Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №1  за 1997 год Страница 19

Бандиты расхохотались.

— А что, Джага, — сказал, обращаясь к бандиту с золотыми зубами, бородач, — может, дадим им что-нибудь по мелочевке, все-таки трудились мужики?

— Дашь из свой доли, — ответил Джага и приказал: — Марш отсюда. И чтобы духу вашего здесь не было.

— Постойте же... — совершенно опешил Максим. — На сорок тысяч баксов возьмите себе золота, остальное — наше...

Ответом ему был издевательский хохот.

— Во-первых, ты нам зелененькими должен, а не рыжовьем — уговор был, — сказал Джага, — а во-вторых, клад принадлежит государству, то есть народу, а не тебе. Как ты посмел в народный карман залезть?! В общем — убирайтесь! Иначе...

— Да ты... — сверкнул на него глазами Максим.

Грохнул выстрел, прокатился эхом по окрестностям. Фонтанчик ледяных брызг вспыхнул рядом с левой ногой Максима. Но выстрел не испугал Максима, он бросился на Джагу. Однако был перехвачен Николаем. Николай обхватил его, стал отпихивать в сторону. Бандитские стволы, готовые изрыгнуть пламя, опустились. Джага криво усмехнулся:

— Марш отсюда.

Бандиты сноровисто отодвинули льдину, прикрывавшую яму.

— Верните мне мою жену, — вырываясь из объятий Николая, выкрикнул Максим.

Глянув поверх головы Максима, едва разлепив рот, Джага сказал:

— Посмотрим на твое и ее поведение... А теперь — валите отсюдова!

Вадим пошел прочь, за ним — Николай. Максим остался на месте.

Теснясь, бандиты стали спускаться в яму по веревочной лестнице. Парень с обрезом, стрелявший в Максима, направил на него обрубок ружья, сказал:

— А ну, давай отсюда!

Другой бандит с криком: «Братки, рыжовье!» спрыгнул в яму на головы своих товарищей. Из ямы послышались возмущенные крики. Теперь все бандиты оказались в яме. Максим подошел к ее краю, заглянул вниз.

Там потрошили клад. Труп, как тряпичная кукла, был отброшен в сторону. На его плече и спине остались снежные следы чьих-то подошв.

— Не тырить, — раздался голос Джаги. — Ошмонаю всех, соринку найду — считай, крест.

Максим бросился к веревочной лестнице и стал лихорадочно вытягивать ее из ямы. На царившем в яме пире алчности этого никто не заметил. А Николай, вернувшись к Максиму, уже надвигал на яму льдину. Максим бросился ему на помощь. И когда льдина закрыла бандитам свет, те взревели.

Глухо забухали выстрелы. Но льдина только потрескивала, вбирая в себя пули. Стреляли долго. Потом стрельба прекратилась.

— Эй вы, слушайте, — сказал Максим. — Мы не выпустим вас, пока не скажете, где моя жена.

Под льдиной молчали.

— Может быть, не слышат, — сказал Николай, отодвигая льдину. Лишь только над ямой открылась щель величиной с ладонь, как опять запели пули.

— Прекратите стрельбу! — крикнул Максим. — Говорите, где моя жена! Как только ее найду — вы свободны.

— Да мы твою... — заорал кто-то из ямы. Но послышался шлепок, и голос смолк.

Потом заговорил Джага:

— Мы скажем, где твоя жена, а ты выпусти нас...

— Я выпущу вас не раньше, чем найду ее, — твердо сказал Максим.

— Ты не найдешь ее без нас.

— Найду. А если не найду, вы так и останетесь в яме. Внизу помолчали, наконец Джага сказал:

— На Оленьем ручье есть зимовье, там...

Уже через несколько минут Максим с Вадимом на мотосанях подъезжали к Оленьему ручью. Николай остался сторожить бандитов.

Несмотря на лютый мороз, лед на ручье был тонок, тревожно похрустывал.

— Загадка природы, — сказал Вадим, — в любой, самый сильный мороз вода почти теплая. И очень полезная для здоровья. Искупаешься — помолодеешь.

Максим уже терял терпенье, когда между деревьями мелькнул сруб. Окна избушки были безжизненны, слепы, и Максиму показалось, что за ними нет ни души.

Дверь из толстых плашек была не заперта, лишь примерзла к косяку. С силой рванув ее, Максим бросился внутрь.

Глаза не сразу привыкли к темноте. Наконец различили остов печи, стол, лавки, кучу шкур в углу. Куча зашевелилась, мелькнуло лицо. Максим, разбросав пахнувшие пылью шкуры, вызволил Марину...

— Боже мой, — говорил Максим, сжимая ее в своих объятьях. — Ведь ты не заперта была, могла бы бежать.

— Максимушка, миленький, куда? Лес кругом, я так боялась. И шубку у меня отобрали...

