже в лес. До каких пор я буду испытывать судьбу? Раз мы находимся здесь, то от судьбы не уйдешь. Никто у вас не представляет себе, как страшны эти русские партизаны. Здесь идет война, не менее ожесточенная, чем на фронте. Пусть никто у вас не думает, что я нахожусь в спокойном тылу». Это письмо написал фельдфебель Ганс Даускарт из Берлина. Оно датировано февралем 1943 года.

По дороге на аэродром мы вспоминали всё, что видели и слышали за эти дни. В мыслях проносились волнующие картины суровой жизни людей, скрывшихся в лесу, чтобы оттуда ежедневно и ежечасно наносить удары противнику, не давать ему покоя ни днем, ни ночью… Немного позже мы беседовали с руководителем партизан. Мы говорили о тактике партизанской борьбы, и он заметил:

— Собственно говоря, если б это не было секретом, мы смогли бы уже сейчас издать обширный учебник тактики — как бороться в тылу у немцев. В наших действиях очень мало правил и много исключений.

Это был необычайно интересный разговор, о многое из того, что он говорил вам, можно будет предать гласности лишь на другой день после победы, когда опустеет лес, а воин-партизан убьет последнего немца в округе.

…Знакомый аэродром. Свет костров, расположенных по новой системе. «Сторожа воздуха», сидящие у огня, чутко прислушиваются к небу. Гул мотора, и легкая машина, скользнувшая из клочковатого тумана на площадку, покрытую черными проталинами… Самолет привез комиссара партизанских отрядов Героя Советского Союза Алексея Дмитриевича. Он несколько дней провел на «Большой Земле» и теперь возвратился обратно.

— Ну, вот я и дома, — сказал он, опускаясь на землю.

И эти слова прозвучали так просто, словно человек отворил ключом дверь своей московской квартиры.

…Мы в воздухе. Снова знакомый штурман Лева Эйроджан, но пилот уже другой, не Ярошевич, а майор Сушков, старый «авиационный волк», знающий воздушные партизанские тропы, как свои пять пальцев. Снова мы читаем гигантскую географическую карту, расстилающуюся под крылом самолета. Снова море огней вдоль линии фронта. Мы молчим, но думаем об одном и том же…

В сознании возникают видения последних дней… Металлические пролеты «Голубого моста», поднятые на воздух силок взрыва, девушка-героиня