Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… - Эрих Мария Ремарк Страница 20

От Петер ничего. Снова дал ей телеграмму. Также Файльхену и Розхен. Удивительно – такое чувство, что все это больше не вернется.

Война затягивается; но становится темнее. Возможно, я заблуждаюсь, но надежды мало. Даладье и Чемберлен отклонили предложение Гитлера. Этого следовало ожидать.

27.10.<1939. Лос-Анджелес>

Несколько дней подряд Пума на ночной работе. Приходила между часом и тремя домой. Начал снова писать книгу об эмигрантах*. Между тем, моя собственная эмигрантская судьба. Петер еще на Эллис-Айленде*; наши паспорта признаны недействительными Панамой; Петер свой забрала. Попытаюсь получить разрешение на пребывание на один-два месяца и еще что-нибудь предпринять. Только выяснил, что об этом уже стало известно одному из информационных агентств. Постарасюь добиться результата через Мехико.

Пума вчера вечером в первый раз ушла одна из студии обедать со своим партнером*. После этого рассказывала, как очарователен, великолепен и прочее этот Альфред. Там были эти голубые* и Клемент. Пума стояла еще какое-то время несколько нерешительно, когда уходили голубые, но Клемент остался, чтобы послушать пластинку Логтона с ролью Рембрандта. Пума исчезла, я был несколько безучастным и холодным. Наконец, ушел и Клемент, и мне показалось, что Пума еще блуждает вокруг дома, как призрак, и слушает. На самом деле она, скорее всего, давно уже спала со спокойной душой. Я ее еще не видел, так как она ушла рано утром и ко мне не заходила.

Головная боль. Боль в области сердца. Все-таки страдаю от того, что все так уходит, все! Не то, что есть кто-то другой, так волнует меня, но то, что так уходит чувство. От него едва уже что-то осталось.

31.10.<1939. Лос-Анджелес>

Вчера утром промелькнула Пума и исчезла в студии. Днем звонок от Клемента: адвокат Леви из Нью-Йорка, который занимается нашими иммиграционными делами, сообщил, что появились трудности с приездом Петер, поскольку в департаменте Вашингтона над этим поработала Пума. Считаю это невозможным, но Пуму я еще не видел. Вечером поделился этим с Этторни Вилл О’Коннором. Он сегодня улетает. Пума позвонила в десять вечера – должна еще работать. Обещала вскоре прийти. Но она уже в половине восьмого попросила принести ей тайно в студию платья и до половины пятого ночи не была дома. Я был несколько возмущен, огорчен и в то же время испытывал любопытство. Около четырех часов услышал ее машину, шаги под моим окном, как будто кто-то ее провожает, вновь шаги, и машина отъехала.

06.11.<1939. Лос-Анджелес>

Жизнь идет дальше. Пума опять отсутствует дома. Всегда возвращается около одиннадцати. Был весь день раздражен, потому что Ст.* не позвонил. На следующий день успокоился. Сегодня снова раздражен, потому что он позвонил ей только утром, послал цветы, но вечером не позвонил. Развлекаюсь и отвлекаюсь. Работаю*. Сегодня она весь день была раздражена, спускалась к ребенку, вернулась, села, говорила о Ст., пыталась сорваться на мне, прошла вместе со мной к себе, сбросила фото Стюарта, наговорила глупостей, вышла из себя и легла спать. Меня это уже не трогает.

Петер вырвалась. Трения с адвокатами. Придется ехать в Мехико. Возможно, она получит месяц-два на пребывание. Говорил с ней по телефону вчера и сегодня. Вчера еще была подавлена, сегодня уже повеселей.

22.12.<1939. Лос-Анджелес>

Пума еще в постели. Пытался что-то выяснить через Мехико*. Старался примириться. Избегал дружелюбно и открыто любой дискуссии. Сижу, болтаю, забочусь о ней и пропускаю мимо ушей ее попытки предложить себя. Вспоминается ее отвратительная болтовня с Цуком* по телефону, когда призналась, что, если так уж нужно, может сама себя удовлетворить в постели. Бравая сучка! Сокол Юсуфа*. Вчера купил пластинку. Концерт для скрипки и фортепьянный концерт ми-мажор Бетховена. Родина. Странное божественное чувство: попасть домой из чужого, будоражащего, порой постыдного приключения к себе самому, и таким образом к миру, к жизни, которая сияет и ждет. Все было правильно – болтовня, возбуждение, обманы, скука, халтура для кино, неудачи, – чтобы это увидеть, проглотить, познать. Но теперь довольно. Это еще не кончилось, но с этим надо кончать. Я все это выдержал, и жизнь снова передо мной с тысячью дверями, короткая и великолепная. К чему сидеть в супружеской келье, как вечно верный второй, когда всего столько в мире ждет тебя, чтобы произойти с тобой впервые. Сокол Юсуфа, расправь крылья и лети! Не трепыхайся больше!

21.01.<1940. Лос-Анджелес> воскресенье

Дни идут. Пуму пока можно терпеть. Вчера вместе с ней прошел первые восемь глав книги*. Кое-что изменил. Она была очень заинтересована. С четырех часов утра до двух часов ночи. После работы еще болтали. До четырех часов ночи. Она сказала, что я могу спать у нее. Я нашел отговорки. Позже сама пришла ко мне.

05.02.<1940. Лос-Анджелес>

Спал хорошо. Весь день в порядке. Днем выходил послать цветы Зорине*. Видел белые и алые орхидеи, в первый раз после Парижа, где они ночью хранились в ванне; послал их Пуме, как маленькое, светлое воспоминание.

Позвонил ей, потому что у нас была договоренность с Вики Баум. Она захотела пойти со мной, хотя я вел себя, как будто она вовсе не хочет этого. Зашел за ней. Она созвонилась с Руди С. Узнала, что Тами беременна. Однако Свинти говорил, ей сделали перевязку яичников. Новые проблемы с разводом, женитьбой и т. д. Стала говорить об этом. Я отмалчивался.

Милый сельский дом. Вики Баум. Отцвела, но не отчаивается. Нечистокровный ирландский терьер с хорошим окрасом. Видел много вещей с Бали. Много новых. В. Баум рассказала мне о своих путешествиях, книгах и т. д. Появился ее лысый муж; выразительная пустота в лице музыканта; не совсем так, но все-таки. Сын, племянники и пр. Дом полон. Странно, давно такого не видел.

Вечером к Бэзилу и Уиде Рэтбоун. Вечеринка с Рубинштейном и Стоковским*. Много народу. Очень хорошо обустроенное место. Столовые подбиты золотыми материями, снуют музыканты. Ноты из полонеза Шопена. Стеклянные столы с зеркалами, стеклянными канделябрами, длинные листы с нотами Шопена, куда вписаны имена гостей. На главном столе стеклянный рояль, наполненный ландышами, стеклянные скрипки и т. п. Все подготовлено с отменным вкусом. Рубинштейн днем играл Шопена.

К моему удивлению, у меня оказалось место хозяина дома. Рядом со мной Бет Дэвис и Пума. Кроме них,