Андерс Рюдель - Мародеры. Как нацисты разграбили художественные сокровища Европы Страница 18

«Я занялась этой темой в начале 1980-х, когда работала в вашингтонской Национальной галерее, – рассказывает Линн, когда мы сидим у нее дома в Джорджтауне в Вашингтоне. – Музейный мир тесен, и мне довелось познакомиться со многими из Monuments Men – теми, кто служил в MFAA и спасал культурные ценности во время войны. В 1980-е эти люди в основном занимались научной или преподавательской деятельностью. Одновременно в те годы возрос научный интерес к Холокосту, и новое поколение исследователей занялось изучением нацизма на более серьезном уровне. Эти исследования открыли много нового. Меня интересовало, что происходило с искусством. Тогда об этом мало что знали, к тому же мне повезло: архивы, вывезенные США, находились в Вашингтоне. Почти десять лет я читала эти документы. Нацисты дотошно вели свою бухгалтерию: сохранились чеки, счета, договоры».

Другая книга, всколыхнувшая общественность, – это «Потерянный музей» Эктора Фелициано[12]. Во Франции, где книга была впервые опубликована в 1997 году, она вызвала горячую полемику, так как автор утверждал, что украденные нацистами произведения искусства украшают стены главных музеев страны.

Не только во Франции, но и во многих других странах стало известно, что ведомства и комиссии, которым были доверены работы из Мюнхенского центрального пункта сбора, в результате не справились со своей задачей. В Нидерландах 4000 предметов искусства – из них 1600 картин, украденных у евреев во время войны, – так и не были возвращены владельцам, а некоторые попали в музеи. Выяснилось, что после отправки из Мюнхена их дальнейшую судьбу никто не отслеживал.

Участники Вашингтонской конференции 1998 года должны были решить, как быть с имуществом, расхищенным или утраченным в годы Холокоста. Причем не только с произведениями искусства, но и с материальным имуществом вообще. Тем не менее обсуждалось в основном искусство. До сих пор эта тема казалась столь запутанной, что за нее просто боялись браться. Но в 1998-м, на волне всеобщего энтузиазма, когда заговорили о нацистском золоте, страховках и банковских счетах, ничто не казалось невозможным. На пороге нового тысячелетия администрация Клинтона поставила перед собой честолюбивую задачу разобраться с некоторыми нерешенными конфликтами ХХ века. Так, Клинтон активно пытался урегулировать палестино-израильский конфликт, результатом чего стал саммит в Кэмп-Дэвиде в 2000 году.

Участники Вашингтонской конференции тоже не были лишены политического идеализма последних лет миллениума – они пообещали больше, чем смогли выполнить.

Почти никто не сомневался, что проблема хищения произведений искусства нуждается в международном урегулировании. За пятьдесят лет утерянные работы по нескольку раз меняли владельцев. Украденные нацистами шедевры хранились во многих художественных собраниях мира, в том числе в США.

В отличие от нацистского золота, банковских счетов и страховок, с искусством были сопряжены специфические политические, моральные и экономические вопросы, которые сильно усложняли дело. Обычное экономическое соглашение, как в остальных случаях, не решило бы проблему хищений, и в этом заключалась главная проблема. Речь шла об уникальных произведениях, и ущерб не мог быть возмещен так же просто, как в случае с золотом. Для многих семей с этими произведениями были связаны семейная история и воспоминания, которые не возместишь материально. Иногда это были портреты членов семьи. Поэтому предстояло пойти трудным путем, начав отдельный процесс реституции для каждого отдельно взятого произведения.

Другая сложность заключалась в увеличении стоимости некоторых работ. Например, одна и та же картина Пикассо в 1938 году оценивалась совершенно иначе, чем в 1998-м.

Учитывая все эти обстоятельства, участники Вашингтонской конференции попытались выработать основную концепцию нового процесса реституции, в результате чего была принята резолюция – так называемые Вашингтонские принципы, подписанные представителями сорока четырех стран. Резолюция состояла из одиннадцати пунктов. Страны-участники должны были открыть свои архивы для ученых, обследовать музейные собрания на предмет украденных предметов искусства и, главное, принять «справедливые и обоснованные» решения по работам, подлежащим реституции. Принципы эти, однако, налагали скорее моральные обязательства, нежели юридические. Отчасти это было проявлением духа времени, отчасти объяснялось тем, что далеко не всех участников устроил бы договор, связывающий их юридически.

Несмотря на необязательный характер резолюции – а по мнению многих критиков, даже ее неполноценность, – договор поначалу был встречен очень оптимистично и были предприняты реальные попытки запустить процесс реституции. Даже Россия обещала вернуть украденные нацистами произведения, вывезенные трофейными бригадами в СССР. Швеция, которую представлял статс-секретарь Пер Нюдер, также признала резолюцию.

