Юрий Евич - В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии Страница 18

— Всем готовность — противник идёт на прорыв!

Это оперативная информация. Мы в курсе, что один из планов противника — использовать обезумевших от алкоголя и наркотиков «футбольных фанатов» — безмозглое гормональное мясо олигархов. Они как раз припёрлись в больших количествах, тусят небольшими группами по всему Донецку. Ждут автобусы с боевиками из Львова — в брониках, с огнестрелом. Чтобы общими силами учинить побоище в Донецке. Как оно бывает, весь мир увидит позже, на примере Одессы. Одесситы в поразительной наивности полагали, что с фашистами можно говорить на каком‑то другом языке, кроме языка силы. И страшно заплатили за это. Но у нас иллюзий нет. И мы стоим здесь, чтобы прикрыть собой город Донецк. Когда озверелые толпы западенских боевиков попрут по трассе в комфортабельных бусах, мы встанем у них на пути, два десятка — без шансов на успех, на жизнь. Дать сигнал о прорыве и задержать противника до подхода своих — вот наша задача.

Мы — «мирные протестующие», потому стоим без оружия, даже без арматуры. Но на случай такого расклада из низины выскакивает «Лада» и из багажника нам раздают надёжные, рубчатые тела металлических прутов. Я беру свой и становлюсь в общий строй. Это когда личного состава батальон, на крайняк, рота, «док» может отсидеться за спинами ребят, оказывая медпомощь раненым. Когда личный состав меньше взвода, махаться надо всем. Много позже, на встречах с общественностью, слушатели будут спрашивать меня: «Как относятся в плену к медикам? Ведь на них распространяются нормы международного права о неприкосновенности?» Эти вопросы несколько озадачивали меня. Какое «международное право» можно ожидать от фашистов? Пересмотрите ещё раз подробности зверств в Одессе, что они творят. Неужели после этого могут быть какие‑то вопросы? И почему моя судьба должна быть иной, нежели у моих товарищей по оружию — на основании только того факта, что у меня есть медицинское образование?

Итак, я становлюсь в общую короткую стенку строя с тяжестью надёжной арматурины в руке. И командир, обращаясь ко всем, произносит ёмкую фразу: «Это — доктор. Прикрывать до последнего, вытягивать любой ценой! Пока он жив — у каждого из вас есть шанс!» Вадик — прирождённый командир, талант от Бога. Это теперь я знаю, что один из способов помочь бойцам победить страх — заставить отвлечься от чрезмерной концентрации на собственной «сверхценной и суперважной» жизни, переключить их внимание на более высокие ценности, в том числе на заботу об окружающих. А тогда я просто интуитивно решил — с этими людьми я до конца!

Вадим был прирождённый командир — всегда спокойный, уравновешенный, хладнокровный и решительный. Он тщательно обдумывал каждую свою операцию, не боялся брать на себя ответственность — и очень берёг своих людей. Так же, как и я, он проживал в России, у него там был большой бизнес. Когда всё началось, он вывез туда семью, а сам поехал воевать, защищать Родину. За ним было много лихих и мудрых дел, он был одним из главных лидеров нашего движения, сделал очень много для Родины, а должен был сделать ещё больше.

Полковник наш рождён был хватом,Слуга царю, отец солдатам…Жаль нет его — сражён булатомОн спит в земле сырой.

Лучшие уходят первыми. Враги долго охотились за ним, наконец сумели заложить взрывное устройство в самом центре города — в ЦУМе и подорвали его, когда он вошёл в комнату. Вадик очень сильно обгорел, ему раздробило конечности, страшно изувечило взрывом. Он тогда просил охранника застрелить его — у того не поднялась рука. После нескольких дней отчаянной борьбы донецкой реанимации за его жизнь, он покинул этот мир. Ушёл в Валгаллу, туда, где светлое пристанище ждёт воинов, павших за свою Родину. Все, кто знал его, очень тяжело переживали эту утрату. Он был одним из тех людей, которые навсегда останутся для меня примером…

Хочу, чтоб как можно спокойней и сушеРассказ мой о сверстницах был…Четырнадцать школьниц — певуний, болтушек –В глубокий забросили тыл.

Когда они прыгали вниз с самолетаВ январском продрогшем Крыму,«Ой, мамочка!» — тоненько выдохнул кто‑то –В пустую свистящую тьму.