— Но хоть печку могла бы затопить. Питалась чем?

— Приходила одна женщина. Печь топила, еду приносила. Очень грубая... — Марина куталась в шкуру и жалась к Максиму.

В максимовой «аляске» Марина выглядела подростком. Максим ехал, завернувшись в шкуры, — не то снежный человек, не то первобытный охотник. Они возвращались к реке по своим следам. Деликатному Вадиму места на сиденье не хватило, и он бежал, держась руками за корпус саней.

— Так даже лучше, теплее, — уверял он.

Выезжая из леса, в сгущавшихся уже сумерках увидели человека, шедшего им навстречу. Это был Николай.

— Коля, что случилось? — тревожно спросил Максим. — Где бандиты? Ты их отпустил?

— Отпустил... — Николай, остановившись, оглянулся назад. — Отпустил — к Господу Богу! Беда случилась. Утонули... Яму стало заливать... Они кричали, руки ко мне тянули... А я льдину не мог с места сдвинуть. Примерзла намертво. Стал обкалывать ее, хотел щель расширить. Не успел...

— Откуда же вода взялась? — растерянно спросил Вадим.

— Они выбраться попытались. Взрывчатка у них оказалась. Рванули. Но неумело. Лед не там треснул. Вода и прорвалась...

Нависло тягостное молчание.

— Как они смеялись... — сказал наконец Максим.

Сергей Мухин

Были-небыли: Бойся песков

С легкой руки сэра Артура Конан Дойла затерянный мир обычно ищут среди непроходимых дебрей и болот, за стеной отвесных скал. Однако же на планете существует немало мест, внешне открытых, кажущихся легкодоступными, но в действительности столь обособленных, что там до сих пор едва ли ступала нога человека.

Если вы посмотрите на карту Азии, то восточнее Каспия легко отыщете плато Устюрт — гигантский стол, поднимающийся над уровнем моря в среднем на 120-180 метров и простирающийся до самого Арала. Несмотря на то, что через северную оконечность плато в начале 70-х пролегли железная дорога и газопровод, что здесь добывают газ и калийные соли, Устюрт по-прежнему остается одной из самых безжизненных территорий планеты. По сравнению с ним раскинувшиеся по соседству неласковые Каракумы — поистине райский сад. Недаром каракалпаки и туркмены говорят; «Барса-Кельмес» — «пойдешь — не вернешься». (Так называется и один из островов в Аральском море).

Я не стану решительно настаивать на версии о подлинности песчаного чудовища, и все же...

Впервые я услышал о нем четверть века назад.

В ту пору, будучи молодым специалистом по строительству высоковольтных линий, я «сидел» с бригадой монтажников на станции Ак-Чалак. Так именовался крохотный разъезд на только что построенной через Устюрт железной дороге, по которому еще не началось регулярное движение поездов.

Был саратан — самый знойный период лета. Солнце, будто насмехаясь, раскаляло и без того растрескавшуюся, твердую, как бетон, землю. Соль выступала, казалось, даже на рельсах, к которым невозможно было притронуться. Далеко на горизонте желтели крутые уступы — «чинки».

Мы столпились у короткого состава: раз в две недели, по четвергам, локомотив прикатывал из Кунграда цистерну с теплой солоноватой водой и вагон-магазин с неизменным ассортиментом: хлеб, рыбные консервы, макароны, чай, сигареты.

Внезапно раздался удивленный возглас. Кто-то из наших заметил, что по гребню чинков движутся три точки. На миг мы забыли о покупках: ведь за полтора месяца в той стороне не случалось увидеть даже парящей птицы.

Прошло, должно быть, часа полтора, когда к разъезду приблизился небольшой карнавал.

Впереди шел поджарый кочевник в пропыленном ватном халате и высокой бараньей шапке, такой древний, что его лицо, казалось, состоит из одних морщин, В поводу он вел навьюченного двугорбого верблюда. Сам ступал с той неторопливой легкостью, какая отличает людей, привыкших ежедневно покрывать пешком десятки километров.

На втором верблюде величественно восседала полная женщина средних лет в длинном темном платье, черном бархатном жилете и коричневых ичигах — легких восточных сапожках. Ее голова была подвязана цветастым платком, но широкое азиатское лицо оставалось открытым — у кочевников женщины никогда не носили чадру.

Замыкал шествие третий верблюд, на котором сидел мужчина неопределенного возраста, чрезвычайно изможденный. Он раскачивался между горбов, как китайский болванчик, рискуя вот-вот свалиться. На его голове красовалась мятая соломенная шляпа, одежда же шее заслуживала именоваться лохмотьями.

Верблюды ступали след в след, хотя вокруг была необъятная ширь.

По местному обычаю, мы пригласили путников к столу. Объяснялись жестами, ибо кочевники, как правило, совершенно не понимают по-русски, а может, просто делают вид, что не понимают.