Армен Гаспарян - Операция «Трест». Шпионский маршрут Москва – Берлин – Париж Страница 2

Он и был такой. Евно Фишелевич Азеф. Он же Валентин Кузьмич, он же Виноградов, он же Иван Николаевич. Свою нелегкую карьеру он начал простым осведомителем охранки со скромным окладом 50 рублей в месяц. Через десять лет службы Азеф уже зарабатывал в десять раз больше, но жалованье получал крайне нерегулярно. Сохранились его многочисленные слезливые письма, в которых он просит поскорее перечислить ему зарплату. Сам о себе он говорил: «Я местечковый еврей, который и должен был пойти в революцию. Ничего хорошего от царского режима мы не видели. Но мы сделаем так, что у всей России затрещат кости». Они и затрещали. При самом активном участии Бориса Савинкова.

Дальнейшую жизнь Савинкова газеты со временем назовут кинематографической лентой. Она, собственно, таковой и была. Молодой социалист-революционер играл главную роль в боевике, в котором он же был автором сценария и режиссером.

Знаменитый эсеровский боевик Б. В. Савинков[1]

Савинков сразу же предложил Азефу громкий террористический акт – убийство министра внутренних дел Плеве. Был даже готовый пойти на это Иван Каляев. Но его кандидатура чем-то не устроила Азефа. Рассерженный Каляев тогда в сердцах бросил: «В жизни не видел отвратительней этого толстопузого купца. Я служу партии и делу освобождения России. И буду работать там, где найду более нужным и целесообразным».

Но Азефу не было никакого дела до детских обид Каляева. В его голове уже созрел хитроумный план – взорвать бомбу под каретой Плеве. Была сформирована группа боевиков, которая должна была тщательно изучить маршруты министра в столице, время поездок, численность охраны. Предполагалось, что действовать группа будет под видом извозчиков, газетчиков, разносчиков. Руководителем группы был назначен Борис Савинков. Сам же Азеф направил в Петербург донесение:

«Боевая организация существует, и в ее составе насчитывается 6 человек исполнителей, выразивших готовность пожертвовать собой. Для покушения на министра предполагается применить динамит, коего в распоряжении организации имеется до двух с половиной пудов. Никого из исполнителей пока еще в Петербурге нет. Руководителя обещали прислать из-за границы и, кажется, что он уже приехал в Россию, но в Петербурге его еще нет. Министра предполагают подкараулить при выходе от одной дамы, проживающей на Сергиевской».

18 марта 1904 года все должно было пойти по плану. И действительно, гуляя по Летнему саду, Савинков услышал взрыв. Но он рано торжествовал. Это был выстрел полуденной пушки в Петропавловской крепости. Покушение сорвалось из-за трусости одного из боевиков – Абрама Боришанского. А ведь у него была идеальная позиция, чтобы бросить бомбу в карету. Более того, эта самая карета едва не сбила его с ног.

Рассудив, что первый блин всегда выходит комом, Савинков взялся довести дело до конца. Для этого он превратился в представителя английской фирмы. Снял роскошную квартиру на улице Жуковского. Гувернанткой у него была Дора Бриллиант, революционерка из зажиточной еврейской семьи. Лакеем служил Егор Сазонов, который и должен был осуществить убийство Плеве. Азеф даже советовал Савинкову купить автомобиль, но тот отказался тратить попусту деньги. В разговоре с Каляевым он сказал тогда:

«Жертвую собой – для себя. Потому что я этого хочу, тут моя воля решающая. Я, может быть, буду бороться одиночкой, не знаю. Но иду только до тех пор, пока сам хочу идти, пока мне радостно идти и бить тех, кого я бью!»

Утром 15 июля Савинков в задумчивости смотрел вслед уходящему Сазонову. Одетый в форму железнодорожника, он нес в руках большой пятикилограммовый цилиндр, завернутый в газету и перевязанный шнурком. Через несколько часов бомба взорвется под каретой министра иностранных дел. В своей книге «Азеф» Роман Гуль так описал убийство Плеве:

«Не рассуждая, кинулся к карете Сазонов. В секунду увидал в стекле старика. Старик рванулся, заслоняясь руками. И во взгляде отчаянных глаз Плеве и Сазонов в ту же секунду поняли, что оба умирают. Цилиндрическая бомба ударилась, разбив стекло. Рысаков сшибло страшным ударом, словно они были игрушечными. На всем ходу упали лошади. Серо-желтым вихрем в улице взметнулся столб дыма и пыли. Заволоклось все. Лежа на мостовой, Сазонов удивился, что жив, хотел приподняться, но почувствовал, что тела нет. С локтя, сквозь туман, увидал валяющиеся красные куски подкладки шинели и человечьего мяса. Сазонов удивился, что нет ни коней, ни кареты. Хотелось закричать “Да здравствует свобода! Да здра…” Но все потемнело перед глазами…» Савинков лично пришел на место убийства. Оттолкнул ногой окровавленный кусок мяса, с досадой подумав, что это, должно быть, останки Егора. Но он ошибался. Вдоволь попарившись в бане, Савинков купил на улице вечернюю газету и с огромным удивлением увидел в ней портрет Плеве в траурной рамке. Ликуя в душе от удачно проведенной операции, он отправился на вокзал. В Москве его уже ждал Азеф, которому необходимо было сообщить все подробности террористического акта.

