Анатолий Терещенко - «Оборотни» из военной разведки Страница 18

— Итак, товарищи, есть две версии: агент уже начал действовать или он ещё находится за рубежом, — рассуждал начальник отдела, — а сигнал идет для отвода глаз. Противник пытается ввести нас в заблуждение. Вместе с тем не думаю, чтобы он сидел в границах треугольника областей. По всей вероятности, он москвич. Сигнал через приставку к радиоприёмнику «вытянуть» в столице технически возможно. Необходимо принять меры по выявлению офицеров, прибывших и прибывающих в этом году из загранкомандировок. Искать будем в первую очередь среди этой категории военнослужащих. Меня волнует ваш объект, Николай Петрович, — с этими словами он обратился к подполковнику Петриченко, отделение которого вело контрразведывательную работу в ГРУ. — Ещё раз пересмотрите материалы сигналов и дел оперучета.

…Прошел почти год поиска полумифического агента «втемную». Многие оперативники видели шпиона чуть ли не в каждом военнослужащем, проходившем по делам и сигналам. Но то, что случилось в феврале 1977 года, ещё больше накалило обстановку поиска.

Дело в том, что в ходе работы по выявлению возможных шпионских отправлений на канале почтовой переписки был отобран подозрительный конверт. Содержание послания вынудило специалистов проверить лист на тайнопись. После необходимой обработки на бумаге отчет-пино проявился зашифрованный цифровой текст с коротким словом «Конец». Шпионское послание сфотографировали, а тайнопись снова «спрятали» — она исчезла. Письмо без задержки отправили по указанному на концерте адресу, который подсказал «флаг» спецслужбы. Контрразведчикам стало ясно, что они имеют дело с агентом ЦРУ США.

Начался многомесячный марафон розыскных мероприятий, который завершился успехом — исполнитель был вычислен. А до этого контрразведчики перелопатили горы дел, анкет, автобиографий и других материалов. Подозрение пало на майора Филатова Анатолия Николаевича — сотрудника института, который когда-то обслуживал Стороженко.

Майор сразу же был взят в активное оперативное изучение. То, что перед чекистами был шпион, не вызывало сомнений. Но для суда нужны доказательства.

Начальник отделения Петриченко вызвал в кабинет Стороженко.

— Николай Семенович, вы институт ещё не забыли? — неожиданно спросил он.

— Как же забыть «первую любовь»!

— Ну тогда и карты в руки. Я включил вас с майором Пашкиным в оперативную группу. Будете работать по вероятному шпиону. Одно прошу: об этом никто не должен знать, даже в отделении. Конспирация превыше всего! Ясно?

— Понятно…

Он обрисовал некоторые детали обстановки, поставил конкретные задачи и потребовал ежедневных докладов. Стороженко гордился высоким доверием, оказанным ему руководством отделения.

С этого периода проверка офицера началась по «двупутке»: территориальные органы госбезопасности изучали его по месту жительства, органы военной контрразведки — по месту службы. Обмен информацией проходил ежедневно.

А тем временем события стали развиваться стремительно, с элементами непредсказуемости. Требовался жесткий контроль за действиями изучаемого офицера. Полученная информация о сооружении агентом тайника на своей квартире в торце дверей санитарного шкафа туалета говорила, что агент прячет улики.

На службе Филатов демонстрировал штабную пунктуальность в работе с секретными документами, даже некоторую «боязнь» несанкционированного доступа к ним. В то же время фиксировалась внутренняя напряженность.

Месяц за месяцем упорной работы позволили создать портрет этого человека: одного на службе, другого дома. На работе он показывал сплошную идеологическую выдержанность. Никогда и нигде не позволял резкостей по адресу политорганов, существующей системы и её вождей. На партсобраниях выступал горячо, убедительно демонстрируя руководству свою «политическую зрелость». Не случайно его приметил начальник политотдела института. Скоро Филатова избрали секретарем партийной организации.

Шаг за шагом оперативники вели документирование преступной деятельности предателя. Агент действовал крайне осторожно: инстинкт самосохранения работал четко! Однако, попав под чекистский «колпак», он уже был не в силах, даже если бы и захотел, освободиться от него. Бездействовать он не хотел и в какой-то мере боялся из-за угроз американцев. А его действия оставляли следы.

