Виктор Королев - По следам Пушкина Страница 2

Вечером 9 ноября 1933 года он смотрел какую-то «веселую глупость» в синематографе. Вдруг шепот: «Мсье Бунин». Он так и не смог привыкнуть к ударению на последнем слоге в своей фамилии, и потому не сразу отозвался. Оказалось, его разыскивали по телефону из Стокгольма. «Не испытываю ничего, кроме сожаления, что не удалось посмотреть фильм. Какой-то перелом в моей жизни», – вспоминал Бунин.

Возвратившись из Швеции после чествования, он чувствует себя богачом. При малой доле практичности Нобелевской премии должно было хватить до конца жизни. Но Бунины не купили ни квартиры, ни виллы. Иван Алексеевич, не жалея денег, раздает «пособия» эмигрантам, жертвует средства для поддержки различных обществ. По совету доброжелателя вкладывает оставшуюся сумму в «беспроигрышное дело» – и остается ни с чем.

Когда началась Вторая мировая война, у них уже не было ни франка. Со старого дома, где когда-то собиралась чуть ли не вся русская эмиграция, пришлось съехать в тесную квартиру – платить за большое жилье уже не по карману. И снова потянулись «окаянные дни».

Ему не писалось. Целыми днями вышагивал по кабинету «зверем в клетке». Почти законченный цикл рассказов «Темные аллеи» лежал в столе, и он все никак не мог решиться отдать его издателю. Денег не стало хватать даже на еду. Хозяева требовали аванс за жилье и грозили отключить газ. В квартире было холодно и сыро.

III

В холодном сентябре 1914 года девушка провожает на войну жениха. Чтобы скрыть печаль перед долгой разлукой, тот читает ей стихи Фета о холодной и ранней осени. Через месяц его убивают. Она остается жить дальше. «Холодная осень» – один из самых пронзительных и нежных бунинских рассказов из цикла «Тёмные аллеи». Но почему Бунин, всегда детально описывавший внешность своих героинь, дававший им красивые имена, на этот раз не сказал о главном персонаже ни слова? Мы не увидим лица рассказчицы. И не узнаем, как ее зовут. Лишь её монолог, похожий на предсмертную исповедь. Так кем же была та таинственная бунинская незнакомка? Ответ на эти вопросы дает профессор Владимир Фридкин, автор многих книг.

В интервью одной московской газете он рассказывал:

– Как писатель находит прототипы для своих героев? У одного подсмотрит внешность. У другого – характер. Взятые из жизни истории и их герои нередко переплетаются в голове, и так рождаются новые книги. Так Лев Толстой подарил облику Анны Карениной черты Марии Гартунг, старшей дочери Пушкина. Это, впрочем, история известная. Но иногда на новый сюжет натолкнет чья-то печальная судьба, рассеянная в тысячах похожих судеб… Так получилось и с Еленой Розенмайер, ставшей бунинской музой в «Холодной осени». Я выяснял это очень долго, и только поездка во Францию и знакомство с документами и теми людьми, кто лично знал Елену, помогли мне утвердиться в своей догадке…

В кратком рассказе Бунин описал главные повороты жизни Елены Розенмайер, считает В. Фридкин. Юная девушка, выросшая в дворянском гнезде и считавшая самой страшной потерей смерть на войне любимого человека. Она клянется жениху, что не переживет его гибели. А потом революции, эмиграция, унижения, нищета. Через тридцать лет уставшая и одинокая женщина размышляет о том, что же все-таки было памятного в ее жизни. И отвечает себе: только тот холодный сентябрьский вечер и стихи Фета.

IV

Холодной осенью 1943-го года Бунин познакомился с одной русской эмигранткой. Она жила неподалеку. Назвать красивой эту невысокую женщину с большим приплюснутым носом никто не рискнул бы. Разве что серо-голубые глаза ее были выразительны, голос звонок да темные волосы красиво вились от природы. Звали ее Елена Александровна Розенмайер. Лишь неделю спустя, когда они подружились и соседка стала рассказывать про свою жизнь, Бунин ахнул: Елена была дочерью Александра Александровича Пушкина, внучкой великого поэта.

После революции она на последнем корабле эмигрировала из Крыма в Турцию. Жила подаянием в Константинополе. Потом Париж, Ницца. У нее на руках приемная дочь Света, которая, когда выросла, бросила мать и стала «совсем француженкой». Сейчас работает в кондитерском магазине.

– Очень больно, но дочь меня совсем забыла. Простите, Иван Алексеевич, но ради нее я делала самую грязную и стыдную работу. А теперь мне не на что жить…

В следующую встречу с Еленой Александровной писатель вручил ей мешочек с двумя фунтами муки.

– Что это? – спросила она, зябко кутаясь в рваную пуховую шаль, прошитую черной каймой. – Зачем?!

Но, видя его замешательство, чуть улыбнулась запавшими глазами:

– А впрочем, завтра у меня, можно сказать, семейный праздник, приходите на пироги.