Савинков вошел во вкус. Он все реже вспоминал о своем «толстовстве». Теперь это был совершенно другой человек – расчетливый убийца. Сам о себе он говорил в бунтарских стихах так:

Гильотина – жизнь моя!Не боюсь я гильотины!Я смеюсь над палачом,Над его большим ножом!

В деле, заведенном полицией на него, значилось: «Представляет собой наиболее опасный тип противника монаршей власти, ибо он открыто и с полным оправданием в арсенал своей борьбы включает убийство. Слежка за ним и тем более предотвращение возможных с его стороны эксцессов крайне затруднительны».

Савинков взялся за организацию убийства генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Исполнять этот теракт вызвался Иван Каляев. «Поэт», как называли его в партии, был крайне огорчен, что не стал «карающим мечом судьбы» в деле Плеве, и жаждал проявить себя. Савинков не возражал. Он знал, что его близкий друг блестяще справится с делом. Так и произошло. 6 февраля 1905 года московские газеты писали:

«На месте взрыва лежала бесформенная куча, состоявшая из мелких частей кареты, одежды и изуродованного тела. Публика, человек 30, осматривала следы разрушений; некоторые пробовали высвободить из-под обломков труп. Зрелище было подавляющее. Головы не оказалось; из других частей можно было разобрать только руку и часть ноги».

Сам Савинков через несколько лет в своих мемуарах остановится на этом деле подробно:

«Я прошел мимо дворца и кареты и через Никольские ворота вышел на Тверскую. У меня было назначено свидание с Дорой Бриллиант на Кузнецком мосту, в кондитерской Сиу. Я торопился на это свидание, чтобы успеть вернуться в Кремль к моменту взрыва. Когда я вышел на Кузнецкий мост, я услышал отдаленный глухой звук, как будто кто-то в переулке выстрелил из револьвера. Я не обратил на него внимания – до такой степени этот звук был непохож на гул взрыва. В кондитерской я застал Дору. Мы вышли с ней на Тверскую и пошли вниз к Кремлю. Внизу у Иверской нам навстречу попался мальчишка, который бежал без шапки и кричал: “Великого князя убило, голову оторвало”».

Лидеры партии торжествовали. Чернов с гордостью говорил тогда: «За нами пойдут крестьяне, за нами рабочие! Горой пойдут! И власть над революцией будет наша, эсеровская власть!» Лишь одному Савинкову до этого, казалось, не было никакого дела. Личное участие в терроре для него было важнее всех остальных партийных мероприятий. Он неустанно говорил, что политическое убийство – внепартийное дело. Ведь оно служит всей революции в целом. Поэтому и принимать участие в деятельности боевой организации может хоть анархист-максималист, если он идейный сторонник индивидуального террора. Он даже не задумывался тогда, на чьи деньги совершал убийство. Узнав, что средства выделяли японцы, Савинков был смущен. Азефу пришлось объяснять своему романтичному другу:

«Нужны деньги, мы их возьмем. Если сделаем дело, общество и прочая сволочь само побежит за нами. А если ничего не сделаем, нас же затопчут. Без денег что ты сделаешь? Эх, ваше сиятельство, людей убиваете, а все в белых перчатках ходить хотите, верно Гоц тебя скрипкой Страдивариуса зовет. Все рефлексии, вопросики, декаденщина всякая, как это – “о, закрой свои бледные ноги!”…»

В мае 1906 года Савинков отправился в Севастополь для организации покушения на адмирала Чухнина. Интересно, что он не знал о принятом центральным комитетом эсеров решении прекратить террор и распустить боевую организацию. Через два дня Савинков был арестован по подозрению в покушении на коменданта Севастопольской крепости генерал-лейтенанта Неплюева. Никакого отношения к этому делу знаменитый боевик не имел. Однако по поводу своей судьбы он иллюзий не строил – ему грозила смертная казнь. Более нелепую ситуацию представить было сложно: Савинков должен был отправиться на виселицу за то, в чем не участвовал и к чему относился с презрением. Ведь покушение на Неплюева готовил 16-летний гимназист. Но чтобы не нарушать неписаных правил истинного революционера, Савинков должен был молчать на суде. В своих воспоминаниях он напишет потом: