Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №3  за 1998 год Страница 18

Гидровулканы внешне не всегда похожи друг на друга. В отличие от бугристых миев, некоторые гидровулканы не сразу даже удается обнаружить. Там, где слабосоленые и пресные воды выходят на поверхность под небольшим напором, кратер, находящийся на поверхности земли, бывает почти незаметен, часто скрываясь под островками зеленого тростника.

Отмершие корни и стебли этого растения превращаются в гати, способные удерживать не только человека, но и крупное животное. В сухой пустыне такие места — хорошее укрытие для зверей, особенно кабанов, охотно поедающих корни и зеленые стебли тростника.

В кратерах с крепкосоленой водой, не пригодной для растительности, образуются озерки.

Сходство гидровулканов с обычными, конечно, условное. Происхождение их связано с гидродинамическими силами — напором грунтовых вод, в то время как обычные вулканы существуют за счет происходящих в глубине земли геохимических процессов, сопровождающихся теплом. Поэтому-то вода из наиболее похожих на гидровулканы гейзеров — горячая, в то время как в гидровулканах она всегда холодная.

Гидровулканы трудно назвать полезными природными образованиями. Из-за них без толку пропадает большое количество драгоценной в пустыне воды. При ее испарении поверхность земли осолоняется, и пространство вокруг миев превращается в бесплодные солончаки.

В Северном Приаралье Тентяксор остается пока единственным местом, где есть активно действующие гидровулканы. Не исключено, что они могут существовать и в других частях этого обширного региона, но в пассивном состоянии. Наиболее вероятно, район, где они могут быть, — вдающийся в Аральское море полуостров Куланды. Именно там в начале 80-х годов мы обнаружили несколько мест, где земля буквально колышется под ногами.

Гидровулканы пока еще не обозначены даже на крупномасштабных картах. Поэтому, оказавшись в пустыне, нужно всегда помнить об их существовании.

Владимир Гарбузов

Зеленая планета: Был бы мышкой — жил бы здесь

Вопрос о летучих мышах — это с вопрос того света, пахнущий ересью. Все в этих двусмысленных созданиях, являющих собой верх противоестественности, отмечено печатью нереальности и незнания.

Летучая мышь — это химера, ужасное, невозможное существо, символ снов, бреда, призраков, болезненных видений, душевного смятения и безумия», — писал в прошлом веке французский натуралист.

Так липнет дурная слава. Эзоп еще оставил басню о жестокой войне между зверями и птицами: летучие мыши, родственные обоим, выступали то за одних, то за других — кто одолевал, конечно. Но враги примирились и дружно осудили предателей, приговорили ко мраку ночи.

А оттуда — и не выбраться черным страшилкам, уже не обелить себя в общественном мнении. Нет картины со дьяволом, чтоб у того не было таких же кожистых, перепончатых крыльев. Нет ведьмы на рисунках без свиты из летучих мышей. Зверек в дом залетел — к беде в одних странах, а в других — так и прямо к пыткам инквизиции! Кровожаден мексиканский бог в рукокрылом обличье, с жутким воем вырываются из африканских пещер духи ю-ю.

А впрочем — «если захочешь приворожить девицу, то сподобься в полнолуние подстрелить серебряной дробью летучую мышь. В ночь ущербной луны тайком ото всех ступай в овин или баньку варить летучую мышь на очаге. Когда мясо с костей отвалится, вынуть надобно косточку, и тою косточкой трижды девицу подтолкнуть, и тотчас она сама за тобой бегать станет» (латышское народное поверье).

Еще можно было есть летучих мышей для лучшей наблюдательности, для борьбы с облысением или же, наоборот, против излишней волосатости, — только, не зная, видимо, этих негритянских верований, не стал их проверять итальянский аббат Лаццаро Спалланцани, первый из знаменитых ученых, обратившихся к летучим мышам, а задался в 1793 году другим вопросом: как же они так ловко летают в темноте, увертываясь от препятствий? А опыты озадачили еще больше.

Наловив мышей на колокольне родного города Павия, Спалланцани залепил им глаза воском и пустил летать по комнате, где от пола до потолка натянул тонкие нити. Мыши даже вслепую на них не натыкались. Аббат выпустил зверьков, а утром спозаранку опять полез на колокольню, поймал еще. Да среди пойманных оказались и вчерашние. Любознательный аббат поскорее вспорол всем животы. И надо же — полны были желудки и у слепых, и у зрячих. Загадка!

Прознав о том, швейцарец Шарль Жюрин повторил опыты Спалланцани: слепые мыши тоже летали, как ни в чем не бывало. Да не заткнуть ли им еще уши? Вот тут-то, с ватой в ушах, мыши и стали натыкаться на преграды. Но не могли же звери видеть ушами?

