Дэвид Уайз - Охота на «кротов» Страница 18

Но другой новостью о проникновении в английские спецслужбы ЦРУ поделилось: Анатолий Голицын рассказал о советском шпионе в британском адмиралтействе. Последовавшее расследование сузило круг подозреваемых, но не выявило «крота». Теперь Носенко сообщил дополнительные детали, что дало возможность англичанам тремя месяцами позже, в сентябре 1962 года, арестовать Уильяма Джона Вассала, клерка адмиралтейства[67].

В 1954 году Вассал был направлен в Москву в качестве клерка при военно-морском атташе. Он удовлетворительно справлялся со своей работой, несмотря на «вызывающую раздражение женоподобную внешность». И хотя сослуживцы за глаза называли его «Вера», вряд ли кто-то из них допускал, что КГБ понял, что он гомосексуалист, которого можно шантажировать. В заявлении в Специальный отдел Вассал указывал, что помнит, как его накачали коньяком и сфотографировали голым в постели с «двумя или тремя» приятелями — точно сказать не может — в «нескольких компрометирующих сексуальных позах». Русские использовали эти фотографии, чтобы вынудить его заниматься шпионажем в Москве, а позднее в Лондоне. Когда ему надо было встретиться в Лондоне со своими советскими «партнерами», рассказал он, он должен был нарисовать кружок на дереве розовым мелком.

По словам Кайзвальтера, Носенко было известно, что «этот человек работает в адмиралтействе и что он гомосексуалист». «Он объяснил мне, как он это обнаружил. Из Англии вернулся советский оперативный сотрудник и в Москве получил награды. Вокруг этого было так много шума и зависти! Предполагалось, что этот человек добился большого успеха. Но каким образом, Носенко услышал об этом в служебных коридорах».

Кайзвальтер вел опрос Носенко в стремлении побольше узнать о том, какой ущерб причинил Эдвард Эллис Смит, резидент ЦРУ в Москве, которого поймала в ловушку его горничная из КГБ и которого уволили с работы. Носенко, по словам и Кайзвальтера, и Бэгли, подтвердил, что Смит был скомпрометирован. Фактически Носенко заявил, что, поскольку его подразделение работало по американскому посольству, он лично имел отношение к делу Смита. «У Носенко на связи была девушка Валя, — сказал Кайзвальтер. — Именно Носенко раскрыл, что КГБ прозвал Смита «Рыжим» за цвет его волос».

Кайзвальтер рассказал, что КГБ вынудил Смита прийти на одну встречу и пытался организовать следующую. «Носенко сообщил, что Смит йе хотел идти на вторую встречу. Носенко спросил девушку: «Собирается ли он на эту встречу?» По словам Носенко, девушка ответила, что перед ним (Смитом) стоит гамлетовский вопрос — быть или не быть».

Были и другие разоблачения. Голицын предупредил ЦРУ, что один из канадских послов в Москве был гомосексуалистом. Теперь Носенко подтвердил, что таким послом был Джон Уоткинс, выдающийся ученый, работавший в Москве в середине 50-х годов. По словам Кайзвальтера, Носенко поведал о том, как Уоткинс и министр иностранных дел Канады Лестер Пирсон присутствовали на обеде на даче Хрущева в Крыму в 1955 году. По мере возлияний советский лидер начал «подкалывать» Уоткинса. «Опьяневший Хрущев со знанием дела отпускал замечания в адрес Уоткинса, — продолжал Кайзвальтер. — Он сказал: «Не всем здесь нравятся женщины». Среди гостей был генерал Олег Михайлович Грибанов, который работал по иностранцам в Советском Союзе и теперь готов был лопнуть от ярости»[68].

Носенко также дал описание операций КГБ в Женеве, важной разведывательной базе, поскольку там часто проводились международные встречи, многие под эгидой структур Организации Объединенных Наций, штаб-квартиры которых находились в этом городе. «Носенко сообщил нам, сколько оперативных сотрудников находилось в Женеве, как они действовали в этом городе, какую вычислительную технику использовали для наблюдения. Они держали под контролем все каналы полиции. По его словам, в Женеве они брали напрокат автомобили, чтобы их собственные автомашины не были засвечены».

В ходе встреч на конспиративной квартире в Женеве Носенко также сообщил, что Советы осуществили проникновение в операцию ЦРУ против одного сотрудника КГБ, Операция началась с того, что женщина-агент, работавшая на ЦРУ в Вене, призналась своим руководителям в своей опасной любовной связи. «Она влюбилась в сотрудника КГБ, с которым встретилась в Советском Союзе, — вспоминал Кайзвальтер. — Этот парень выехал из Москвы, прибыл в Одессу и оттуда пароходом отправился в Пирей, чтобы встретиться с девушкой в Вене. Идея состояла в том, чтобы скомпрометировать этого сотрудника КГБ. Но поскольку Носенко обо всем знал, это означало, что советский офицер действовал под контролем». Для Кайзвальтера это стало еще одним сообщением, которое «помогло доказать искренность Носенко».

Одно из заявлений Носенко было трудно проконтролировать даже для ЦРУ. По словам Кайзвальтера, Носенко сообщил ему, что Советы имеют изобличающие данные на обозревателя Джозефа Олсопа, гомосексуалиста: у них есть фотографии и, как только он выйдет за рамки, они могут шантажировать его, если он не будет писать то, что они хотят. «Над ним постоянно занесен меч», — сказал Носенко. Тогда Кайзвальтер пошел к Тому К. (Томас Карамессинес, в то время помощник заместителя директора по планированию), он приказал вырезать этот кусок из пленки и не вести запись этой темы, потому что Олсоп был близким другом президента. «Он приказал мне вырезать эту часть беседы из пленки, и я сделал это», — сказал Кайзвальтер. Олсоп, один из наиболее влиятельных вашингтонских обозревателей, был другом не только президента Кеннеди, но и многих других известных политических деятелей. Изысканный в манерах, эрудированный, он был к тому же коллекционером, искусствоведом и писателем. Но если бы Советы попытались оказать на него давление, их усилия вряд ли могли увенчаться успехом: Олсоп был закоренелым антикоммунистом и суровым критиком Советов во всех своих произведениях. Он постоянно предупреждал, что в военной области Советы опережают Соединенные Штаты и что Вашингтон столкнется с «ракетным прорывом». Он скончался в августе 1989 года в своем доме в Джорджтауне в возрасте семидесяти восьми лет[69].

Носенко также рассказал о системе КГБ «литра» — об использовании определенных химических веществ в ходе секретных операций. «Носенко говорил, что советская контрразведка использует «литру» для того, чтобы помечать почтовую корреспонденцию или фиксировать местонахождение людей, — сообщил Кайзвальтер. — Один посольский служащий на переходе ожидал зеленый свет. Рядом с ним стояла симпатичная пожилая дама, также собиравшаяся переходить улицу. Она нажимала кнопку баллончика, и тонкая струйка жидкости попадала на его ботинки. Если бы за этим человеком пустили собак — колли и овчарок, они смогли бы взять его след»[70].

Когда беседы с Носенко в Женеве близились к концу, сотрудники ЦРУ выработали план будущих встреч. «Он согласился вновь вступить в контакт, — рассказывал Кайзвальтер, — но настаивал, чтобы повторной связи не было в Советском Союзе, где наблюдение со стороны его собственных коллег делало такую попытку исключительно опасной. Пять или шесть агентов (русских, работавших на ЦРУ) были потеряны в результате повторной связи в Советском Союзе.

Теперь нам предстояло разработать план связи для Носенко. Прежде чем покинуть Женеву, я связался с управлением безопасности и получил несколько надежных адресов в Нью-Йорке. Мы остановились на адресе в Манхэттене человека, который являлся агентом ЦРУ. На основании этих планов мы договорились с Носенко, что он вступит с нами в повторную связь с любой территории свободного мира, отправив на нью-йоркский адрес письмо или телеграмму». Носенко проинструктировали, что он должен подписать свою телеграмму именем «Алекс».

«Спустя три дня после отправления телеграммы мы встречаемся в вестибюле кинотеатра, название которого начинается с буквы, ближе всего расположенной в алфавите к букве А, в городе, из которого отправлена телеграмма»[71].

И они разъехались. «Мы подарили Носенко отрез ткани на платье для его жены. Мы так поступали и прежде в отношении других добровольных информаторов. Он поблагодарил нас за лекарство и, разумеется, заучил адрес в Нью-Йорке».

Кайзвальтер и Бэгли приняли меры предосторожности, чтобы не потерять записи опроса Носенко. «Мы покинули Женеву на разных самолетах, — вспоминал Кайзвальтер. — У одного из нас были записи, у другого — магнитофонные ленты».

Бэгли и Кайзвальтер возвратились в Лэнгли, уверенные, что добились крупного успеха — сотрудник КГБ щедро выкладывал секреты и, что редко среди офицеров советской разведки, согласился остаться агентом на месте. И хотя он исключил всякие контакты в Москве, но согласился на возможную повторную связь с ЦРУ. Ведь, с точки зрения Лэнгли, более желательно иметь агента на месте, чтобы продолжать черпать информацию из стен КГБ. Носенко и ЦРУ пошли на взаимный компромисс: он возвратился в СССР, и это предпочтительнее в сравнении с тем, что случалось с большинством добровольных информаторов, таких как Голицын, который настаивал на немедленном переходе на Запад. Перебежчиков можно было допрашивать и выуживать из них все, что они знают, но наступал момент, когда их информация заканчивалась. Для ЦРУ агент на месте, даже такой, как Носенко, имел гораздо большую ценность.