В заключительной речи Стюарт Эйзенстат сказал, что «потрясен» достигнутыми результатами:

Отношение мира искусства к конфискованным нацистами произведениям никогда уже не будет прежним. Это великое достижение эхом прокатится по нашим музеям, галереям и аукционным домам, оно останется глубоко в сердцах людей, которые наконец смогут вернуть себе то, что по праву принадлежит им.

Глава 5

Фабрика Адольфа Эйхмана

Адольф Гитлер пересек австрийскую границу на черном «мерседесе». Он ждал этого мгновения почти всю свою жизнь. Он заранее решил, что это произойдет в небольшом, ничем не примечательном городке Браунау-на-Инне. Если где австрийцы и примут фюрера с распростертыми объятьями, так это здесь, в городе, где он родился. Утром того же дня, 12 марта 1938 года, перешел границу Австрии и вермахт. Немецкие солдаты были встречены ликующей толпой, размахивающей цветами и вымпелами, выкрикивающей нацистские приветствия. Поэтому это «вторжение» получило название Blumenkrieg, «цветочная война», а сам захват Австрии именовался «присоединением» (Anschluss).

У городка Браунау-на-Инне – так же как и у самого Гитлера – была двойная идентичность. Австрия и Бавария в течение сотен лет оспаривали его друг у друга, но теперь имперского двуглавого орла, украшавшего мост над рекой Инн и обозначавшего границу, сменил большой нацистский флаг. Время двойственности осталось позади. Гитлер ехал по Браунау в открытом «мерседесе», и тысячи жителей встречали его как освободителя.

Однако надолго он не задержался – всего через час-другой его кортеж двинулся дальше на восток. Для фюрера это была не только поездка по новой великой Германии – это было путешествие в детство. Он ехал в Линц – город, который всегда считал своим настоящим домом.

Когда Адольфу было одиннадцать, семья переехала из Браунау в Леондинг, небольшой городок недалеко от Линца. В Линце Гитлер провел почти десять лет – годы, о которых он потом вспоминал как о самых счастливых в жизни.

В прочувственной речи, произнесенной с балкона ратуши, Гитлер провозгласил, что его мечта о едином германском народе сбылась. Внизу собрались десятки тысяч людей, и начальник штаба верховного главнокомандования вермахта Вильгельм Кейтель вспоминал, что настроение в публике царило «заряженное и возбужденное до невероятного». Очевидцы свидетельствовали, что, произнося свою речь, Гитлер плакал.

Мечта Гитлера объединить Германию и свою родную Австрию действительно сбылась. Но была у него и другая мечта. В марте 1939-го она еще не оформилась окончательно, но присутствовала в его сознании уже не один десяток лет: сперва в виде простых рисунков и акварелей, а позже – набросков зданий, со временем приобретавших все более монументальный вид. Похоже, Гитлер мечтал преобразить Линц, еще когда был подростком. В шестнадцать он бросил ненавистную школу и несколько лет вел праздное богемное существование. Его строгий, склонный к садизму отец Алоиз скоропостижно умер, тем самым освободив сына от необходимости идти по его стопам – стать чиновником, государственным служащим. Вместо этого Гитлер убедил мать, что ему предначертано стать художником. Вероятно, в эти годы сформировались его художественные идеалы. В Линце он открыл для себя Вагнера и решил избрать стезю художника. Позже один друг семейства вспоминал, как за столом Гитлер часто делал какие-то наброски – здания, колонны, арки. Друг детства Август Кубичек писал, что Гитлер постоянно возмущался архитектурой Линца и в длинных монологах излагал свои идеи о том, как должен выглядеть город. Уже будучи взрослым, он продолжал рисовать – театры, музеи, мосты. Когда в марте 1939 года Гитлер торжественно вступил в город, отдельные разрозненные архитектурные идеи уже начали складываться в единый градостроительный план.

В начале ХХ века Линц с его многочисленными заводами, теснящимися по берегам Дуная, был не слишком привлекательным городом; таким он остается и сейчас. Но дело было не только в том, что Гитлер мечтал превратить эти промышленные задворки Третьего рейха в культурную святыню, – им руководила жажда мести. Он мечтал отомстить городу, который отверг его художественные амбиции, – Вене. Городу, чью цветущую космополитичную культурную жизнь он ненавидел. В Вене Гитлера не приняли в престижную художественную академию, здесь ему пришлось зарабатывать себе на хлеб, рисуя почтовые открытки.