Назавтра встретила Ивана Алексеевича у ворот. Ее лицо почему-то напомнило Бунину посмертную маску Пушкина. Глаза ее были печальны, ввалившиеся щеки бледны, на темных волосах лежали снежинки.

– И вы тоже весь в снегу, – сказала она. – Словно шитье с серебром. У меня перед войной было такое платье, парчовое с искрой. Перед той еще войной… Холодно, пойдемте в дом.

В маленькой её комнатке и вправду пахло пирогами, стол был застелен чистой простыней.

– Не страстбургский пирог и без шампанского, – усмехнулась она своими полными губами, – но все же… Угощайтесь, прошу вас!

Это был действительно праздник. Посреди холода и войны. Бунин вручил ей открытку, на обороте которой быстро набросал три четверостишья. Они сидели напротив друг друга, ели пироги, пили чай и молчали. Потом Елена Александровна сказала:

– Вы знаете, лет десять назад я написала советскому торгпреду в Париже Скобелеву. Не в моих правилах жаловаться на судьбу, но тут, словно прорвало, все в письме ему выплеснула – и что очень нуждаюсь, и что предлагаю совдепу выкупить оставшиеся у меня кое-какие семейные реликвии, дневниковые записи деда. Честно предупредила, что не могу расстаться с ними до 1937 года – так завещал мой отец. О, лучше бы я этого не делала! Дочь, как узнала про письмо, так и ушла от меня и с тех пор не появляется. Я ведь тогда моложе была, и путь оставался один, на панель…

Спустя несколько месяцев, когда солнце играло в промытых окнах, а на газонах цвели нежные крокусы, Елена Александровна Пушкина умерла. Бунину сообщила об этом консьержка. Она же с непонятным наслаждением рассказала ему, что к постоялице приходила дочь, и именно она закрыла глаза матери. Но на похороны Светлана не явилась. Вообще никто не пришел проводить в последний путь внучку поэта. Были только Бунин и какой-то господин в желтых ботинках.

– Вы знали Елену Александровну? – попытался заговорить с ним Бунин.

Тот не откликнулся. Он не понимал ни по-русски, ни по-французски. Молча постоял у могилы и, не прощаясь, ушел… Вечером того же дня Бунин написал короткий рассказ. О холодной осени и женской любви. Это был последний рассказ в его цикле «Тёмные аллеи». Завтра он отнесет его издателю и получит аванс. Можно будет жить дальше…

V

Разве мог я когда-нибудь подумать, что старая открытка, купленная в букинистическом на Арбате, приоткроет тайну пропавших пушкинских дневников?!

Поисками пропавшего дневника великого русского поэта занимались знаменитые пушкинисты Щеголев, Морозов, Лернер и многие другие. Дело в том, что после смерти Александра Сергеевича генерал Третьего отделения Дубельт опечатал его кабинет и забрал рукописи. Среди конфискованных бумаг находились личные записки поэта, которые тот вел с 1833-го по 1835 год. На внутреннем переплете тетради кто-то из жандармов проставил – «№ 2».

Естественно, у пушкинистов возникло предположение: коли существует «дневник № 2», то гдето есть и «дневник № 1». А так как более ранние записки Пушкина хорошо известны (часть он сжег в Михайловском, сразу же после восстания декабристов), то логично было бы предположить, что в пропавшем «дневнике № 1» хранятся записи двух последних, самых трагичных лет жизни поэта.

Некоторые ученые предполагали, что сами дети поэта дневник и спрятали. Из-за желания сохранить тайны семьи – так поступили, например, и потомки лорда Байрона. Старший сын Пушкина, Александр, до самой своей кончины ревностно оберегал личные бумаги отца. Он требовал, чтобы сохранившийся «дневник № 2», как и письма поэта к жене, не публиковали раньше 1937 года. После его смерти сафьяновую тетрадку с записями забрала в Петербург Мария Гартунг, старшая дочь Пушкина. В гражданскую войну жена внука поэта, Юлия Пушкина, спрятав «дневник № 2» под платье, перевезла его на крыше поезда обратно в Москву и передала в Румянцевский музей. Где он лежит и по сей день. Он хорошо известен и был полностью опубликован еще в 20-х годах прошлого века. А «дневник № 1» так и не был обнаружен. Хотя были предположения о том, что эти сенсационные материалы находятся где-то за границей, у тамошних потомков Пушкина…

Профессор Владимир Фридкин рассказывает в своем интервью:

– Мне довелось принять участие в поисках пушкинского дневника. И неожиданно выяснились удивительные вещи. В 1981 году я был гостем Лондонского королевского общества и попросил принимающую сторону отвезти меня в замок Лутон Ху, который принадлежал тогда сэру Николасу Филипсу, прапраправнуку Александра Сергеевича. Именно его называли одним из самых вероятных претендентов на владение пушкинскими записками.