Михаил Кречмар - Хроники разрушенного берега Страница 18

В какой-то день началось…

Мелкий сухой снежок шёл, шёл, облака над тайгой набухали в тучи, и было видно, что это надолго. Тем не менее, выйдя из зимовья по естественной надобности часов в десять вечера (на таких зимовках народ обычно ложится спать рано), Самохин увидал, что снегопад не прекратился, как это обычно бывало ночами, а, скорее, усилился.

Начальник растолкал засыпающего Суханова, и они в который раз обошли свою базу с самодельным светильником, сделанным из пустой консервной банки со вставленной внутрь свечкой, в поисках неаккуратно брошенного инструмента и стройматериала.

Утром всё вокруг радикально преобразилось.

Белая пушистая накипь превратила жёлто-чёрный мир в контрастную гравюру на меди. Снег господствовал везде. Он укрывал груды дров, не снятые палатки временного становища, остатки стройматериалов, крыши строений, и казалось, что он пришёл навсегда.

Суханов с руганью заставил Иванова и Сидорова снимать палатки. Снег продолжал падать, а прораб помнил, что под его тяжестью каркасы ломаются, а сами палатки рвутся. Затем, памятуя, что первый большой снегопад чреват пропажей многих полезных в хозяйстве вещей, провёл ревизию.

Потери были не очень велики: отсутствовала одна ножовка (никто не мог вспомнить, где её оставили последний раз), потерялась консервная банка с мелкими гвоздиками и кружка. Поругавшись для порядка на «истинно русских», Суханов про себя вздохнул с облегчением.

После чего начал планировать установку как минимум одного полноценного лабаза. Он продолжал надеяться на лучшее: что к Новому году они все увидят посёлок.

Лабаз устанавливался на двух росших рядом лесинах на высоте восьми метров. Суханов благодарил судьбу, а вместе с ней и алданских снабженцев – за то, что они не пожалели нескольких листов жести. Теперь ему было чем обить опорные столбы и соорудить на них «воротники» – насаженные на ствол раструбом к земле воронки, – чтобы по ним не могли взобраться древолазающие мыши: именно они, а не росомахи и медведи, являются настоящим бичом всех таёжных захоронок.

Втроём они поставили на платформе настоящий сруб – в шесть венцов, в итоге лабаз мог вместить всё наличное снаряжение не только их полевого отряда, но и всей партии.

«Пусть лучше руками работают, чем языками», – думал про себя Суханов.

Ещё одним общим делом, сплотившим их, стало изготовление лыж. Сперва Самохин хотел, чтобы несколько пар лыж типа «Турист» были сброшены им с самолёта, но Суханов отговорил его от этой идеи, предположив, что лыжи точно разобьются о мёрзлую землю. Поэтому Иванов с Сухановым нашли и разделали на доски несколько сухих не сучковатых стволов чозении и выдали каждому по паре заготовок. На неделю в зимовье развернулся конкурс на лучшие лыжи – тем более справедливый, что никто из участников не изготавливал их раньше.

Конкурс выиграл Иванов, и Самохин по этому поводу развёл предпоследнюю четвертинку спирта.

Заканчивался ноябрь. Мир окончательно успокоился, укрытый снегом, и даже свирепому прорабу стало трудно находить работу подчинённым. Самохин колдовал с картами, Суханов частенько сидел вместе с ним, слушая своего более подкованного товарища. «Истинно русские» с новыми силами принялись за заготовки. Сидоров вспомнил какие-то примитивные ловушки, которые он видел у эвенков на реке Токко, и пытался воспроизвести их в тайге неподалёку. В ловушки должен был идти соболь. Однако он шёл в них у эвенков, а у Сидорова в них не шёл никто, даже мыши. Это можно было легко заметить по нетронутому снегу на кормовых столиках возле приманки. Иванов постоянно был занят мелкими работами по лагерю.

Он же и принёс им весть о новом явлении природы…

Морозы уже давно крутились около сорокаградусной отметки. Каждое утро Иванов начинал с расчистки проруби при впадении безымянного ручья в Алтын-Юрях. И однажды он вбежал в избу с возгласом: «Прямо по льду вода прёт! Валом!»

Все быстро оделись и высыпали на берег.

Картина была потрясающей.

Выше по течению реки полностью замёрз перекат. Полностью – это значит до дна. Встал ледяной плотиной поперёк течения. Поэтому вода, продолжающая поступать сверху, промыла проход наружу и хлынула по поверхности ледяного панциря.

Она ползла быстро и вязко, как концентрированная серная кислота, и так же угрожающе дымилась её поверхность. Часть потока застывала прямо на глазах, проходя стадии от насыщенного ледяными иглами-кристаллами раствора через мягкий студень до кварцевой монументальности насмерть схватившегося льда. А поверх уже замёрзшего слоя наливался следующий, следующий и следующий. Ледяной вал рос и скоро выполз за пределы русла. Здесь скорость нарастания льда резко снизилась, потому что увеличилась площадь поверхности реки.