Вернувшись из Алжира «Алекс», по заданию ЦРУ успел передать ряд секретных сведений в Ленгли. Но вскоре этому был положен конец. Он был обречен, ибо чекисты контролировали каждый шаг агента. Закономерным финалом предателя Родины, изменившего словам присяги и долгу разведчика, был его арест. С этих пор контрразведчики стали кормить американцев дезинформацией.

Разбирательство показало, что агент и его сподручные готовились к «большим делам». «Алекс» стал бы суперагентом, если бы ему удалось пробраться в центральный аппарат ГРУ.

По прибытии в СССР Филатов должен был поставить условный знак о готовности приема односторонних радиопередач, однако он побоялся это сделать и сообщил в ЦРУ «письмом-прикрытием». Кстати, односторонняя передача, как учил его Майкл, могла передаваться в течение месяца до 8—10 раз. Согласно инструкции для «Алекса», «Ровно в 21 час на условной волне женский голос в течение десяти минут с небольшим интервалом будет вести счет до десяти. После этого последует 10 коротких тональных сигналов и вслед за ними начнется шифрованная передача. Перед кодированием текстом будет указан номер — трехзначное число — и количество групп пятизначных чисел. Телеграммы с нечетным номером являются учебными».

Выполняя задание, «Алекс» в декабре 1976 и январе 1977 года с помощью полученного от американцев специального электронного устройства и имеющегося у него транзисторного приемника «Националь-Панасоник» принял две радиограммы с целью проверки возможностей поддержания связи. В ночь с 29 на 30 января 1977 года во время дежурства в институте он с помощью находившейся при нем шифртаблицы и специальной копировальной бумаги подготовил для ЦРУ первое шифрованное тайнописное донесение, в котором уведомил американцев о своем назначении в институт ГРУ, его структуре и задачах. Это «письмо-прикрытие» отправил 8 февраля 1977 года через почтовый ящик у метро «Проспект Мира». В первых числах марта он принял очередную кодированную радиограмму, в которой из-за океана подтвердили получение первого донесения и предписывали направить очередное 1 марта.

Придя однажды поздно со службы, когда семья уже спала, он на кухне подготовил текст второго шпионского сообщения и опять «письмом-прикрытием» 19 марта 1977 года отправил его через прежний почтовый ящик. В конце марта он принял и расшифровал очередную радиограмму разведцентра США, в которой сообщалось, что вместо тайника под условным наименованием «Дружба» для связи с ним предусмотрен тайник «Река».

Далее разъяснялся порядок пользования тайником и указывалось место его расположения — на Костомаровской набережной в Москве.

В июне Филатов получил новую квартиру и хотел принять очередную радиограмму, но из-за сильных радиопомех попытка оказалась безуспешной. Потому он решил заложить тайник. Готовясь к этой операции, «Алекс» выехал на Костомаровскую набережную осмотреть место будущей акции. Согласно инструкции он 24 июня на стене дома № 15 по улице Вавилова поставил метку. Она говорила о готовности агента произвести на следующий день изъятие содержимого тайника.

Под покровом темноты он пришел к тайнику «Река», но контейнера на месте не обнаружил. На следующий вечер он повторил действо, — и снова безрезультатно… «Что за черт, может, кто подобрал? Или я успел наследить? Скорее надо драпать отсюда, иначе можно вляпаться и привести „хвост“.» — подумал он и осмотрелся. Лоб покрылся испариной. По телу пробежал противный озноб.

Вечером дома «Алекс» подготовил третье донесение, в котором информировал хозяев о безуспешной попытке обнаружить и изъять тайниковую закладку. В нем же сообщал, что из-за плохой слышимости не может принимать радиограммы, и предложил использовать запасной канал связи под условным наименованием «Стадион», просил о личной встрече с представителем ЦРУ в Москве. Письмо опустил на следующий день в почтовый ящик у метро «Площадь Революции».

Вот как объяснял Филатов на следствии работу с первой американской радиограммой: «…Согласно инструкции американской разведки, 21 января 1977 года мною был осуществлен прием первой „боевой“ кодированной радиограммы. Записав текст радиосообщения, я в тот же вечер начал его расшифровку. Не уложившись в первый вечер, я продолжил эту работу 22 и 23 января. Обычно для того, чтобы жена не смогла меня в чем-то заподозрить, я садился на кухне якобы с целью конспектирования, а на самом деле занимался расшифровкой полученных от американцев кодированных радиограмм».