Великий француз Жорж Кювье рассудил: осязание. Мыши улавливают мельчайшие сгущения воздуха, которые образуются между крылом и препятствием. Так и решили — на целый век. Отгадка пришла только перед второй мировой войной.

Американцы Гриффин и Галамбос подносили летучих мышей к приемнику ультразвуков, и тот сразу уловил от них настоящие, беспрестанные крики. Открылась неслышимая нам эхолокация, благодаря ей рукокрылые различают мельчайшие предметы, вплоть до двадцатой доли миллиметра. И все это — в полете, на скорости. И все — прекрасно запоминают. И много других их загадок — еще не разгадано.

Ведь сказал же поэт: чтобы исследовать подробно летучих мышей — не обойтись без летучих кошек...

Когда утром я приехал к Панютину, он сидел на кухоньке, отвалясь низко на спинку стула, и, положа седую бороду на грудь, спокойно курил. Предстоял день работы. День, когда человек пожинает плод сорокалетнего труда.

Да вот они — олифно, с чернью, желтеют тридцать штук в два ряда под навесом, сработанные из толстенных полуторадюймовых досок, на десятилетия расчет, огромные, не дуплянки — дворцы!

Студент-практикант Воронежского заповедника Константин Панютин поймал первого ушана еще в 56-м. Не для себя, для сотрудницы. Забрался к вечеру в брошенную церковь, прыгал-прыгал по темному чердаку, махал-махал сачком да и словил летучую мышку рыженькую, а ушастую — ослу на зависть. Тогда и не понял еще: дикая удача это — ушана да на лету, да в знакомом ему большом помещении.

И назавтра, придумав, как ловчее, совал за пазуху себе сонных «летучек», сколько прошено, а если держал в руках бархатистые тельца, поводил пальцем по раскидистым кожистым крылам, каждой колечко защелкивал на предплечье, ну и что — зверушки да зверушки. А одну в зиму же поймали в Болгарии.

Панютин о мышах в Москве обмолвился (надоело ему бобра наблюдать — зверь только с виду таинственный, а на деле — и тупой, и изучен). Общество охраны природы — тогдашнее, не чиновное — возьми да и поручи студенту заняться совсем неизученными рукокрылыми. Нащупать болевые точки их экологии. И — вот она, задача на десятилетия: методы привлечения. Чтобы жили рядом, пожирали насекомых-вредителей, охраняли сады-огороды.

Ну, а если случайная удача уже не одна, много их, если — удачливость? Знак судьбы. Панютину, человеку из Джека Лондона (писал я уже о нем — №9 за позапрошлый год) — уготованы были летучие мыши. И редкостная удачливость.

С мая по сентябрь спал он, посчитать, — ночей пятнадцать. Бродил по лесу, вслушиваясь во мглу, выслеживая рукокрылых по пискам-перекликам, находя так их дупла-убежища, а днем лазая на деревья с дымарем. Все впервые, до всего доходить самому — и как на дуб карабкаться, и как на березу. И что опыт, когда, свои ступенечки вбивая, взобрался на пятнадцать метров, привязался к верхушке, а она под тобою трескает и идет в сторону? Или когда в штольне под землей, голова в воду, а назад — не ползется. Или свод оседает на загривок: весь ли пошел или один камень? Но подземелья — зимой. А за лето, за первое же, поймал и окольцевал он больше 700 летучих мышей — ни до, ни после никому столько не удавалось.

А ночью еще — растворялась перед ним стена, какую с первобытности человек воздвиг между собой и мраком. Константин уже понял: ходи — в одиночку, передвигайся — как зверь: пошагал, постоял, послушал — и сам уже был частью леса, кожей его ощущал, всех встречал и со всеми расходился, а в себе чувствовал новое, природное, и было это — тоже наслаждение. А со стороны глядел и усмехался: пособник темных сил.

Так собрал он данных по некоторым видам рукокрылых больше, чем было во всей Европе, а думал: внукам в лучшем случае. Бесплодно уже было только ходить, пора изучать летучих мышей в неволе, наблюдать изнутри убежища. И посчастливилось: грянул бионический бум.

Казалось многим: пусть лишь обследуют инженеры живые чудеса, переведут в свои формулы, и помчатся морские корабли (в особенности военные) со скоростью дельфиньей, замашут самолеты крылами по-птичьи, посылая акустические сигналы, как летучие мыши.

Изначально Панютин в это не верил, полагая, что пока человек сам не додумается, то сколько ни показывай ему мать-природа, проку не выйдет. Но если открывают особую лабораторию, если решено изучать живые локаторы, то должен же кто-то поставлять их бионикам? И содержать в неволе? Будет он, Панютин.