– Как вулканическая лава из кратера, – не преминул сравнить Самохин. – По крайней мере, физика процесса одна и та же.

За полдня толщина льда на реке увеличилась больше чем на метр.

По всей поверхности реки шёл пар, словно поток воды подогревался неведомым источником тепла. Пар оседал на кронах деревьев, формируя причудливые ледяные фигуры на ветвях и стволах лиственниц.

– Всё это, конечно, очень интересно, но мне ни шиша не нравится, – резюмировал Суханов. – Если самолёт за нами всё-таки прилетит, нам надо будет искать другую полосу: прямо возле избы на реку он не сядет.

– Если он будет, этот самолёт, конечно, – еле слышно пробурчал Сидоров. Но его все услышали.

Тем не менее в первой декаде декабря начальство активизировалось.

Похоже, самолёт с экипажем всё-таки прибыл в Алдан и работал «не покладая крыл» на самых разных направлениях, по которым скопилась уйма невывезенной почты, незаброшенного продовольствия, не отправленных в национальные сёла школьников. Сперва рация торжествующе сообщила, что рейс прилетит в пятницу. Потом его передвинули на воскресенье, потом история с самолётом подозрительно заглохла дня на три. Как выяснилось, он застрял по плохой погоде в посёлке Тяня на водоразделе с Олёкмой.

Самохин предусмотрительно ничего не сказал даже Суханову. Тем не менее прошёл на самодельных лыжах полкилометра вниз и проверил следующий поворот Алтын-Юряха. Как и было обозначено на карте, там находился длинный, почти без поворотов полуторакилометровый плёс. Самохин аккуратно прошёл его несколько раз вдоль, убедился в отсутствии под снегом коряг, вморозил несколько палок по краям и повесил на них длинные куски мешковины. Эти действия придали ему уверенности в завтрашнем дне.

Тем временем личный состав экспедиции потихонечку готовился к празднованию Нового года. Было получено разрешение от начальства перегнать часть сахара в самогон, на столе появился букет веток стланика, долженствующий обозначать ёлку. В довершение ко всему каким-то чудом в одну из плашек Сидорова попалась белка.

Это было сочтено за исключительно добрый знак.

И действительно, вечерней связью из Алдана совершенно определённо передали: завтра!

Оживший Суханов срочно обязал перетаскать всё имущество, за исключением личных вещей, в лабаз и подготовить избу к консервации. Личные вещи были собраны и стащены на импровизированную полосу.

С обеда все замерли в ожидании.

Тот, кто никогда не ждал прилёта спасительного борта после хотя бы трёхдневного ожидания, не может понять всей глубины этого ощущения! Звук авиационного мотора чудится в слабом дуновении ветра, гуле дыма в печной трубе, звоне натянутой бельевой верёвки, да и просто… Он чудится – и всё тут! Нервы у всех напряжены. Самые юные и нетерпеливые поминутно выскакивают из помещения на воздух и вслушиваются в природу. Наиболее искушённые лежат в избе на нарах, мотивируя тем, что если прилетит – то без них не улетит, а кроме того, стены постройки, резонируя, усиливают звуки (что чистая правда, кстати).

Не обходится без пары-тройки «ложных тревог». «Летит!» – забегает какой-нибудь активный слухач в избу, и вот уже все, включая самых стойких и невозмутимых, высыпают на улицу, срывая шапки, чтобы уловить ещё совсем призрачный, бьющийся вдалеке гул двигателя.

И, не расслышав ничего, возвращаются обратно в тепло, награждая несостоявшегося «сигнальщика» шуточками и необидными подзатыльниками.

Самолёт прилетел, когда его, в общем-то, ждать уже перестали. С рёвом прошёл он над крышей избушки, сделал «пристрелочный» круг и уже завывал двигателем на импровизированной полосе, пока «истинно русские» мужики тащили на место остатки личных шмоток, а Самохин с Сухановым выливали воду из всех ёмкостей, придирчиво осматривали избу и закрывали дверь.

Наконец Суханов отвалил лестницу от лабаза и не торопясь двинулся к самолёту, мигающему фарами на импровизированном аэродроме.

Как ни странно, новый 1969 год ребята встречали все вместе. Вместе, несмотря на не прекращавшиеся всю осень шуточки о том, что надоедят друг другу до такой степени, что при встрече будут переходить на другую сторону. Сказывались и совместные переживания, и слаженная работа, и, в итоге, хороший конец. «Попугало и отпустило», – резюмировал Лёша Сидоров.