Не смог побелевший пилот почему‑тоСознанье вины превозмочь…А три парашюта, а три парашютаСовсем не раскрылись в ту ночь…

Оставшихся ливня укрыла завеса,И несколько суток подрядВ тревожной пустыне враждебного лесаОни свой искали отряд.

Случалось потом с партизанками всяко:Порою в крови и пылиПолзли на опухших коленях в атаку –От голода встать не могли.

И я понимаю, что в эти минутыМогла партизанкам помочьЛишь память о девушках, чьи парашютыСовсем не раскрылись в ту ночь…

Бессмысленной гибели нету на свете –Сквозь годы, сквозь тучи бедыПоныне подругам, что выжили, светятТри тихо сгоревших звезды…

Гибель за свой народ, «за други своя» не бывает напрасной. Из гарнизона Ясиноватского поста вышло много ярких людей, которые послужили нашему движению надеждой и опорой, которые в самые трудные моменты вынесли на своих плечах невероятную тяжесть противостояния нескольких тысяч почти безоружных человек (а именно столько составляли силы нашего ополчения вначале) с объединённой пропагандистской, шпионской и карательной машиной фашистского Запада. И всех их воодушевлял дух их первого командира, который незримо стоит и теперь за нашим плечом, навсегда. Вадик, дорогой друг, мой первый командир — будь счастлив в Валгалле, пируя с воинами, отдавшими жизнь за свою Родину и свой народ! Ты всегда с нами, и твой светлый образ незримо будет вести нас к победе, сколько бы десятков лет нам ни пришлось сражаться…

Тогда же, в начале апреля, был ещё один яркий случай — там же, на Ясиноватском блокпосту. На следующий день, на митинге, ожидалось побоище с противником. У противника было всё — объединённая мощь спецслужб Запада, бесчисленные палачи из СБУ, армия с тяжёлым вооружением, автоматическое и лёгкое стрелковое, а у нас — только арматура и готовность заслонить собой свой народ. Оружия нам не привезли. Командир одного из наших небольших отрядов, угрюмо катая морщины по бледному как мел лбу, негромко бросил мне: «Безоружными мои ребята на смерть не пойдут». Действительно, американцы и европейцы привезли своим наймитам на Украине всё необходимое для того, чтобы захватить власть и раздавить любое сопротивление. Россия, её правительство и спецслужбы только пообещали нам помощь, подставили под удар и бросили.

Но всё это не имело значения, надо было драться. Я очень остро почувствовал, что надо будет сказать что‑то, что поддержит его в этот трудный момент, даст силу подобрать нужные слова и повести ребят. И я ответил: «Мы все умрём. Обязательно. Потому, что все люди смертны, бессмертных не существует. Завтра… или через 50 лет. Но умирая через 50 лет на земле, порабощённой европейскими нелюдями, с детьми, ставшими проститутками и пидорасами при них, — разве мы не будем готовы отдать всё, что у нас есть, за возможность умереть завтра — ради микроскопического шанса повернуть колесо истории?» Его лицо чуть разгладилось, садясь в машину, он тихонько мне сказал: «Заезжай после войны ко мне в Подмосковье». «Это ты заезжай ко мне в Подмосковье — я тоже оттуда», — ответил я. Мы молча пожали друг другу руки. На следующий день мы вместе пошли на штурм Донецкой областной государственной администрации.

Глава 5.1. Бертран Дюгеклен. Рыцарь своей родины

Всё, что сейчас есть на Земле, когда‑то было и когда‑то будет ещё.

К 1320 году Франция окончательно пала духом. Шёл двадцать шестой год войны против английских агрессоров. Войны страшно тяжёлой, кровавой, из сплошных неудач, сданных городов, толп беженцев и засеянных костями не успевшего убежать мирного населения полей. Сейчас та война почти забыта многими народами, особенно нашим: собственные страшные враги и неизмеримые жертвы совсем недавнего прошлого естественным образом вытеснили из народной памяти и чужую доблесть, и чужие страдания семисотлетней давности. Но для французов и англичан, каким странным нам бы это ни показалось, дело обстоит совсем другим образом: даже союзничество в двух мировых войнах не смогло изжить из их памяти давешние обиды тех времён. Будучи в Англии, я был удивлён степенью неприязни, переходящей в ненависть, местного населения к французам. Во Франции бывать не доводилось, но от бывавших слыхал, что англичан там тоже не слишком любят.